Новиков, Г. Н. Теории международных отношений

решения, учитывая внутреннюю, социальную структуру государств, реакцию социальных сил на внешнее воздействие и влияние социальных факторов на правительственные решения.

4. ТЕОРИЯ ИГР

Применение теории игр в анализе внешнеполитических решений - одно из самых распространенных направлений в науке международных отношений. Их основу составляют игровые и имитационные методы, о которых уже говорилось. Поэтому, во избежание путаницы, заметим, что методы рационального принятия решений с помощью математического аппарата могут рассматриваться одновременно как методологическая основа в теории стратегии, переговоров, но они составляют и самостоятельные средства принятия решений. В данном случае рассмотрим их независимо от области применения.

Итак, из всех разделов математики наибольшее применение у зарубежных международников в методике рациональных решений в 50-60-е годы нашла теория игр Дж. фон Неймана и О. Моргенштерна. Одним из зачинателей использования теории игр в исследованиях международных процессов стал известный американский международник, математик и психолог А. Рапопорт. Он описал применительно к конфликтному поведению государств два вида игр: игры двух лиц с нулевой суммой и игры с ненулевой суммой и сложными мотивациями нескольких игроков - международных акторов.

В играх с нулевой суммой рациональное поведение игроков должно заставлять их принимать решения, обеспечивающие определенный минимум выгоды при ограничении риска. В учебнике “Международные отношения” французские авторы П.-Ф.Гонидек и Р.Шарвэн показывают элементарной матрицей то поведение, которому должны следовать два игрока согласно правилам игры с нулевой суммой при условии, что известна ставка в игре и она не меняется. (Вне скобок выигрыш или проигрыш Пьера, в скобках - Франсуа) (Рис. 4).

Рисунок 4

Предположим, что Пьер избирает тактику А, а Франсуа - тактику С, тогда первый выигрывает 4, а второй проигрывает 4. Но если Пьер применяет тактику В, а Франсуа – тактику D, первый проигрывает 3, а второй выигрывает 3. Если Пьер хочет выиграть максимум, он изберет В, но Франсуа избежит С, зная, что он проиграет. Следовательно, он изберет D, что заставит Пьера ответить тактикой А. Пьер выиграет меньше (+2), но Франсуа ограничил свой проигрыш (-2). Эта схема может быть усложнена до бесконечности. Многие американские международники считают, что выбор правительством США доктрины “сдерживания коммунизма” в конце 40-х годов вместо провозглашавшейся тогда некоторыми “ястребами” доктрины “отбрасывания коммунизма” какраз представляет собой пример внешнеполитического решения, соответствующего правилам игры с нулевой суммой.

Другие их коллеги критиковали применение этой методики в исследовании международных кризисов и конфликтов, доказывая, что их нельзя уподобить игре с нулевой суммой. В частности, эту точку зрения отстаивал американский конфликтолог Т. Шеллинг. Советские международники высказывали мнение, что уязвимость метода игры с нулевой суммой заключается в том, что теория игр носит стратегический характер и не может описывать динамические аспекты игры.

Реальные международные процессы (если рассматривать их понятиями теории игр) - “игры” с ненулевой или переменной суммой, в которых участники могут добиться обоюдных выгод или обоюдно проиграть в отличие от игр с нулевой суммой, где выигрыш одного одновременно эквивалентен проигрышу другого. Причин тому множество. Среди них можно назвать, например, отсутствие надежной информации о намерениях партнера или ее отставание от хода событий и т.п.

А. Рапопорт, применяя к кризисным ситуациям теорию игр с ненулевой суммой, описал со своими коллегами известный пример, так называемую “дилемму заключенных’’, которая вошла во многие учебника и научную литературу на Западе. Изложим ее в интерпретации, данной видным американским международником Б.Расестом и его соавтором X. Старром. “Дилемма заключенных” помогает характеризовать ситуации, где присутствует конфронтация и тенденция к сотрудничеству, т.е. смешанные мотивы поведения, в условиях, когда игроки принимающие решения, лишены возможности координировать свои действия.

5. “ДИЛЕММА ЗАКЛЮЧЕННЫХ”

Итак, “дилемма” состоит в следующем. Арестованы 2 человека, оба изолированы в полицейском участке после совершенных вооруженного разбоя и убийства. Каждый из арестованных был отдельно

допрошен полицейским и поставлен перед двумя непривлекательными возможностями. Следователь говорил арестованному: “Я уверен, что вы оба ответственны в преступлении. Но у меня нет вполне достаточных доказательств. Если ты признаешься первым и будешь свидетельствовать против другого арестованного, я позабочусь, чтобы ты был освобожден от какого бы то ни было наказания, однако другой должен быть осужден пожизненно. С другой стороны, я делаю то же самое предложение ему. Итак, если он признается первым, ты один сгубишь жизнь в тюрьме, а он пойдет на свободу. Если вы оба сделаете признание в один и тот же день, мы скинем тебе немного, но в таком случае ты все еще оказываешься неудачником, потому как вы оба тогда будете осуждены на 20 лет тюрьмы за вооруженный грабеж. Если же вы оба будете упрямиться, мы не сможем осудить вас за наиболее тяжкое преступление, я могу лишь наказать вас за менее тяжкое, совершенное вами в прошлом, за которое вы получите год тюрьмы. Если ты хочешь рискнуть, рассчитывая, что твой напарник будет молчать, тогда давай. Но если не будет, а ты знаешь, что он за преступный тип, в таком случае тебе придется

Как бы имитируя теорию игр, каждый склоняется в конце концов к мини-максимальной стратегии, которая дает одному наименее плохой выход при двух возможных решениях партнера.

