8. Экспериментальные культуры, нишевые рынки и общественное самообновление

Индивидуализация подразумевает многое, но не упразднение ценностей — о чем постоянно пророчат, — а их дифференциацию и превращение личной автономии в нечто само собой разумеющееся и неотъемлемое². Не в последнюю очередь индивидуализация означает также, что воз-

1. Pranti H. РгоЫете kann man nichtabschieben, in: Suddeutsche Zeitungvom 20.5.1997,

S.27.

² См. об этом: Beck U./Beck-Gemsheim E.(Hg.), Riskante Freiheiten. Frankfurt/M. 1993, а также Beck U. (Hg.), Kinder der Freiheit. Frankfurt/M. 1997.

никли культурные источники радости от рисков и креативности¹. Есть люди, которые могут и хотят, чтобы эти радости и креативности выдержали испытание рынком в изменившемся понимании и не нуждались бы в ложных бюрократических помочах. Речь идет о появившейся в наши дни среде будущего, а именно о “жизненных эстетах”, в которых видят только эгоистов.

“L'etat, c'est moi. Всякий эстет жизни есть аристократ” — так описывают поколение 1989 года изнутри Йоханнес Гёбель и Кристоф Клермон в своей книге “Добродетель отсутствия ориентации”. “Своим княжеством, созданным им самим, он правит абсолютно суверенно. Его существование ориентировано в первую очередь не на мирские цели, на деятельную мораль бюргеров, но служит прежде всего оформлению сферы его господства. Его действия проистекают не из принципа удовольствия, но из долга по отношению к собственному кодексу чести. Его цель — совершенствование бытия, которое было бы достойно того, чтобы оформлять современность и инсценировать славную историю.

Так, труд служит эстетам жизни не самоцелью, а свободное время — не оазисом самореализации. Напротив, долг по отношению к избранным для себя знакам своего достоинства объемлет все. Рыцари неомодерна властвуют в сфере господства, которая охватывает только одну персону, но средства, служащие оформлению этого господства, — потенциально безграничны. Их сообщество "круглого стола" разбросано по всему миру, их дворцы рассеяны по континентам.

В Германии до 2006 года будут унаследованы состояния в размере 2,6 миллиарда марок. Для эстетов жизни тем самым

1. См. об этом: Wilkinson H. Kinder der Freiheit, in: Beck U. (Hg.), Kinder der Freiheit, я. a. 0., S. 85—123, а также новое исследование Shell-Studie Jugend'97.

открываются обширные возможности отказаться от деятельной жизни и посвятить свое бытие (пусть в большинстве случаев это скромное существование) в первую очередь реализации своего императива, вместо того чтобы преображать экономические принуждения наемного труда в смысл жизни. Но и так растущая поддержка родителей, которые с небывалым долготерпением субсидируют порывы своих чад, в том числе и великовозрастных, и даже ненадежная работа в ресторанах "Макдоналдс", которая вне сферы заработка не требует никакой самоидентификации, делают эстетов жизни независимыми от экономики.

Аристократическое бытие есть бытие до-экономическое. Пока существование — в каком бы то ни было виде — гарантировано, экономические соображения не берутся в расчет. Это, разумеется, не означает, что экономические механизмы всецело чужды мышлению эстета жизни. Он оставил позади себя только сферу пожизненного существования в качестве наемного служащего. Экономика для него уже не связана с зарабатыванием денег, а понимается как существенно более широкая модель процессов прикидок и торга, всегда необходимых при контактах с другими аристократами. Экономика есть сфера внешней торговли княжества, в иных случаях управляемого согласно иррациональным принципам эстетов жизни, живущих милостью Божьей.

Как бы ни был велик его внутренний суверенитет, эстет жизни не хочет и не может никого себе подчинять. Так что неизбежный коррелят к господину — слуга — вовсе отсутствует у эстета жизни. Единственной моделью совместной жизни людей является модель дипломатии в отношениях между суверенными господами.

До тех пор, пока соблюдались нормы рыцарственности, мораль аристократа была утилитаристской. Романтическая устремленность бюргера к целостности была ему абсолютно чужда. И как распущенный дворянин XVIII века вызывал отвращение у морализирующего бюргера, так и новая мораль эстетов жизни сегодня слишком часто принимается за упадок ценностей и эгоистический оппортунизм.

