Петросян Ю.А. Османская империя
.pdfдолжностей становились родственные связи или покровительство вельмож.
Из ближайшего окружения везиров или пашей разных рангов в конце XVII в.
вышло 40% высших чиновников центрального аппарата и губернаторов провинций. Так же в значительной степени стал формироваться и высший командный состав армии и флота. Например, если в первой половине XVII в.
почти 40% лиц, занимавших пост капудан-паши — командующего флотом,
прежде были дворцовыми служащими, то в XVIII в. на этой должности побывало не более 20% представителей этой среды.
Все чаще и чаще путь к высшим должностям в империи лежал через службу в ведомствах Порты. Так, во второй половине XVII в. немногим более половины глав финансового ведомства заняли свой пост, сделав служебную карьеру в рамках именно этого учреждения, а в первой половине XVIII в.
подобный путь прошли уже 90% лиц, назначенных на эту высокую должность.
Формирование нового слоя господствующего класса — столичной бюрократии резко обострило борьбу за власть в правящей элите. Таким образом, противоречия между столичной знатью и аянами усугублялись ростом противоречий между различными группировками столичной знати.
Пожалуй, единственное, в чем совпадали интересы всех османских сановников и должностных лиц, это коррупция. Стремление министров и иных сановников к личному обогащению, их откровенное взяточничество и казнокрадство отмечали все очевидцы.
Коррупция в среде столичной бюрократии приняла такие размеры и стала столь привычной, что в XVII в. при османском финансовом ведомстве была даже специальная «бухгалтерия взяток». В этом учреждении всерьез занимались учетом взяток, которые получали сановники и чиновники разных рангов. Государственная казна как бы освящала систему взяток («бахшиш»),
отчисляя определенную их долю в свою пользу. Неудивительно, что в таких условиях в империи за деньги можно было приобрести любую должность.
Например, пост господаря Валахии и Молдовы стоил претенденту от 5 до 6
161
млн. курушей. Повсеместным явлением стала продажа должностей мусульманских судей (кади). Должность кади стоила в середине XVII в. от 3
до 4 тыс. акче. Но и уплатив эти деньги, лицо не могло быть уверено в том,
что будет долго пребывать на купленной должности. В Кайсери был случай,
когда купивший должность кади человек потерял ее через два месяца, ибо власти продали ее другому лицу. Тогда он подал жалобу, в которой сетовал на то, что его жалованье за два месяца целиком ушло на выплату процентов по долгу ростовщику, у которого были заняты нужные для покупки должности 3 тыс. акче. Вряд ли эта жалоба удивила османских сановников той поры.
Министры Порты брали «подарки» не только у чиновников центральной и провинциальной администрации за продвижение по службе, за доходное место, но и у послов иностранных держав. С помощью подкупа османских должностных лиц удавалось достать копии секретных дипломатических документов, добиться выполнения договоров. Так, российский посол был вынужден дать крупную взятку двум фаворитам султана, чтобы обеспечить выплату Османской империей военной контрибуции России после заключения Кючук-Кайнарджийского мира, завершившего русско-турецкую войну 1768—1774 гг.
Одним из самых чудовищных рассадников коррупции и взяточничества был султанский двор. Особенно преуспевали во взяточничестве черные евнухи — стражи султанского гарема. Через них наложницы получали крупные взятки за протекцию в получении высокого поста в столице или провинции, за благоприятное решение просьбы сановника или иностранного посла. Что же касается чиновников всех рангов, то они брали взятки за решение любого вопроса. Особенно усердствовали судьи. Хорошо знавший жизнь Османской империи в середине XVIII в., французский дипломат и инженер барон де Тотт писал в своих воспоминаниях, что первейшей заботой жителей деревни было сокрытие факта преступления от судей, приезд которых был более опасен, чем нашествие воров.
162
Разложение тимарной системы, обострение противоречий внутри правящего класса, чудовищная коррупция и казнокрадство — все эти симптомы свидетельствовали об одряхлении государственного и социального механизма империи. Ее экономическое и финансовое положение также демонстрировало упадок Османского государства.
Процесс распада тимарной системы в немалой степени стимулировался
«революцией цен» в Европе, которая произошла главным образом в результате притока дешевых золота и серебра из Америки, где они были либо награблены конкистадорами, либо добыты с помощью труда рабов.
