Подборка статей с материалами для семинаров / История СССР про Милюкова 1991 4

расстояние от событий,— писал он в 1921 г.,— мы только теперь начинаем раз­бирать, пока еще в неясных очертаниях, что в этом поведении масс, инертных, невежественных, забитых, сказалась коллективная народная мудрость. Пусть Россия разорена, отброшена из двадцатого столетия в семнадцатое, пусть раз­рушена промышленность, торговля, городская жизнь, высшая и средняя культу­ра. Когда мы будем подводить актив и пассив громадного переворота, через который мы проходим, мы, весьма вероятно, увидим то же, что показало изуче­ние Великой Французской революции. Разрушились целые классы, оборвалась традиция культурного слоя, но народ перешел в новую жизнь, обогащенный запасом нового опыта и решивший для себя бесповоротно свой главный жиз­ненный вопрос — вопрос о земле» °'.

Раскрывая революцию как объективный и во многом неизбежный результат всего предшествующего развития, Милюков дает весьма интересное социологи­ческое обобщение тех основных условий, при которых возможность революции превращается в ее действительность. «Революции,— констатирует он,— стано­вятся неизбежны, когда имеется налицо несколько условий, совпадающих во времени, а именно: 1) когда ощущается массой настоятельная потребность в крупной политической или социальной реформе, такой, как ограничение самодержавия или передача земли крестьянам, 2) когда власть противится мир­ному разрешению назревшей потребности, 3) когда в силу внутренней смуты, культурных перемен или внешней военной неудачи эта власть теряет способ­ность принудительно действовать и 4) когда не только перестают бояться власти, но начинают даже презирать ее и открыто смеяться на нею» ⁵-. Все указанные условия, согласно Милюкову, имели место в России 1917 г. Нере­шенность основных социальных и экономических проблем, темнота и забитость масс, способных лишь на самые примитивные реакции, десятилетие лжеконсти­туционализма, показавшего нежелание правительства идти на реформы, нако­нец война — все эти факторы оказались сконцентрированными во времени и произвели революционный взрыв. При этом именно война должна быть приз­нана «основной пружиной» всего революционного процесса, так как она стала своеобразным катализатором, ускорившим решительную развязку. Благодаря войне «вероятность приближающейся революции превратилась мало-помалу в полную достоверность и неизбежность» ^5J.

Приведенные положения часто используются в литературе для доказатель­ства того, что Милюков будто бы считал революцию случайным событием, не имеющим под собой никакой основы. Такая трактовка концепции Милюкова сильно упрощает ее, не учитывая, что речь идет в этих положениях о непос­редственных причинах революции, о тех факторах, которые лишь ускорили ее наступление. Что же касается объективных, истинных, глубоких причин рево- -люции, то Милюков усматривал их в общем ходе русской истории, заложившем те противоречия, разрешить которые и была призвана революция.

В этой связи интересно обратиться вновь к историософской концепции Милю­кова и рассмотреть, как он вписывал в нее события революции. Уже тот факт, что сразу после окончания революции ученый обратился к написанию ее истории, говорит о его желании понять и объяснить происшедшее. Сравни­вая революцию с мощным геологическим переворотом, обнажающим скрытые от глаз наслоения, он писал: «Изучение русской истории приобретает в наши дни новый своеобразный интерес, ибо по социальным и культурным пластам, ока­завшимся на поверхности русского переворота, внимательный наблюдатель может наглядно проследить историю нашего прошлого»

Данный подход предполагает попытку объяснения настоящего исходя из прошлого страны. Более того, для ученого открывается уникальная воз­можность на основании анализа событий революции проверить, как вообще «работает» та концепция русского исторического процесса, которая сложилась в дореволюционный период. На этот счет Милюков пришел к вполне обнадежи­вающему выводу: концепция не только «работает» применительно к прошлому

и настоящему, но и позволяет в значительной степени прогнозировать буду­щее. «То,— писал он,— что поражет в современных событиях постороннего зрителя, что впервые является для него разгадкой векового молчания „сфинк­са", русского народа, то давно было известно социологу — исследователю рус­ской исторической эволюции, Ленин и Троцкий для него возглавляют движе­ние, гораздо более близкое к Пугачеву, к Разину, к Болотникову — к 18-му и 17-му векам нашей истории, чем к последним словам европейского анархо-син­дикализма» ⁵⁵. Этот вывод— прямой результат объяснения русской революции с помощью той самой модифицированной концепции государственной школы, суть которой была изложена выше при рассмотрении общих основ научного мировоззрения ученого.

По мнению Милюкова, революция воплотила и выразила как раз те черты, которые являются наиболее характерными для всего русского исторического процесса и составляют его специфику. В их числе — аморфность и социаль­ная беззащитность общества, включая и верхние его слои, слабость буржуазии и отсутствие западных традиций борьбы за политическую свободу, связанные с этим максимализм и утопичность стремлений русской интеллигенции и, нако­нец, главное — внешний, навязанный характер государственного начала при проведении любых социальных преобразований. Эти объективные исторические предпосылки делают непрочной всю социальную систему, для которой в прин­ципе характерны лишь два взаимоисключающих состояния — механическая стабильность, переходящая в апатию (в периоды усиления государственного начала) или обратное состояние — дестабилизация, переходящая в анархиче­ский протест против государства (в случае его слабости). Когда старая го­сударственность распадается, возникает состояние анархии, порожденное «вакуумом власти». В такой ситуации власть может быть захвачена лишь край­ними течениями — «экстремистами» правого или левого направления. Затем процесс идет по заведенному кругу.

