Археология / 186

талл подвергся так называемой «водородной болезни» — появление множественных мельчайших пор в структуре с образованием разрывов, трещин, что и привело в конечном итоге к поломке украшения [Гуляев, 1977, с. 606]. Прошивка отверстий производилась на наковальне, в поверхности которой имелось углубление. Судя по рваным краям выступающего наружу канта металла, пробивка производилась по холодному металлу.

Обойма также получена ковкой, достигшей обжатия металла 70–80 %, сопровождавшейся плющением и изгибанием предметов (ан. 501, рис. 20, 6). Ковка протекала в интервале темпе-

ратур 600–800 °C.

Статистическая обработка результатов металлографического анализа позволила выделить восемь ведущих технологических схем изготовления орудий труда и украшений ямной культуры Приуралья, при этом основными являлись первая и вторая (см. табл. 5). Это прежде всего получение орудий в процессе литья в формах с последующей кузнечной доработкой при 600–800 °C или в режиме предплавильных температур 900–1000 °C, сопровождающихся средними степенями обжатия металла — 50–60 % (64,8 %; почти две трети изделий) (рис. 21). Взаимосвязь между составом металла и технологией производства не прослеживается, что позволяет сделать вывод о местном характере получения практически всех изделий выборки, за исключением одного ножа (ан. 527). Приуральские ямники активно применяли литье в открытые и составные закрытые формы (односторонние с плоскими крышками, двустворчатые, трехсоставные) с использованием вставного стержня для получения втулок. Литье производилось в глиняные и каменные матрицы, предварительно хорошо прогретые. Крупные орудия получали только литьем в формах с доработкой ковкой при средних степенях обжатия металла (порядка 50–60 %). Исключение — втульчатое долото, которое получено по четвертой схеме. Литейный брак практически отсутствовал, металл одного топорика-клевца и княженского топора не был предохранен от избыточного окисления, в результате чего стал хрупким (ан. 526, 890). В подавляющем большинстве получены плотные качественные отливки с чистой гладкой поверхностью. Литейные изъяны в виде скопления крупных газовых раковин, за исключением нескольких ножей, также не отмечены (ан. 491, 500). С целью предупреждения образования избыточной газовой пористости не допускалось полное раскисление жидкого металла, для чего использовались предохраняющие углеродистые засыпки. Наличие окисных компонентов в составе меди позволяло удалять из расплавов водород, являвшийся основным источником пористости [Рындина, 1998, с. 123]. Хотя при концентрации кислорода, превышающей 0,2 %, медь становится хрупкой [Смирягин и др., 1974, с. 10], незначительное его присутствие необходимо для получения качественных отливок. Процесс литья меди контролировался в той мере, чтобы получать оптимальный с точки зрения фазовых составляющих металл в виде плотных, качественных отливок в сочетании с хорошей ковкостью.

0,0

Рис. 21. Распределение металлических изделий по технологическим схемам.

1 — литье + ковка с обжатием 50–60 % при температуре 600–800 °C; 2 — литье + ковка с обжатием 50–60 % при температуре 900–1000 °C; 3 — ковка с обжатием 80–90 % при температуре 600–800 °C; 4 — ковка с обжатием 80–90 % при температуре 900–1000 °C; 5 — литье + ковка с обжатием 50–60 % + сварка

при температуре 600–800 °C; 6 — литье + ковка с обжатием 50–60 % + сварка при температуре 900–1000 °C; 7 — литье + холодная ковка с обжатием 70–80 %; 8 — литье в форме.

Мелкие предметы — часть шильев, украшения — изготовлены по третьей и четвертой схемам в процессе ковки. В металлообработке ямников Приуралья сварка как способ получения готовых изделий почти не использовалась за редким исключением. Так, она была применена при изготовлении двух орудий — тесла-рубанка и бритвы-резчика — как вспомогательный прием на заключительной стадии приварки железных рабочих окончаний к медным корпусам. Следует отметить, что

56

кузнечные процессы протекали в режиме горячей ковки — при температурах красного каления металла 600–800 °C (54,1 %) либо при предплавильных температурах 900–1000 °C (40,5 %) (рис. 22). Виртуозное владение кузнечными навыками позволяло мастеру эмпирически определять необходимую температуру, не допуская пережога металла и кузнечного брака. Последний был связан только с явлениями избыточного окисления при нагревах, водородной болезнью и привел к поломке изделий лишь в шести случаях (ан. 528, 492, 500, 511, 502, 507). Как правило, рабочие окончания ударных и режущих орудий упрочнялись преднамеренным наклепом с целью повышения твердости металла. Так, лезвийная часть 37,8 % орудий — топоров, тесел, ножей, шильев, наконечника копья, доступных аналитическому изучению, была подвергнута дополнительной холодной ковке.