Рассмотрим ситуацию с точки зрения одного заключенного, допустим, Рона. Например, если он не признается как и Леон, тогда оба получают по одному году. Но если Леон признается, тогда он в этом случае жестоко наказывается (40 лет), а его “подельник” освобождается от наказания. То же самое действительно, если рассматривать ситуацию с точки зрения Леона. Следуя этой логике, в условиях, когда преступники не могут сговориться, оба признаются, чтобы избежать наихудшего. И как итог их хладнокровного рационализма - оба они получают по 20 лет, хотя, казалось бы, они оба могли отделаться годом тюрьмы.

В этом и состоит дилемма, перенося которую в сферу международных отношений, в частности отношений между СССР и США, американские авторы интерпретируют ее как “дилемму безопасности”, где Т>R>Р>S.

6. ДИЛЕММА БЕЗОПАСНОСТИ

Моделируя на основе “дилеммы заключенных” “дилемму безопасности”, американские международники столкнулись с проблемой ценностных измерений, необходимостью определить, что считать наихудшим результатом, наилучшим или усредненным в военной конфронтации ядерных держав. Они пришли к следующим выводам: 1) “выход S” (простак) -оказаться в ситуации, когда противник способен нанести первый сокрушительный удар, 2) обладание способностью такого удара - “выход Т” (“искушение”), 3) отказаться от гонки вооружений и направить ресурсы на внутреннее развитие - “выход R” (“награда”, “успех”). Но в ситуации идеологической непримиримости и соперничества наиболее вероятной оказалась менее желанная, чем возможность достичь способности уничтожить своего противника, но достаточно приемлемая возможность продолжать гонку вооружений, что должно было препятствовать достижению противной стороной гарантированной способности нанести свой сокрушительный удар - (4-й “выход Р - “наказание”).

Б.Рассет и Х.Старр следующим образом интерпретируют гонку вооружений после того, как американцы потеряли монополию на ядерное оружие. В 1950 г. научные советники президента США Г.Трумэна сообщили ему, что им не по силам создать новую мощную бомбу, в 100 раз более мощную, чем атомная (речь шла о водородной бомбе). Некоторые американцы предпочли бы быть единственными собственниками нового оружия, т.е. иметь “выход” Т (искушение), но просчитали и такую ситуацию (“выход” R - “награда”), когда ни одна из других стран не обладает этим оружием.

Но русские уже приобрели такой же научный потенциал в этой области, как и американцы, и потому ни одна из сторон не могла сидеть сложа руки, позволив другой иметь это оружие. Для американцев казалось

лучшим двигаться вперед и создавать водородную бомбу, если и русские могли, как ожидалось, создать ее (“выход” Р - “наказание’’). Даже если, согласно расчетам американцев, создание водородной бомбы подвергло бы их страну опасности в результате наличия нового оружия у сторон, это, как доказывают Б. Рассет и X. Старр, рассматривалось американцами лучшим “выходом”, чем зависимость от милости русских (“выход” С - “простак”).

Неуверенные в возможности подготовить и подписать договор о запрете на создание водородной бомбы, обе стороны почувствовали себя принужденными к разработке этого оружия, так как то, что они могли бы предпочесть, не существовало (договор). Попросту говоря, каждый может много потерять, не доверяя другому, но рискует потерять еще больше, если доверие ошибочно.

Кстати сказать, заметим, что предложенный в недавнем прошлом (1986 г.) М. Горбачевым проект неуклонного сокращения ядерного оружия с последующим его полным уничтожением к 2000г. всеми странами, обладающими этим оружием, с точки зрения “дилеммы безопасности” может быть интерпретирован как совершенно нереалистический, и если не наивный, то рассчитанный на достижение других политических и пропагандистских целей.

В международной жизни ситуации резко усложняются, когда речь идет о многих партнерах. А. Рапопорт, имитировавший с помощью своих студентов процессы внешнеполитических решений, пришел к предположению, что международные акторы обычно ведут себя рационально и сохраняют минимум доверия по отношению к партнерам. Тем не менее очевидно, что в реальных ситуациях возможности рациональных решений бывают осложнены рядом факторов, во-первых, острым дефицитом времени, необходимого для овладения складывающейся ситуацией, во-вторых, дефицитом достоверной информации, а также идеологическими мотивациями некоторых участников международных ситуаций, которые пренебрегают обычной логикой, даже риском, ради достижения экспансионистских целей. Иногда можно наблюдать нерациональное поведение некоторых лидеров в локальных конфликтах, стремящихся одержать верх даже ценой возрастания риска глобального конфликта. Аналитики отмечают также такую трудность в разработке теории принятия внешнеполитических решений, как неясность во многих случаях международной жизни обстоятельств принятия решений, роли спонтанных реакций лидеров.

