22 Июля 1978

-29-

ОСЕННИЙ КРИК ЯСТРЕБА

Северозападный ветер его поднимает над к Рио-Гранде, в дельту, в распаренную толпу

сизой, лиловой, пунцовой, алой буков, прячущих в мощной пене

долиной Коннектикута. Он уже травы, чьи лезвия остры,

не видит лакомый променад гнездо, разбитую скорлупу

курицы по двору обветшалой в алую крапинку, запах, тени

фермы, суслика на меже. брата или сестры.

На воздушном потоке распластанный, одинок, Сердце, обросшее плотью, пухом, пером, крылом,

все, что он видит - гряду покатых бьющееся с частотою дрожи,

холмов и серебро реки, точно ножницами сечет,

вьющейся точно живой клинок, собственным движимое теплом,

сталь в зазубринах перекатов, осеннюю синеву, ее же

схожие с бисером городки увеличивая за счет

Новой Англии. Упавшие до нуля еле видного глазу коричневого пятна,

термометры - словно лары в нише; точки, скользящей поверх вершины

стынут, обуздывая пожар ели; за счет пустоты в лице

листьев, шпили церквей. Но для ребенка, замершего у окна,

ястреба, это не церкви. Выше пары, вышедшей из машины,

лучших помыслов прихожан, женщины на крыльце.

он парит в голубом океане, сомкнувши клюв, Но восходящий поток его поднимает вверх

с прижатою к животу плюсною выше и выше. В подбрюшных перьях

- когти в кулак, точно пальцы рук - щиплет холодом. Глядя вниз,

чуя каждым пером поддув он видит, что горизонт померк,

снизу, сверкая в ответ глазною он видит как бы тринадцать первых

ягодою, держа на Юг, штатов, он видит: из

-30-

труб поднимается дым. Но как раз число И тогда он кричит. Из согнутого, как крюк,

труб подсказывает одинокой клюва, похожий на визг эриний,

птице, как поднялась она. вырывается и летит вовне

Эк куда меня занесло! механический, нестерпимый звук,

Он чувствует смешанную с тревогой звук стали, впившейся в алюминий;

гордость. Перевернувшись на механический, ибо не

крыло, он падает вниз. Но упругий слой предназначенный ни для чьих ушей:

воздуха его возвращает в небо, людских, срывающейся с березы

в бесцветную ледяную гладь. белки, тявкающей лисы,

В желтом зрачке возникает злой маленьких полевых мышей;

блеск. То есть, помесь гнева так отливаться не могут слезы

с ужасом. Он опять никому. Только псы

низвергается. Но как стенка - мяч, задирают морды. Пронзительный, резкий крик

как падение грешника - снова в веру, страшней, кошмарнее ре-диеза

его выталкивает назад. алмаза, режущего стекло,

Его, который еще горяч! пересекает небо. И мир на миг

В черт-те что. Все выше. В ионосферу как бы вздрагивает от пореза.

В астрономически об'ективный ад Ибо там, наверху, тепло

птиц, где отсутствует кислород, обжигает пространство, как здесь, внизу,

где вместо проса - крупа далеких обжигает черной оградой руку

звезд. Что для двуногих высь, без перчатки. Мы, восклицая "вон,

то для пернатых наоборот. там!" видим вверху слезу

Не мозжечком, но в мешочках легких ястреба, плюс паутину, звуку

он догадывается: не спастись. присущую, мелких волн,

разбегающихся по небосводу, где чьи осколки, однако, не ранят, но

нет эха, где пахнет апофеозом тают в ладони. И на мгновенье

звука, особенно в октябре. вновь различаешь кружки, глазки,

И в кружеве этом, сродни звезде, веер, радужное пятно,

сверкая, скованная морозом, многоточия, скобки, звенья,

инеем, в серебре, колоски, волоски -

опушившем перья, птица плывет в зенит, бывший привольный узор пера,

в ультрамарин. Мы видим в бинокль отсюда карту, ставшую горстью юрких

перл, сверкающую деталь. хлопьев, летящих на склон холма.

Мы слышим: что-то вверху звенит, И, ловя их пальцами, детвора

как разбивающаяся посуда, выбегает на улицу в пестрых куртках

как фамильный хрусталь, и кричит по-английски "Зима, зима!"

1975

К УРАНИИ III

ЛИТОВСКИЙ НОКТЮРН: Поздний вечер в Литве.

ТОМАСУ ВЕНЦЛОВА Из костелов бредут, хороня запятые

свечек в скобках ладоней. В продрогших дворах

куры роются клювами в жухлой дресве.

I Над жнивьем Жемайтии

вьется снег, как небесных обителей прах.

Взбаламутивший море Из раскрытых дверей

ветер рвется как ругань с расквашенных губ пахнет рыбой. Малец полуголый

в глубь холодной державы, и старуха в платке загоняют корову в сарай.

заурядное до-ре- Запоздалый еврей

ми-фа-соль-ля-си-до извлекая из каменных труб.

Не-царевны-не-жабы по брусчатке местечка гремит балаголой,

припадают к земле, вожжи рвет

и сверкает звезды оловянная гривна. и кричит залихватски "Герай!"

И подобье лица

растекается в черном стекле, IV

как пощечина ливня.

Извини за вторженье.

Сочти появление за