Рис. 22. Распределение медных и бронзовых изделий по видам термической обработки.

а— горячая при температуре 600–800 °C; б — горячая при температуре 900–1000 °C;

в— холодная; г — без доработки.

Единообразие технологии свидетельствует о высокоразвитом местном металлообрабатывающем производстве, в котором в основном использовалась каргалинская медь. Местные мастера в совершенстве владели навыками литья вязкой и окисляющейся при высокой температуре меди, приемами кузнечной горячей деформации металла, которая зачастую осуществлялась при предплавильных температурах, что технически оправдано, но требует отработанных в течение длительного времени навыков. Взаимосвязь между составом металла и технологией производства не прослеживается, что закономерно приводит к заключению о местном характере получения практически всех изделий выборки, за исключением нескольких орудий.

Основные выводы

Приуральский центр металлопроизводства может быть классифицирован как ведущий центр по добыче руды, выплавке меди с ее последующей переработкой в рамках выделенного Е.Н. Черных ямно-полтавкинского волго-уральского металлургического очага. Для приуральского центра характерны выработанные именно здесь специфические формы медного и железного инвентаря. В составе коллекций присутствуют изделия своеобразной формы, не имеющие полных аналогов в синхронных культурах,— наиболее ранние в евразийской зоне формы: втульчатые кованые наконечник копья, долото, возможно, кирка, топорики утевского типа, предметы культового характера, биметаллические тесло-рубанок и бритва. Аналоги двум последним изделиям практически неизвестны, за исключением биметаллического так называемого стилета и шила с кусочком железа из могильников Утевский I и Кутулукский III. Судя по использованию стандартных традиционных технологических приемов наконечник копья из могильника Болдыревский I также имел местное происхождение. Маркирующими типами ямной металлообработки обширной степной восточно-европейской зоны являлись ножи с выделенным прямоугольным черенком, лезвием листовидной или треугольной формы, проволочные височные подвески, круглые бляхи с пуансонным орнаментом, пронизи-обоймы. Черешковые долота с упоромутолщением, тесла, шилья с упором относятся к категории массовых изделий, типичных для очагов Циркумпонтийской металлургической провинции.

Истоки древнеямных украшений — проволочных височных подвесок, круглых бляшек с пуансонным орнаментом, пронизей-обойм — можно видеть в очагах Балкано-Карпатья, в том числе гумельницких, трипольских, постмариупольских, хвалынских памятниках. Впоследствии бляхи и подвески получили распространение в среде ямных, фатьяновских и вольсколбищенских племен. Однако наибольшее скопление украшений данных типов связано с погребальными комплексами новотиторовской культуры Прикубанья, в которых они появились, возможно, благодаря посредничеству племен ямной культурно-исторической общности.

57

Морфолого-типологическое изучение приуральских металлических изделий свидетельствует об опосредованной морфологической близости некоторых форм орудий и украшений изделиям, происходящим из очагов Балкано-Карпатской металлургической провинции. К их числу относятся молоток, тесло-молоток, тесла, бляхи с пуансонным орнаментом, круглопроволочные подвески в несколько оборотов, впервые появившиеся и бытовавшие в очагах КукутениТриполье, Гумельница, мариупольской культуры. Ранее Е.Н. Черных высказал мысль, что производственные южно-уральские центры ямной общности могут рассматриваться как прямые наследники древнейших энеолитических очагов степной части Центральной Европы, поэтому появление таких орудий, как молоток и топоры-молотки, вряд ли следует рассматривать в каче-

стве случайности [Chernykh, 1992, p. 47–48].