ГЛАВА IV

ДРУГИЕ ЗАРУБЕЖНЫЕ ТЕОРИИ

Сложившееся в США в 50-60-е годы разделение исследований международных отношений на две группы направлений (“традиционалисты” и “модернисты”) проявилось и в европейских исследованиях. Но столь упрошенная классификация, естественно, не отражает все разнообразие методологических и теоретических подходов к изучению международных отношений как в США, так и в Западной Европе. Поэтому прежде, чем завершить обзор научной литературы 50-60-х годов, приведем примеры таких исследований, которые не поддаются достаточно строгой классификации на основе критериев американской науки международных отношений.

1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ НА МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ ФРАНЦУЗСКИХ ИСТОРИКОВ П.РЕНУВЕНА И Ж.-Б.ДЮРОЗЕЛЯ

Весьма характерным примером являются теоретические представления о международных отношениях двух видных французских историков академика П. Ренувена и его ученика, профессора Ж.-Б.Дюрозеля. Разумеется, их подход уже в силу жанра не вполне совпадает с тем, что принято называть на Западе “наукой международных отношений” и что подразумевает междисциплинарные исследования социологов и политологов. Однако, собрав богатейший фактический материал по истории международных отношений, П.Ренувен и Ж.-Б.Дюрозель невольно пришли к обобщениям, которые носят характер теоретических представлений о развитии международных отношений. Они изложили их в изданном отдельным томом “Введении” к “Истории международных отношений” П.Ренувена.

Сами авторы скромно ограничили замысел “Введения” задачами “представить некоторый материал и темы для размышлений теоретикам международных отношений”, которыми они себя не считали. Так же, как и Раймон Арон, П.Ренувен и Ж.-Б.Дюрозель рассматривают международные отношения с классических позиций, концентрируя внимание на “действии государств, находящихся в центре международных отношений”. Но, в отличие от автора “Мира и войны между нациями”, они не ограничивали изучение их дипломатическостратегической сферой и поставили цель “обнаружить влияния, которые определяют развитие сферы дипломатического действия”. В итоге П.Ренувен и Ж.-Б.Дюрозель сформулировали следующий подход:

1)развитие международных отношений обусловлено группой факторов, названых ими “глубинными

силами”;

2)развитие их не предопределено абсолютно, поскольку оно осуществляется людьми, поэтому огромную роль играет деятельность государственных руководителей, способных оказать самостоятельное влияние на ход международных отношений.

Авторы, таким образом, очертили понятие “глубинные силы”: “Географические условия, демографические

процессы, экономические и финансовые интересы, черты коллективной психологии, крупные эмоциональные потоки - вот какие глубинные силы определили рамки отношений между человеческими группами и в значительной мере обусловили их характер’’.

Далее они объясняли, при каких условиях эти отношения испытывают влияние деятельности государственного лидера: “Когда он обладает либо интеллектуальной одаренностью, либо твердым характером, либо темпераментом, который позволяет ему выйти за обычные рамки, тогда он может попытаться изменить игру глубинных сил и использовать их в своих собственных интересах”. Вот почему, заключают П.Ренувен и Ж.-Б.Дюрозель, “изучать международные отношения, не принимая в расчет личные взгляды, методы, эмоциональные реакции государственного деятеля, значит игнорировать важный фактор, иногда основной”.

Они попытались разработать типологию характеров государственных деятелей, выделив наиболее существенные, с их точки зрения, качества личности (“эмоциональный” тип, “активный”, “боевой”, “харизматический”, т.е. внушающий народу безграничную веру в свою личность и ее историческую миссию). Косвенно П.Ренувен и Ж.-Б.Дюрозель оспаривали теорию рационального принятия внешнеполитических решений, поскольку, с их точки зрения, оценки ставок и риска во внешней политике в основном зависят от субъективных качеств лидеров.

В целом их подход отмечен подчеркнутым отказом устанавливать иерархию факторов, влияющих на международные отношениям “В действительности различные влияния, обусловливающие эволюцию международных отношений, роль экономических, финансовых и эмоциональных влияний и импульсное воздействие, оказываемое волей правящих лиц, противодействуют друг другу или взаимодействуют согласно условиям, бесконечно различающимся в зависимости от времени и пространства. Следовательно, историк, когда он ищет объяснения, должен каждый раз изучить в плане рабочей гипотезы роль каждого из влияний. Он то приходит к выводу о решающем влиянии экономических или демографических сил (это чаще случается при изучении изменений большей протяженности во времени), то выделяет силы чувств или духовные силы, действие которых особенно ощутимы в международных кризисах, где бушуют страсти, то приходит к выводу о решающей роли индивидуальных инициатив”.

Намеренно избегая жестких схем и анализируя каждую конкретную ситуацию, исходя из конкретных данных, П.Ренувен и Ж.-Б.Дюрозель в этом смысле сблизились с методологическими позициями Р.Арона. Собственно говоря, отказ от строгой приверженности определенной методологии, их критика “упрощенческих схем” составляют характерную черту французских исследований в социальных науках, отражающую особенности исторически сложившегося национального стиля мышления.