Докатившись до Османской империи, «революция цен» вызвала и там резкий скачок цен. Крупные феодалы-землевладельцы выиграли в такой обстановке от роста цен на продукцию сельского хозяйства. Но средние и особенно мелкие тимариоты от «революции цен» пострадали значительно, ибо их строго регламентированные доходы практически сильно уменьшились на фоне повышения рыночных цен и государственных налогов. Особенно пострадали многомиллионные массы крестьян, на которые всей тяжестью легло бремя резко возросших налогов. Не имея возможности увеличить свои доходы, крестьяне попадали в лапы ростовщиков. Многие вскоре оказывались в такой кабале у ростовщиков, что вынуждены были вначале закладывать землю и имущество, а потом, разоренные вконец, вообще лишались прав на земельные участки. Турецкие средневековые историки и путешественники-европейцы, описывая положение Османской империи в конце XVI. — начале XVII в., сообщали о массовом бегстве крестьян из деревень, о заброшенных селах и массовом голоде среди населения в различных районах страны. Кочибей писал во втором своем трактате,
представленном султану Ибрагиму I в 40-х годах XVII в.: «Так как,
милостивый мой повелитель, слуги твои, райя, крайне обеднели и разбежались из деревень, то, случись в скором времени война, вести ее будет слишком трудно». Кочибей обращал внимание султана на порчу монеты. «По этой причине, — писал он, — весь народ в волнении. Как райя, так и слуги
163
ваши обнищали». В эти годы в Центральной Анатолии было разорено огромное число крестьян, в ряде районов до 90% податного населения.
Во второй половине XVII — XVIII вв. процесс упадка сельскохозяйственного производства продолжался. Множество непосильных налогов и сборов разоряли крестьянские массы. Десятки тысяч обнищавших крестьян покидали родные села и искали заработок и пристанище в городах. Вольней,
французский просветитель, посетивший в 1785 г. ряд арабских провинций империи, писал: «Я удалялся в деревни и изучал положение людей,
обрабатывающих землю. И повсюду я видел только грабительство и опустошение, только тиранию и нищету... Каждый день на моем пути встречались заброшенные поля, покинутые деревни...»
Участь крестьян-беглецов была тяжкой. Найти работу и кров в городах было делом весьма непростым, да и феодал-землевладелец мог не только вернуть силой беглого крестьянина, но еще и заставить выплачивать налоги за время его отсутствия. По османским законам, существовал срок на розыск беглецов
— десять лет, но на деле это правило не соблюдалось. Но и в тех случаях,
когда крестьянин безропотно подчинялся своей доле, у него не было ни технических возможностей, ни стимулов для улучшения способов хозяйствования. Орудия сельскохозяйственного производства были допотопными. А если и удавался крестьянину изредка урожайный год, его достаток не улучшался в условиях полного произвола феодала-
землевладельца, султанских чиновников и откупщиков. От их жадных взоров крестьянин не мог скрыть даже редкий свой достаток; так или иначе, его отбирали. Это обстоятельство тоже подметил во время своего путешествия Вольней, писавший: «Народ, стесненный в использовании плодов своего труда, ограничивает свою деятельность пределами первой необходимости.
Земледелец сеет ровно столько, сколько нужно, чтобы прожить...»
Немногим лучше было положение промышленности, ремесленного производства и торговли. С конца XVII в. добыча полезных ископаемых все более и более сокращалась. На серебряных копях и золотых разработках в
164
Македонии в XVI в. работало 6 тыс. рудокопов, действовало от 500 до 600
плавильных печей. В XVIII в. число рудокопов уменьшилось более чем в 20,
а количество печей — почти в 25 раз. В XVII в. начало сокращаться производство в традиционных областях обрабатывающей промышленности
— текстильной, металлообрабатывающей, кожевенной. В таких известных центрах по изготовлению шерстяных и шелковых тканей, как Бурса или Анкара, или в давних центрах керамического производства — Изнике и Кютахье — заметно снизилось производство товаров, несколько веков имевших спрос как на внутреннем рынке, так и за пределами страны. Одной из важных причин этого была крайняя узость внутреннего рынка,
объяснявшаяся господством натурального хозяйства в деревне и нищетой крестьянских масс. Но в XVIII в. промышленность в Османской империи все более приходила в упадок и под влиянием постепенно возраставшей конкуренции иностранных товаров.
Что касается торговли, то ее состояние определялось полной зависимостью личности и собственности османских купцов от произвола султанской администрации. Между тем иностранные купцы частично были защищены от произвола османских чиновников капитуляционными привилегиями своих государств. Это привело, естественно, к тому, что иностранный капитал постепенно занял преобладающие позиции во многих сферах торговых сношений империи с внешним миром. Да и как могло быть иначе, если губернаторы провинций, чаще всего купившие свою должность и не уверенные в завтрашнем дне, думали не о поощрении торговли, а о наиболее успешном и быстром способе ограбления купцов. Характерный пример содержится в путевых заметках Вольнея. Купечество Халеба в интересах расширения морских торговых операций просило местного пашу
«освободить их от налогов на десять лет, чтобы на эти деньги отремонтировать пристань в Искендеруне. Когда купцы попытались аргументировать целесообразность такого решения будущим увеличением доходов края вследствие роста торгового оборота, паша откровенно заявил,
165
что будущее края его не интересует, ибо он в любой момент может оказаться в другом месте, и его волнуют лишь реальные, сегодняшние выгоды.