Сходство технологических вариантов изготовления изделий, проявляющееся в наличии развитой технологии литья чистейшей окисленной меди, использовании высокотемпературного режима обработки металла, в том числе при 900–1000 °C, употреблении исключительно чистой окисленной меди наряду с морфологическим обликом некоторых категорий металлических предметов свидетельствует о существовании устойчивых металлургических связей приуральских ямников с западными балкано-карпатскими очагами металлообработки, по крайней мере на раннем этапе развития ямной культуры [Рындина, Равич, 1996, с. 118–120; Рындина, 1998, с. 190–192]. Процессы передачи культурных традиций, технологических инноваций носят далеко не однозначный характер. Как отмечали исследователи, наряду с непосредственной преемственностью на смежных этапах развития культур и появлением инноваций, связанных с ломкой культурных стереотипов, происходит воспроизведение традиций, разделенных целыми историческими эпохами [Савинов, Бобров, 2007, с. 48–49; Клейн, 2009, с. 173]. Л.С. Клейн пишет, что известны случаи, когда заимствованный тип вещи или явления отделен от источника интервалом в два-три тысячелетия, и поэтому передается не вещь, а тип, т.е. идея, которая прошла период латентного существования и была реализована снова. Причины подобных трансформаций и механизмы воспроизведения остаются непонятными. Так, традиции металлопроизводства ямных племен Приуралья напоминают стереотипы и навыки металлообработки балкано-карпатских племен эпохи энеолита, хотя эти очаги разделены огромными промежутками времени.

Следует отметить, что выплавка и ковка чистейшей окисленной меди требовала достаточно обширных знаний и различных навыков. В современных условиях медь подобного класса изготавливается лишь в условиях вакуумной плавки. В начале XVIII в. первые многолетние пробные плавки каргалинской меди были обречены на неудачу, поскольку отсутствовали специалисты, знакомые с обработкой этого вида руды [Черных, 2007, с. 29]. Эксперименты археологов по получению этой меди, в том числе на Каргалах, также были неудачными [Ровира, 2005, с. 79–80; Гайдученко, Логвин, 1996, с. 261–263]. Лишь с переходом к выплавке сульфидных руд и легированной мышьяком, оловом и прочими компонентами меди процедура плавки и термообработки меди и сплавов значительно упрощается.

Судя по морфологическим и технологическим особенностям, кавказское влияние действительно слабо просматривается, за исключением случаев прямого импорта вещей и получения сырья из мышьяковой бронзы в виде слитков для единичных орудий. Возможно, кавказское воздействие сказалось на заимствовании некоторых форм изделий типа топориков-клевцов, но при этом изготовленных с использованием местного сырья и технологий. С опосредованными майкопско-новосвободненскими импульсами Е.Н. Черных и С.Н. Кореневский связывают и происхождение вислообушных топориков. Вместе с тем, как показывают аналитические данные, майкопско-новосвободненские племена придерживались совершенно иных технологических традиций как по характеру сплавов, так и по способам обработки. Производство металлических орудий труда, сосудов, многочисленных украшений майкопских и новосвободненских племен было основано на использовании искусственных мышьяковых или мышьяково-никелевых бронз [Равич, Рындина, 1999, с. 87–89; Рындина, Равич, 2008, с. 335]. По данным исследователей, орудия, в частности кинжалы, получали холодной или горячей ковкой литой заготовки, близкой по форме к конечному изделию, с последующим отжигом в режиме тусклокрасного каления металла при температуре 500–600 °C, после чего следовало обязательное упрочнение рабочей части холодной ковкой [Равич, Рындина, 1999, с. 90–93; Рындина, Равич, 2008, с. 337]. Майкопские технологические традиции (использование высоколегированных мышьяковых бронз, превалирование кузнечных схем с низкотемпературной обработкой металла с последующими отжигами и обязательным упрочнением лезвийной части, редкие технологии явно малоазиатского происхождения) в среде ямных популяций Приуралья отнюдь не наблюдались.