Если применить к теоретическому подходу П.Ренувена и Ж.-Б.Дюрозеля критерии, по которым размежевались американские “традиционалисты” и “модернисты”, то по научному инструментарию он, безусловно, относится к разряду традиционных. Так же как и “политические реалисты”, П. Ренувен и Ж.-Б.Дюрозель считали, что существуют факторы, определяющие развитие международных отношений. Но, в отличие от “реалистов”, ценивших в “силе” в основном ее военно-экономическое выражение, они предположили существование многих “глубинных сил”, имеющих гораздо более разнообразное происхождение и выражение. Но поскольку с точки зрения П.Ренувена и Ж.-Б.Дюрозеля воздействие “глубинных сил” опосредовано субъективными факторами (деятельность государственных лидеров), анализ международных отношений нуждается в наблюдении множества пересекающихся влияний.

То есть в данном отношении рассуждения их развивались в духе “модернизма”. В своей более поздней работе “Любая империя погибнет: теоретическое видение международных отношений”46 (1982)

Ж.-Б.Дюрозель еще более четко доказывает, что для того, чтобы избежать односторонних

упрощений, наука международных отношений должна развиваться “эмпирически”.

Французские авторы и не ставили цель создать законченную теорию, а предложили богатый исторический

материал для теоретических построений. Сравнивая их научное творчество с творчеством Раймона Арона,

можно сказать, что П.Ренувен и Ж.-Б.Дюрозель пришли от истории к социологии и философии, а Раймон

Арон наоборот. Если можно назвать жанр, в котором работал Раймон Арон, исторической социологией,

то методологию П.Ренувена и Ж.-Б.Дюрозеля - социологической историей. Ценность подобных работ для

теоретических исследований заключается в большом количестве квалифицированно проанализированных

исторических данных, необходимых для формулировки и уточнения гипотез с помощью исторических аналогий.

2.СИСТЕМНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКЕ; “ПРЕДТЕОРИЯ” Д. РОЗЕНАУ

Подводя итоги исследовании 50-бО-х годов, многие американские международники признают, что развитую теорию международных отношений создать не удалось. Вероятно, четче и категоричнее других эту точку зрения высказал профессор Джеймс Розенау из университета штата Огайо. Считая создание такой теории делом чрезвычайно сложным, Д.Розенау попытался построить, по его выражению, “предтеорию” внешней политики, в которой различные факторы были бы сведены в одну мировую систему. Можно сказать, что его “предтеория” развивала системный подход, устанавливая связи между внешней политикой государства и системой международных отношений, тогда как широко известный подход М.Каплана, по существу оставлял в стороне анализ внутренних источников и факторов международной политики.

Д.Розенау предположил существование пяти групп факторов или пяти переменных, каждая из которых имеет свое измерение в виде такой схемы:

Таблица 4

1.Политическая личность (ее индивидуальные черты, предшествующий опыт).

2.Место, ею занимаемое (т.е. функциональная роль политической личности во внешней политике независимо от ее индивидуальных качеств.

3.Правительственные факторы (структура правительства, расширяющая или сужающая выбор политического поведения во внешней политике).

4.Общественные факторы (вся сумма внутренних общественных переменных, таких, как уровень промышленного развития, мораль, культура и т.д.).

5.Отношения между государствами и международные факторы воздействия на внешнюю политику (география, размеры государств, идеология и т.д.).

Мировая система Итак, на первом уровне важны образование, личные характеристики, круг контактов, физическое и

психическое здоровье, физические характеристики личности. На втором уровне - объяснение действий личности не сводится только к ее индивидуальности. Такая личность является объектом давления на нее с различных сторон. Поэтому ее действия необходимо объяснять, исходя из той роли, которую она играет в обществе и политической системе.

На третьем уровне важное значение имеет структура правительства. Например, в авторитарном правительстве лидер может опираться на более узкую политическую базу, чем в демократической системе, подвергая репрессиям противников и применяя силу.

Четвертый уровень анализа отражает все общественные факторы влияния на внешнюю политику, материальные возможности, ценностные ориентации.

Пятый уровень - действия государств по отношению друг к другу зависят от взаимоотношений между ними, т.е. зависят от комбинации характеристик двух государств. Так, слабая страна будет по-разному взаимодействовать с соседней маленькой страной и с соседней супердержавой. Демократии могут поддерживать мир друг с другом, но разница между демократией и соседним диктаторским режимом может привести к их конфликту.

Определив пять групп факторов “по уровню их действия”, Д.Розенау подразделил их на “имеющие тенденцию к медленному и быстрому изменению”. К первым он отнес территорию, физическую географию, культуру, историческое наследие, ко вторым - ситуационные факторы (спорные вопросы. международные кризисы), личные характеристики лидеров, их талант и опыт. Кроме того, Д.Розенау различал факторы воздействия на внешнюю политику на внешние (относящиеся к международной системе) и внутренние (общество, правительство, политические личности).

Оценивая “предтеорию” Д.Розенау, можно заключить, что она не дает исчерпывающего объяснения внешнеполитического поведения государств, но попытка. представить его как систему, имеющую различные внутренние и внешние источники, внесла новые элементы в теорию внешней политики государств.

3. ТЕОРИЯ “НАКОПЛЕНИЯ ВО ВСЕМИРНОМ МАСШТАБЕ” С.АМИНА

В60-е годы наряду с изучением политической, военной, идеологической, дипломатической сфер международных отношении в ряде стран развивались исследования, основной темой которых являлась экономическая зависимость развивающихся стран от развитых капиталистических государств. Эти работы не составляют какого-либо теоретического направления, хотя возможно полагать, что их авторов сближал структуралистский подход к изучению проблемы неравенства в мировом масштабе.