Неудивительно, что в подобных условиях огромные капиталы, накопленные феодалами-землевладельцами или откупщиками, редко вкладывались в торговлю.
Финансовое положение Османской империи в XVII—XVIII вв. тоже неуклонно ухудшалось. В 1648 г. расходы государства составляли примерно
550 млн. акче, а доходы — 360 млн. В последующие годы дефицит бюджета продолжал расти. Только с 1650 г. до начала 60-х годов XVII в. он увеличился со 154 млн. до 175 млн. акче. В поисках средств Порта постоянно прибегала к порче монеты. В первой половине XVII в. делались попытки уменьшить расходы на армию. При султане Мураде IV (1623—1640)
численность регулярного войска, находившегося на содержании казны,
уменьшили до 60 тыс. Но его преемники вновь начали увеличивать контингент войск на жалованье, доведя его до 100 тыс. солдат.
Многочисленные войны, которые вела Османская империя на Западе и на Востоке в XVII—XVIII вв., требовали огромных средств. А денег в казне становилось все меньше. Мехмед IV (1648—1687) даже счел нужным собрать совет высших чиновников империи, чтобы обсудить вопрос о причинах постоянно растущей нехватки денег в государственной казне.
Удовлетворительного объяснения и тем более решения участники совещания не смогли предложить. Впрочем, это не помешало Мехмеду IV и всем последующим султанам тратить огромные деньги на содержание двора,
армии, репрессивного аппарата, на жалованье высшим сановникам империи.
А в первой трети XVIII в., в «эпоху тюльпанов», траты султана и вельмож на строительство роскошных дворцов и парков, организацию увеселений на новый, «европейский» лад стали еще более безудержными.
С середины XVIII в. дряхлеющая империя оказалась во все возраставшей экономической и политической зависимости от значительно более развитых европейских держав. Соотношение сил между некогда могущественной
166
Османской державой и крупными европейскими государствами столь явно изменилось в пользу последних, что Порта все чаще и чаще вынуждена была идти им на уступки экономического и политического характера. С середины
XVIII в. в системе капитуляций происходили существенные изменения.
Торговые льготы и преимущества, ранее предоставлявшиеся подданным европейских держав на срок царствования подписавших договоры монархов Европы и властелина Османской империи и носившие характер дарованных султаном привилегий, превратились в постоянные права, не ограниченные временем. Первый договор на такой основе заключила в 1740 г. с Османской империей Франция, затем подобные права получили подданные Австрии,
Англии, Голландии и некоторых других европейских государств,
заинтересованных в ближневосточной торговле. Эти договоры поставили в крайне невыгодное положение промышленность и ремесло, сельское хозяйство и торговлю Османской империи. Иностранные купцы могли торговать во владениях султана, уплачивая лишь трехпроцентные импортные и экспортные пошлины с объявленной стоимости товаров, тогда как турецкие купцы уплачивали аналогичные пошлины в размере 10%. При этом иностранные купцы в отличие от местных торговцев были освобождены и от уплаты весьма обременительных внутренних пошлин.
На характер торговых связей Османской империи с европейскими державами постепенно значительное влияние оказывало уже с XVI в. и открытие морского пути в Индию и другие страны Южной и Юго-Восточной Азии, что привело к упадку средиземноморской торговли и уменьшению роли Османской державы в транзитной торговле между странами Запада и Востока. Сложилась новая ситуация, при которой место предметов традиционного турецкого экспорта (ткани, кожи и изделия из нее, фаянс и керамика) заняло сырье, вывозившееся в Европу для нужд ее промышленного производства. Одновременно Османская империя все более становилась рынком сбыта товаров европейской промышленности.
Особенно преуспела в этом в XVIII в. Франция, где даже специально
167
возводились текстильные фабрики для производства тканей, в особенности суконных, вывозившихся в больших количествах в Османскую империю.
Успешно торговали во владениях султана тканями, стеклом, металлическими изделиями венецианцы и голландцы. Шведы и голландцы торговали здесь железом и сталью, оловом и свинцом. Менее активны были в ту пору английские купцы, но и они ввозили в империю олово, свинец, сукно и галантерейные товары. Обычно иностранные товары попадали в страну морем через Стамбул, Измир и Искендерун. Из этих крупных портов шли торговые караванные пути во все уголки султанских владений. О крупных торговых колониях европейцев в Стамбуле говорилось выше. В XVIII в.
большие торговые колонии англичан и французов, итальянцев и голландцев имелись и в Измире.