58

Одна из наиболее значимых особенностей приуральского металлопроизводства — частое использование железа для изготовления орудий труда и украшений (23,4 % от общего количества изделий, почти четвертая часть коллекции). В двух случаях Н.Н. Терехова выявила использование метеоритного железа для формовки биметаллического тесла и железного долота. Для остальных предметов определения отсутствуют. Поэтому, на наш взгляд, проблема выявления способов получения железного сырья — использовались ли во всех случаях метеориты (причем различного происхождения и собранные на достаточно обширной территории) или же были предприняты попытки получения железа из руды — остается открытой. Учитывая факт сакрального размещения железной руды в чашечке на железном диске в погребении могильника Болдыревский I, последнее предположение представляется близким к реальности. Во всяком случае, режимы термической обработки железа в пределах до 1200–1300 °C были доступны ямным кузнецам, хотя данная температура и недостаточна для плавления железа (температура плавления железа 1539 °C) [Гуляев, 1977, с. 162]. Железные поделки известны также в афанасьевской культуре на Алтае (6 экз.), Среднем Енисее (1 экз.) [Грушин и др., 2009, с. 23]. По предположению исследователей, часть изделий имеет метеоритное происхождение. По данным Н.Н. Тереховой, отдельные железные орудия известны во второй половине II тыс. до н.э. в Словакии, Центральной Богемии, Дании, Австрии. Орудия из железа и куски шлаков найдены и на поселениях поздней бронзы на территории Украины (пос. Краснополка, Лиманское озеро) [Терехова и др., 1997, с. 32]. Два шила, изготовленные из сырцового железа, были обнаружены в слое пос. Мосоловка позднесрубной культуры [Пряхин, 1993, с. 16]. В Подонье были найдены обломки железных предметов, куски шлаков, криц на поселениях срубной культуры у Вогрэсовской дамбы, Левобережном Костенковском [Пряхин, 1996, с. 55–56]. Указанные факты дали основание А.Д. Пряхину сделать вывод о возникновении в Подонье самостоятельного очага первичного освоения добычи и получения железа в позднесрубное время во второй половине II тыс. до н.э.

У населения ямной культуры на разных этапах ее бытования существовали единые традиции металлопроизводства. По всей видимости, подобная унификация производства с соблюдением определенных технологических стандартов, прослеживаемая по материалам погребальных комплексов ямников Приуралья разных хронологических срезов, была предопределена общими истоками металлургических знаний, явно происходящих с территории Балкано-Кар- патья и Поднепровья. Определенное несовершенство используемых приемов термообработки демонстрируют в основном материалы из наиболее ранних погребений. Так, судя по микроструктурным особенностям ножа из могильника Герасимовский II, операции по раскислению металла не всегда были отработаны и успешны, что приводило к кузнечному браку и поломке орудий. На втором этапе развития ямной культуры (по Н.Л. Моргуновой) древние кузнецы начали использовать в качестве рабочих окончаний орудий железо, которое по твердости безусловно превосходило даже упрочненные холодной ковкой медные изделия. На заключительной стадии количество железных окончаний орудий и украшений возрастает. Изделия из мышьяковой бронзы, явно связанные с кавказским импортом, проникают в Приуралье в основном на последнем этапе развития культуры.

Становление в Приуралье самостоятельного центра металлопроизводства происходит в начале эпохи ранней бронзы, когда наряду с освоением местных рудных залежей меди отмечается проникновение технологических инноваций обработки металла начиная от его выплавки и вплоть до трудоемких режимов высокотемпературной обработки давлением. Одним из важнейших факторов, влиявших на специфику экономического и социального развития ямников Приуралья, являлось освоение Каргалинских рудных месторождений, относящихся к числу наиболее значительных на территории Евразии в эпоху бронзы. Медно-рудная база благодаря многолетним исследованиям Каргалинского комплекса с фиксацией на его рудном поле ямных памятников четко связывается с последним [Каргалы, т. 1–5, 2002а, б–2007]. Захороненные в курганах часто сопровождались кусочками руды и меди, что указывает на особое значение артефактов, связанных с горно-рудным делом и металлопроизводством. Наследственный и, возможно, привилегированный характер профессии кузнеца-литейщика фиксирует погребение подростка из могильника Першино с литейной формой, маркирующей социальный статус юноши. Очевидно, что своеобразие инвентаря, использование местных рудных источников в Каргалах, единообразных приемов технологии на протяжении всех трех этапов развития культуры позволяют классифицировать приуральский очаг как металлургический с разделением труда в рамках кланово-производственных объединений: горняков, металлургов, литейщиков-кузнецов. Систему общения мастеров выявить сложнее, поскольку достоверные сведения на этот счет отсутствуют. Более вероятной представляется система сетевого общения с распространением продукции в округе.

59

2.5. Металл ямной культуры Притоболья

Динамика развития Приуральского ГМЦ не только сказалась на распространении металла в регионе, но и вызвала активизацию производственной деятельности и обменных процессов на значительной территории. Воздействие ямного металлопроизводства фиксируется на отдаленных северо-восточных памятниках, что документируется раскопками могильников в Притоболье, в результате которых обнаружены формы орудий труда типично ямного облика.