Вчисле наиболее известных представителей такого подхода можно назвать египетского экономиста С.Амина и норвежского социолога-международника И.Галтунга.

С.Амин, вначале изучавший проблемы развития стран Магриба (Марокко, Тунис, Алжир) и Западной Африки, поставил цель изучить весь комплекс отношений между развитыми и развивающимися странами.

С.Амин изложил концепцию, согласно которой экономические отношения в мире образуют систему с центром (развитый Север) и периферией (слаборазвитый Юг), эксплуатируемый центром за счет неравноценного обмена. Очевидно, что египетский экономист развивал подход к международным экономическим отношениям, основанный марксистскими теоретиками империализма в начале века, на анализ которых он сам ссылался во введении к своей двухтомной работе “Накопление во всемирном масштабе”. С.Амин замечал, что “анализ Марксом капиталистического способа производства составляет отправную точку в анализе современной мировой экономической системы”.

Характеризуя проблему неравноценного экономического обмена между Севером и Югом, С.Амин отвергал широко распространенную на Западе теорию слаборазвитости трех южных континентов (Азии, Африки и Латинской Америки), в соответствии с которой феномен отсталости ассоциируется с традиционными

патриархальными укладами “периферии”, тогда как развитость “центра” связывается с модернизацией. Он относил к “центру’’, с одной стороны, Северную Америку, Западную Европу, Японию, Австралию, Новую Зеландию, Южную Африку, с другой стороны, Россию (т.е. СССР - Г.Н.) и Восточную Европу.

Сточки зрения С.Амина, неверно проводить аналогии между экономически слаборазвитыми странами

истранами “центра” на их предшествующих стадиях развития, т.е. полагать, что “периферия” постепенно будет преодолевать отсталость путем освоения западного опыта. Центральный тезис его теории гласил: “Развитость и слаборазвитость составляют два противоположных полюса диалектического единства’’.

Объясняя “слаборазвитость как следствие развития капитализма во всемирном масштабе”47, С.Амин

считал, что эксплуатация периферии центром позволяет “преодолевать основное, постоянное

и возрастающее противоречие в центре между его производительной способностью и

потреблением’’.

В заключение он высказывал убеждение, что будущее всей планеты, а не только “третьего мира’“ зависит

от взаимоотношений Севера и Юга: “Каковы перспективы мировой системы: развивается ли она в направлении

растущей дихотомии центр-периферия? Или это лишь один этап эволюции, и в таком случае тенденция развития

направлена к чему-то вроде формирования однородной мировой капиталистической системы. Очевидно, что

именно в эти рамки необходимо переместить все проблемы современного мира, в том числе и “борьбы классов’’,

как и “национальные’’ проблемы, которые, впрочем, по этой же причине взаимосвязываются до такой степени,

что ставят единственный вопрос, все аспекты которого неразделимы”.

Сколь категорично судил С.Амин о природе современной мировой экономической системы, столь же осторожно он говорил о ее перспективах: констатируя “перемещение главного ядра сил социализма из Центра на периферию”, он вместе с тем допускал, что мировая система сама по себе найдет решение, эволюционируя в непредвиденных направлениях’’.

С.Амин весьма осторожно высказывался о том, насколько его теория “накопления во всемирном масштабе” исходит из марксистской теории империализма. Но несомненно, что ее основные положения навеяны именно марксистским подходом. Правда, трудно согласиться с тем, что все (как это подчеркивается самим С.Амином) проблемы современного мира в международных отношениях сводятся к “неравному обмену”. Тем более отношения между СССР, другими социалистическими странами, с одной стороны, и странами “третьего мира”, с другой, в целом вряд ли можно было охарактеризовать отношениями типа “центрпериферия”. На что, кстати, и обратил внимание известный французский международник Эдмон Жув,

Изучение проблем противоречий между развитыми капиталистическими и развивающимися странами также привело некоторых западных международников к предположению, что конфликт между “богатым Севером’’ и “бедным Югом” нарастает.

Большинство западных авторов концепции взаимозависимости неосознанно или сознательно отстаивают “западноцентристский” взгляд, оставляя в тени неравноправный характер взаимозависимости. При этом доказывается или предполагается, что мировые противоречия по оси Север-Юг объясняются объективными причинами, а также исторически сохраняющимися внутренними препятствиями развитию. Далее обычно следует вывод о том, что преодолеть проблемы бедности возможно путем терпеливого применения стратегии Международного валютного фонда, основанной на идее универсализма модели Запада с поправками на уровень экономического развития слаборазвитых стран. Но среди западных ученых находятся и такие, кто, по существу, разделяет господствующую в “третьем мире” точку зрения об эксплуатации его, что расширяет глобальный конфликт в мире между Севером и Югом. Известным и авторитетным ученым этого направления является норвежский международник, доктор математики и социологии Й.Галтунг.

Он широко известен среди международников как один из инициаторов “исследований мира”, организатор (1959 г.) и директор Международного института исследований мира в Осло. Й.Галтунг также один из ведущих специалистов по международным конфликтам. Оригинальность его подхода к исследованиям международных отношений в сравнении с большинством западных специалистов состоит в том, что Й.Галтунг рассматривает действия государств через призму социологического анализа их внутренней структуры и структуры их взаимоотношений по шкале “равноправность - зависимость”.