Рост экономической зависимости Османской империи от крупных европейских держав происходил в условиях изменения и характера ее политических отношений с ними. С конца XVII в., когда обнаружился очевидный упадок военной мощи Османского государства, ему все чаще приходилось и в политике занимать оборонительные позиции. В XVIII в. оно постепенно становилось объектом дипломатической борьбы держав за преобладающее экономическое и политическое влияние. Англия, Франция и Австрия не раз добивались в XVIII в. вовлечения Османской империи в политические и военные конфликты, участие в которых отнюдь не было в ее интересах. Послы европейских держав в Стамбуле все чаще оказывали дипломатическое давление на султана и Порту, добиваясь от них выгодных политических или военных решений. Не раз в центре дипломатической борьбы держав в Стамбуле в XVIII в. находились русско-турецкие отношения (о них речь пойдет в следующей главе).
Английские, французские, шведские, австрийские и прусские дипломаты использовали борьбу между Россией и Османской империей на Балканах и в бассейне Черного моря, чтобы укрепить влияние своих государств на империю османов, обеспечить им экономические и политические выгоды.
168
Пользуясь коррупцией столичной бюрократии, представители европейских держав постоянно стремились образовывать в ее среде группировки, готовые защищать их интересы. Не один высокий сановник Порты за крупную взятку действовал во вред своей стране на дипломатических переговорах или при рассмотрении просьб иноземных купцов и предпринимателей.
Успешное давление европейских держав было значительно облегчено, как отмечалось выше, ослаблением военного могущества Османской империи.
Ее армия, некогда наводившая страх на всю Европу, к XVIII в. оказалась, как показали войны конца XVII—XVIII вв., гораздо слабее вооруженных сил ее противников. Уже в первой четверти XVII в. наблюдатели отмечали ослабление боевого духа султанского войска. Польский посол в Турции в
1622—1623 гг. князь К. Збаражский писал: «Более достойные и опытные воины видят, что за своеволием не следует наказание, а за хорошую службу
— награда, что более, чем воинские доблести, ценится какая-нибудь услуга во дворце, когда каждый воин пограничного гарнизона старается добиться возвышения с помощью какой-либо женщины [из сераля] или евнуха, чем заслугами в глазах военачальника. Постепенно оружие становилось им противным, а поклоны — приятными. Те, кто прибегал к этим приемам,
стали жить в роскоши. Начало укореняться пьянство, которое раньше каралось, как человекоубийство. Следуя таким примерам, многие предпочитали откупаться от воинской службы, чего можно было без труда достичь. Дело в том, что везиры, идя на войну, больше денег собирали, чем людей». Польский посол отмечал и то, что жалованье воинам выдавалось нерегулярно, «поскольку из-за щедрых раздач и опустошений уменьшились доходы казны и значительная часть их уходила на дворцовые расходы и роскошь...».
Когда П. А. Толстой составлял в 1703 г. свое описание Османской империи,
он много внимания уделил состоянию армии и флота. Он пришел к выводу,
что военное ослабление империи османов было следствием ее экономического упадка. Военная техника — пушки, холодное и
169
огнестрельное оружие — все более отставала от Европы. В артиллерии и в
XVII, и в XVIII вв. употреблялись снаряды времен XVI столетия и даже мраморные ядра эпохи султана Сулеймана Кануни. В XVIII в. военная техника турецкой армии отставала от европейской по меньшей мере на полтора века.
Тактические свойства турецкой армии также были крайне низкими. Если европейские армии уже знали и постоянно использовали искусство военного маневра, то турки продолжали на поле битвы брать числом, действуя обычно беспорядочной массой. П. А. Толстой писал о турках, что «вся их военная хитрость и сила состоит в их множестве... ежели же их неприятель собьет и принудит отступить, потом уже никоим образом установиться в строй не могут, но бегут и погибают, понеже стройному бою не обыкновении, и егда неприятель их погонит, тогда отдираются от начальства и оставляют их и бегут невозвратно и видят сами, что тот их воинский строй им не по-житочен и... худ, одначе иностранным обучением гнушаются». П. А. Толстой был прав, турецким правящим кругам понадобился с того времени почти век,
знаменитый их военными поражениями, чтобы преодолеть барьер предубежденности против всего европейского, «гяурского», признать превосходство европейской науки и техники, в том числе военного дела, и
начать реформировать свою армию на европейский лад.
В XVIII в. войско Османской империи терпело многие неудачи еще и потому,
что во главе его стояли люди, подчас совершенно невежественные в делах военных. Обычно европейскими армиями в ту пору на театрах боевых действий командовали профессиональные полководцы, турецкие же войска по традиции возглавляли великие везиры. Даже общеобразовательный уровень таких главнокомандующих был порою анекдотичен. Когда во время русско-турецкой войны 1768—1774 гг. французский посол предупредил Порту о том, что русская эскадра направилась из Кронштадта в Эгейское море, великий везир этим сведениям верить отказался, будучи твердо убежден в том, что между Петербургом и Средиземным морем морского
170