Находки, связанные с древнеямной культурой, за Уралом далеко не единичны. За пределами приуральского ареала этой культуры известны отдельные погребения в Зауралье (могильники Александровский 4, Верхняя Алабуга, Убаган 1, Аксуат, пос. Убаган 2–7) [Потемкина, 1982, с. 159–172; 1985, с. 148–154, 200–203; Зданович и др., 2006, с. 41–47], а также в Цен-

тральном Казахстане (могильник Карагаш), на Иртыше (могильник Григорьевка 2) [Евдокимов, Ломан, 1989, с. 34–46; Мерц, 2007, с. 71–75], случайная находка топорика в с. Княженское Челябинской области.

В70-е годы XX в. на территории Притоболья археологическими экспедициями под руководством Т.М. Потемкиной было открыто несколько памятников с материалами ямной культуры. К их числу отнесены ряд погребений в могильниках Верхняя Алабуга и Убаган 1 [Потемкина, 1982, с. 159–172; 1985, с. 148–157]. Определение четкой культурной принадлежности ряда металлических изделий из могильников Убаган 1 и Верхняя Алабуга сразу после их открытия было проблематично, так как почти весь вещественный материал происходил из случайных находок или поверхностных сборов без привязки к закрытым комплексам. К тому же памятники были неодновременные — на их территории обнаружены как находки и следы погребений энеолитического времени, которые автор раскопок посчитала возможным отнести к кругу ямных древностей, так и подъемная керамика и исследованное раскопками погребение с чертами синташтинской культуры. Часть площади могильника была перекрыта поселением алакульской культуры

[Потемкина, 1982, с. 166–168, рис. 2, 2, 3, 5–7; 1985, с. 123–127, 200–203, рис. 45, 47].

Единственное металлическое изделие, найденное в закрытом комплексе,— шило из погр. 5 могильника Верхняя Алабуга [Потемкина, 1982, с. 165, 166, рис. 2, 1, 4; 1985, с. 152, рис. 63, 4, 5]. На территории поселений Убаган 1–7, культурный слой которых в значительной степени разрушен эрозией, обнаружены кальцинированные обугленные кости, развалы сосудов, кремневые, каменные и металлические изделия [Потемкина, 1985, с. 124–130, рис. 1, 2].

Внастоящее время после открытий оренбургских исследователей, сделанных в процессе изучения значительной серии древнеямных комплексов, появилась возможность сопоставления тобольских и приуральских артефактов с определением позднеямной культурной принадлежности ряда изделий [Потемкина, Дегтярева, 2007, с. 18–39]. Особое внимание было обращено на несколько металлических орудий, происходящих из комплексов могильника Убаган 1, поселений Убаган 1 и 2. Эти предметы, представленные тремя ножами, теслом, шилом и наконечником дротика, по своим типолого-морфологическим особенностям, кругу аналогий могут быть отнесены к древнеямным древностям (рис. 23, 1–3, 7–10). Последующие атомно-эмиссионное спектрометрическое и металлографическое исследования изделий предоставили дополнительную аргументацию в пользу этого вывода. Кроме перечисленных предметов мы посчитали возможным включить в эту группу два наконечника стрел и медный слиток (рис. 23, 11, 12, 14).

Ножи в количестве 3 экз. найдены на территории могильника Убаган 1 и поселения Убаган 2 [Потемкина, 1985, рис. 47, 5]. Они относятся к типу черенковых, имеют удлиненно-подтреуголь- ное лезвие, линзовидное сечение, длинный и массивный черенок, постепенно сужающийся от лезвия к окончанию (рис. 23, 1–3; 24, 1–3). Общая длина этих экземпляров 18,8; 13,6; 9,8 см, максимальная ширина лезвия 3,4; 2,5; 3,1 см, толщина черешка 0,6; 0,6; 0,7 см соответственно. Длина черешка составляет примерно половину высоты изделия (7,5; 6,5; 4,5 см). Данный тип ножей характерен для ямных погребальных комплексов Поднепровья и Волго-Уралья; выше при характеристике ямных ножей второго типа был обозначен ареал орудий этого типа. Практически идентичной формы ножи обнаружены на территории Казахстана и Кыргызстана. Первый нож происходит из ямного погребения могильника Карагаш в Карагандинской области (кург. 2, погр. 2) (рис. 23, 4) [Евдокимов, Ломан, 1989, с. 38–44, рис. 6, 5], второй — из погребения в могильнике Аксуат на территории Костанайской области (рис. 23, 6) (раскопки М.К. Кадырбаева 1981 г.). К сожалению, материалы последнего погребения не были опубликованы и о сопутст-

60