Такой подход стал методологической основой его своеобразной “теории структурного насилия”, или “структурного империализма” (также ее называют еще “теорией зависимости”), которая во многом совпадает с теорией “накопления во всемирном масштабе” С.Амина. Основополагающая идея Й.Галтунга состоит в том, что прочный мир недостижим до тех пор, пока из международных отношений не будет изжито насилие. Причем, кроме “прямого насилия” (крайняя его степень - война), существует “структурное насилие”, или “структурный конфликт”, обусловленный зависимостью “периферии” от “центра”.

Й.Галтунг изложил оригинальную схему, которой он объяснял игру интересов и взаимосвязи между внутренней политикой, социальными отношениями внутри развитых и развивающихся стран и зависимостью Юга от Севера. С его точки зрения, в отношениях между доминирующей (“центр”) и зависимой (“периферия”)

РАЗВИТИЕ ИССЛЕДОВАНИЙ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ В 70-80-е ГОДЫ

ГЛАВА I

ОТ “РЕАЛИЗМА” И “МОДЕРНИЗМА” К ПОСТБИХЕВИОРИЗМУ И ГЛОБАЛЬНОМУ МОДЕЛИРОВАНИЮ

1.НАСТУПЛЕНИЕ ПОСТБИХЕВИОРИЗМА

Внаучной литературе часто принято считать начало 70-х годов рубежом в развитии науки международных отношений, завершившим период, начавшийся с формирования “модернизма”, т.е. примерно с середины 50-х годов. Многие американские международники полагают, что в 70-е годы наука международных отношений

вСША вступила в стадию “постбихевиоризма”. У.Догерти и Р.Пфальцграфф, прослеживая общую динамику развития этой науки в США до конца 60-х годов, выделили три его стадии. 1) “утопическое”, или нормативное направление (что соответствует в другой классификации “политическому идеализму’’), 2) реалистическое, или эмпирико-нормативное (т.е. “политический реализм”, интерпретируемый в качестве переходной фазы к бихевиоризму), 3) бихевиористское, или бихевиористско-количественное направление (иными словами, “модернизм”). “Постбихевиоризм”, с их точки зрения, стал четвертой стадией. Американские международники из числа самих бихевиористов считают, что этот переход означал крупнейший качественный сдвиг, “новую революцию в политической науке”.

Вконце 60-х годов ее наступление провозгласил один из первых Дэвид Истон - автор широко признанного в англосаксонском, да и во всем западном мире системного метода анализа политических отношений. “Постбихевиоризм” в его понимании должен был избавить бихевиористскую науку от абстрактности, безжизненности ее концепций, оторвавшихся от реальных проблем политики и международных отношений. Оценивая самокритику Д.Истона (ибо по существу он был одним из лидеров бихевиоризма). его американские коллеги Чарльз Кегли из университета Южной Каролины и Юджин Виткопф из университета Флориды писали: “Накапливать знания, поддающиеся проверке, - трудная, даже утомительная задача. Первоначальный энтузиазм и оптимизм этих усилий со временем стал исчезать, и даже внутри самого бихевиористского движения раздались голоса с вопросами о правомерности самого подхода, которые вызывали неловкость... В основе этого исследования (Д. Истона - Г.Н.) своих же собственных методов содержался распространенный набор критических замечаний: что некоторые энтузиасты бихевиоризма увлеклись только самим методом, исключив реальные мировые проблемы, что они сосредоточились на проверке интересных (и часто наиболее пригодных для квантификации количественных измерений, качественных признаков) гипотез, но гипотезы эти были в значительной степени тривиальными и не имеющими значения для людей, делающих политику и интересующихся действиями, которые могут сделать мир более пригодным для жизни, что методология бихевиоризма, стремившаяся основать теории на многочисленных потоках информации, обязательно связанной с прошлым человеческим опытом, копирует, но не описывает соединения между переменными, остающимися неизменными

вбыстро меняющемся мире”.

Самокритика Д.Истона затрагивала как бы две стороны исследований: методологическую и содержательную. В методологическом плане он признавал, что научные находки в результате применения бихевиористских методов могут быть исторически точными, но недостоверными для познания текущей реальности. То есть тем самым признавалась слабость (если не отсутствие) предсказательных способностей бихевиористских теорий, а отсюда раскрывалась и прикладная задача “постбихевиористской революции” - расширить предсказательные возможности теории.

Но решение ее требовало, по мнению Д. Истона, пересмотра содержания исследований с учетом новых мировых проблем. У.Догерти, Р.Пфальцграфф определяли следующие задачи науки международных отношений на постбихевиористской стадии: 1) ее “автономизация” среди других социальных наук, т.е. формирование ее как самостоятельной отрасли, 2) большие объяснительные и предсказательные возможности теории, 3) изучение новых мировых проблем с практической нацеленностью исследований, 4) совершенствование идеологии, особенно в части соотношения между количественным и качественным анализами, 5) уточнение связей между различными уровнями микро- и макроанализа.