Итак, эстетов жизни нельзя назвать маленькими деспотами, которые создали свою собственную страну, дарующую особую идентичность. Страну, которая печется о своей истории (детство, собственная биография) и гордо предъявляет свои специфические символы, флаги, гербы, формы одежды (жилье, стиль и т. д.). Пока границы остаются в неприкосновенности, он мирно сосуществует со своими соседями, не будучи чересчур дружественно настроенным по отношению к ним. Разумеется, при этом не исключаются союзы для достижения той или иной четко очерченной цели. Только при угрозе чужого владычества или завоевания (опека, институциональные принуждения), самые мирные сообщества превращаются в общества рьяных защитников. Ежедневные контрольные обходы границ предупреждают властителя о ситуациях, которые ставят под угрозу беззаботное развитие его владычества. Горящие приюты для беженцев, экологические катастрофы, войны и кризисы во всем мире — все это проверяется, оценивается степень исходящей от этого угрозы неприкосновенности проекта, который осуществляет эстет жизни. Если требуется, малые кабинеты министров решаются на всеобщую мобилизацию, хватаются за свечи и проводят предупреждающие пикеты, организуют бойкоты или демонстрации. Эти миротворческие миссии суверенных эстетов жизни представляют собой, конечно, краткосрочные акции. Как только исчезает угроза, угасает и ангажированность. Однако на механизм можно положиться!” 1.

1. Goebel/Clermont. Die Tugend der Orientierungslosigkeit. Ms. Berlin 1997, S. 22 f.

Среда (количественно совсем не такая уж миленькая, а для подрастающего поколения она может даже диктовать стиль поведения) индивидуализированных эстетов жизни является социальным контекстом, в котором цивилизаторская лаборатория стала повседневностью. Художники, творящие свою частную жизнь, не только изобретательны в закреплении своих особенностей. Они также постоянно проводят согласование противоположных и тем не менее автономных жизненных форм, оформляют и инсценируют себя самих и свою жизнь как эстетический продукт. Поскольку здесь живут, мыслят и производят в непосредственной связи между работой для себя и работой для других, рынки, которые при этом возникают, — не массовые, это нишевые или мини-рынки. Но будет предубеждением считать, что эти особые рынки всегда и непременно так и останутся малыми рынками. Справедливо обратное: в век глобальных локальностей эти культуры нишевых особых рынков являются изобретательными биотопами, откуда шеф-дизайнеры продуктов мирового рынка (например, в среде любителей музыки “рай”) крадут свои творческие импульсы — изящнее сказать: “черпают”.

При этом повсеместное распространение нишевых рынков, которые регионально укоренены и пышно расцветают (следовательно, также должны освобождаться от путаницы предписаний и целенаправленно поощряться политически), — один из центральных ответов на два великих финала Первого модерна: ликвидацию массового производства и ликвидацию полной занятости.

В остальном налицо, коротко говоря, саморазвитие в форме самоэксплуатации. Есть готовность делать очень много, зарабатывая при этом очень мало; и это происходит именно потому, что экономическое преимущество разрушено индивидуализмом и оценивается с точностью до наоборот: высокая ценность самоидентификации и самореализации той или иной деятельности заменяет ничтожный заработок.

Нишевая культура и нишевое производство могли бы породить контр-модель к господствующему крупнокапиталистическому остервенению рациональности. Здесь возникают трудоемкие виды деятельности (продуктов, услуг) с ограниченной, но в перспективе — высокой содержательной ценностью, при ничтожной производительности и ничтожном доходе, что компенсируется многообразием дополнительных деятельностей. Нишевое производство делает возможными три вещи:

во-первых, культурную лабораторию будущего и изобретательный способ производства; а это,

во-вторых, при ничтожных производственных затратах, по собственной инициативе, т.е. без бюрократических законов поощрения будущих мастерских, которые, одновременно,

в-третьих, предполагают и укрепляют региональные особенности и транснациональную самоорганизацию гражданского общества.

И наоборот, все попытки не терпящих возражений взрослых, защищающих старые ценности и старый мировой порядок, подстричь артистическое поколение самоиронических искателей своего “я” (внуков экономического чуда!) под одну гребенку и втиснуть его в функциональное существование в качестве колесиков и винтиков в иерархических и бюрократических машинах, — эти попытки сводятся к бессмысленному принесению в жертву культурного богатства креативности жизненного мира, которую олицетворяют и продуцируют “молодые кроткие”. И тогда эта столь необходимая среда общественного самообновления может иссохнуть и исчезнуть.