С точки зрения содержательного анализа не так важна “обоснованность выделения “постбихевиоризма” в новое направление науки международных отношений, сколько выявление новых методологических и проблемнотеоретических элементов этих исследований, в равной мере как и наиболее значительных работ других направлений, в первую очередь - “политических реалистов”.

В связи с этим сразу же возникают два вопроса: 1) каковы были итоги неспокойного сосуществования “политического реализма” и “модернизма” (бихевиоризма) к началу 70-х годов? 2) в чем заключались самые значительные изменения в исследованиях “международных отношений в США и западноевропейских странах в 70-80-х годах, которые определили их современное состояние?

Было бы спорно утверждать, что в определенный момент “модернизм” вытеснил “реализм” или, напротив,

что мода на бихевиористско-количественные подходы уступила место здравому смыслу традиционных взглядов. Неверным было бы и мнение о том, что две группы направлений синтезировались в “постбихевиоризме”. В действительности сохранилось разнообразие подходов, но они, несомненно, оказали и взаимное влияние, что, в частности, ярко выразилось в использовании сторонниками модернистских методов такой основополагающей

Большинство бихевиористов оперировали категорией “сила государств” в своих теоретических конструкциях и пытались измерить ее, предлагая различные шкалы, в которых учитывались не только сравнительно легко поддающиеся квантификации физические величины (население, национальный доход и т.д.), но и параметры психологии и социально-политических качеств, на что обращали внимание сторонники Г.Моргентау. Были разработаны различные шкалы, и они стали широко использоваться в работах международников, как бихевиористов, так и “реалистов”. Приведем в качестве примеров несколько “шкал мощи” (или силы), взятых из публикаций 1970-1980 гг. Первая из них - наиболее простая пятишкальная таблица “мощи государств”, которую приводят Р.Гокс и Х.Якобсон в работе “Анатомия влияния на решения, принимаемые в международной организации” (см. табл. 5).

Итак, первая шкала измеряет экономический потенциал, вторая - уровень экономического развития, третья - демографический потенциал, четвертая - ядерный потенциал, пятая - военно-политическое положение в международной системе. Очевидно, что все пять шкал построены по принципу возрастания индексов “мощи” на базе точно измеряемых параметров при условии надежной статистики для первых трех шкал и надежной информации для четвертой, показатели пятой шкалы обычно достаточно известны. Достоинство подобных схем, максимально упрощенных, но вместе с тем отражающих несколько базовых параметров, состоит в том, что с их помощью возможно быстро ориентироваться в представлениях о потенпиалах государств (см., например, приложение No2). Но для более точной характеристики государств, их положения в международной системе, для количественного анализа в моделировании подобные схемы, вероятно, малопригодны. Более сложную методику определения военной силы государства предложил бывший руководитель Управления разведки и исследований госдепартамента (ставший впоследствии сотрудником Центра стратегических и международных исследований Джорджтаунского университета) Р.Клайн. Он рассматривал проблему определения силы соперников с точки зрения оценки ее государственными лидерами. По его мнению, наиболее общей исходной точкой в составлении измеримых индексов является объем валовых национальных продуктов. Однако Р.Клайн считал, что для определения “национальной мощи” еще необходимы данные о политическом развитии, “поскольку оно не корректируется в прямой зависимости с развитием экономики”, о способности государств мобилизовать быстро и эффективно свои ресурсы, “поскольку бывает, что экономически сильные страны не способны на это”, а также данные о целях государства в использовании силы. В итоге приводится нечто вроде полной “формулы мощи государства”:

Р = (С + Е + М) x (S+W),

где Р - мощь государства, С - “критическая масса” населения и территории, Е - экономический потенциал, М - военный потенции, S - стратегические цели, W - воля к достижению целей.

Таким образом, мощь государства оценивается как произведение “физического потенциала” и “национальной стратегии и воли”. На основе данной методики, которая, по существу, не расшифровывается, У.Джонс и С.Розен приводят индексы силы 10 наиболее мощных государств мира: (см. Табл. 6 в Приложении).

Представляется, что значения во второй колонке, которые могут решающим образом корректировать для ряда стран соотношение их “национальной мощи’’, определены достаточно произвольно. Неясно, на основании какого критерия было вычислено двойное превосходство СССР над США по этому показателю, якобы определявшему почти двойное суммарное превосходство советской “мощи”. С другой стороны, трудно представить, что США превосходили Францию по суммарной силе всего лишь на 31,4% (что нетрудно рассчитать по таблице), тогда как Япония, Канада и даже Великобритания (!?) уступали “мощи” Ирана (соответственно на 13,3%, 8,2%, 3,1%). Невооруженным глазом видно, что результаты применения данной методики по меньшей мере весьма спорны, если не спекулятивны, что еще раз свидетельствует о трудности квантификации нефизических параметров.

Совершенно иную методику приводит известный американский международник Б.Рассет. Исходя из предпосылки, что мощь и влияние государств зависят от комбинации возможностей, он поставил цель выяснить, как различные “потенциалы-возможности” соотносятся друг с другом, и затем рассчитал корреляции между ними (коэффициент корреляции от +1 до -1). Ниже дана таблица корреляций, рассчитанная Б.Рассетом в работе “Мощь и сообщество в мировой политике”. (см. Табл. 7).

В данной таблице, в отличие от предыдущей, не бросаются в глаза очевидные несоответствия расчетов реальности, напротив, многие корреляции совпадают с ожиданиями экспертной оценки. Например, убедительно, что зависимость военных расходов наиболее высока от ВНП, значительно менее зависима от численности населения и размеров территории (соответственно 0,94, 0,77: 0,38). Относительно стран “третьего мира” вероятными представляются отрицательные корреляции между численностью населения и: 1) ВНП на душу населения, 2) грамотностью, 3) уровнем детской смертности (соответственно - 0,14, - 0,26, - 0,25). Однако как

всемирный показатель подобные корреляции маловероятны. Трудно представить, чтобы вообще существовали универсальные значения корреляций для всего мира, можно ожидать, что их значения сближаются в группах стран однотипного социально-экономического и культурно-исторического развития.

Патриарх политического “реализма” Г.Моргентау по-прежнему занимал скептическую позицию относительно идеи измерить “мощь” количественно. Он писал по поводу новых методик: “Сила - качество межличностных отношений, которое может быть предметом эксперимента, оценки, приблизительного подсчета, но которое не поддается квантификации... Но если я хочу знать, насколько большой силой располагает данный политик или данное правительство, я должен оставить расчеты на помогающую машину и компьютер ради исторического и...

качественного суждения”.

3. ОТРАЖЕНИЕ В ИССЛЕДОВАНИЯХ ГЛОБАЛЬНЫХ ПРОБЛЕМ И НОВЫЕ ВЗГЛЯДЫ НА МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ

Изучение “силовых”, “центросиловых” влияний и связей не только традиционными методами, но и количественными, расширило объем научной информация о международных отношениях, однако она во многом наполняла новыми элементами прежние представления. Некоторые концепции, например, “трехполюсного” (СССР, США, Китай) или “пятиугольного” мира (СССР, США, Китай, Западная Европа, Япония) отражали эволюцию международных отношений в 70-80-годы.

Вто же самое время в реальном мире возникли глобальные проблемы, которые не укладывались

впрежние схемы, в основном сосредоточенные на изучении военно-политической сферы. В результате осознания их появились работы с новой проблематикой. Наиболее крупными из них, на наш взгляд, стали: 1) модели мирового развития, 2) концепции взаимозависимости в мировом развитии, изменявшие представления

4. МОДЕЛИ МИРОВОГО РАЗВИТИЯ

Модели конца 50-60-х годов в области международных отношений, главным образом, были игровыми, в них моделировались военно-политические стратегии, международные конфликты, либо внешние политики государств. С начала 70-х годов приобрели широкую известность новые модели, в которых выдвигалось на первый план не изучение силовых отношений между государствами, а анализ мирового развития, охватывающий социально-экономические и экологические проблемы. Эти исследования проводились под эгидой Римского клуба, международной неправительственной организации, созданной в 1968 г. Его организатором стал итальянский бизнесмен и специалист по управлению А.Печчеи. Он и был инициатором первого исследования этой серии, так называемой модели Д.Форрестера, опубликованной в 1971 г.

Д. Форрестер сосредоточил внимание на взаимодействии между динамикой численности населения, капиталовложениями и факторами, влияющими на развитие (продовольствие, минеральные и другие ресурсы планеты, загрязнение). Он пришел к выводу, что “глобальный максимум качества жизни” был достигнут в середине-конце 60-х годов и предсказывал “коллапс” мировой системы (драматический спад населения и качества жизни) в следующие 50-100 лет. Д.Форрестер утверждал, что эту тенденцию к “коллапсу” нельзя остановить стандартными решениями.

Следующим исследованием, выполненным по заказу Римского клуба, стала знаменитая модель “Пределы роста” (1972), разработанная в Массачусетском технологическом институте под руководством ученика Д.Форрестера Д.Медоуза. Основные идеи этой модели могут быть изложены следующим образом.

1.Население и материальные средства производства в мире растут по экспоненте.

2.Существуют физические пределы роста населения и производства.

3.Для процесса на глобальном уровне характерны долгие замедления воздействия обратных связей, поэтому проходит большой период между осознанием экологических опасностей и действиями мирового сообщества по их устранению.

4.Управлять пределами роста можно двумя путями: 1) переместить или расширить пределы роста, 2) ослабить рост.

Авторы работы “Пределы роста” доказывали, что первый путь более неприемлем для человечества, поэтому необходимо избрать второй путь, перейдя от количественного роста к качественному улучшению развития с целью предотвращения экологической катастрофы. Предлагая так называемый “нулевой рост”, т.е. стабилизацию производства, Д.Медоуз предполагал в качестве одного из условий осуществления такой экономической стратегии формирование “устойчивой системы государств”, т.е. внутреннюю и международную стабильность.

Четверть века, прошедшая после публикации этой модели, показала, что самые мрачные “апокалиптические” прогнозы на ближайшую перспективу не сбылись, хотя тенденции нарастания экологического кризиса подтвердились.

Весьма сходные идеи были высказаны М.Месаровичем и Э.Пестелем в работе под названием “Человечество на поворотном рубеже”. М.Месарович и Э.Пестель доказывали, что явление “коллапса” в течение ближайших 75 лет вероятнее на региональных, а не на общемировом уровне. Но поскольку сложилась одна глобальная система, “коллапс” в любом регионе способен вызвать соответствующие последствия во всем мире.