Осознание указанной социологической закономерности дает возможность найти рациональное зерно в интерпретации революционного процесса, пред­ложенной Милюковым, а также позволяет лучше понять его поведение в ходе кризиса революции и затем в период его эмиграции. Милюков сделал все возможное, чтобы избежать революции, создать условия для постепенного решения назревших проблем'в рамках существующей системы; после Февраль­ской революции центральной проблемой для него стало сохранение конститу­ционной монархии как единственного средства обеспечить стабильность и леги­тимность новой власти (отсюда борьба Милюкова за отречение царя в пользу Михаила Романова, сильно подорвавшая его репутацию в левых кругах); провал этой попытки ведет к ситуации, в условиях которой ход событий стал бесконтрольным, а разрушение государственности неизбежным.

В этом состоит, по Милюкову, закон всякой революции, которая, раз начав­шись, «не может остановиться на середине».

Победа большевиков объяснялась Милюковым прежде всего тем, что им удалось создать достаточно эффективный механизм властвования. Он подчер­кивает, что их господство имеет три основания: «Первой опорой была их моно­польная партия — это основное орудие централизованного управления. Вторая опора — Красная Армия. Третья — единственная в истории, совершенно бес­примерная система шпионажа и красного террора» °^ь. Россия, подчеркивает Милюков, есть государство, управляемое олигархией, состоящей из верхушки партии, ставшей новым служилым классом. Интересно, что основной вклад Ленина в марксизм Милюков усматривал в его идее создания особого проле­тарского государства, которое постепенно будет вводить социализм «сверху». Эта простая «в стиле Колумбова яйца» идея, считает Милюков, имеет обшир­ные корни в предшествующей истории, а потому является находкой для нового класса.

Анализ взглядов Милюкова на революцию и природу новой власти позио-

ляет лучше понять его политическую позицию в эмиграции, где он был одним из наиболее реалистически мыслящих и трезвых политических лидеров. После окончательного поражения Врангеля в Крыму Милюков первым в эмигрантских кругах констатировал провал белого движения и невозможность свержения большевиков вооруженным путем. Отсюда — предложенная Милюковым «но­вая тактика», вызвавшая ожесточенные споры в белой эмиграции. После ряда предварительных совещаний 26 мая — 2 июня 1921 г. состоялся съезд членов ЦК кадетской партии, пребывающих за границей. Большинство на нем выска­залось за продолжение вооруженной борьбы, сторонниками которой являлись такие видные лидеры, как В. Д. Набоков, И. И. Петрункевич, Ф. И. Родичев и др., а «новая тактика» Милюкова и его сторонников подверглась резкой критике. После этого раскол произошел в парижской группе эмигрантов. 28 ию­ля 1921 г., как писал об этом Милюков, меньшинство парижской группы отде­лилось и начало самостоятельно политическое существование, приняв за основу деятельности «новую тактику». Данная группа приняла название «демократи­ческой», а позднее «республиканско-демократической» группы партии народной свободы.

«Борьба с большевизмом»,— писал Милюков, обосновывая новую такти­ку,— не может продолжаться в прежних формах. Уже одна перемена обстоя­тельств борьбы диктует коренной пересмотр тактики. Из прежних национально-русских военных центров борьба переходит, по необходимости, отчасти за гра­ницу, отчасти во внутренность России...» ⁵⁷.

Возглавляемое Милюковым течение исходило из верности демократическим принципам и духу прежней кадетской программы, необходимости сохранения достижений Февральской революции и учета происшедших в России перемен. Такой подход был не типичен для белой эмиграции, которая в рассматриваемый период еще стояла в основном на позициях возвращения к дореволюционному прошлому, монархии, традиционным социальным институтам, разрушенным в ходе гражданской войны. Все это вызывало резко отрицательное отношение правых к программе Милюкова. В этой связи особенно характерен инцидент, происшедший в конце марта 1922 г. в Берлине, куда Милюков приехал из Пари­жа для чтения доклада по случаю пятой годовщины Февральской революции. По окончании доклада двое слушателей из первых рядов неожиданно вскочили с мест и стали стрелять в Милюкова. В результате было ранено пять человек и убит В. Д. Набоков, заслонивший Милюкова от выстрела. Покушение было совершено бывшими офицерами белой армии, считавшими, что Милюков несет главную ответственность за свержение монархии в России ⁵⁸. Основанием для таких мнений мог служить окончательный переход Милюкова на республикан­ские позиции, происшедший в эмиграции, о чем позднее он рассказал в извест­ной брошюре «Республика или монархия?» «Необходимо со всей определен-Уностью сказать нашему народу,— писал он в ней,— что, если он хочет сберечь / приобретения революции и сделаться хозяином своей судьбы, он может сделать L это в формах демократической республики» ⁵⁹. Более того, Милюков прекрасно понимал социальные корни неудачи белого движения, видя их в исторически бесперспективных попытках реставрации старых порядков. «Неудача фронтовой борьбы есть в весьма значительной степени,— подчеркивал он,— неудача"того социального слоя, который взял в свои руки руководство борьбой... Привычки и методы старого правящего класса должны быть заменены теперь методами демократической России»⁶⁰.

Суть «новой тактики» Милюкова состояла, таким образом, в занятии средней позиции между крайне правыми представителями движения, которые, подобно Бурбонам, ничего не забыли и ничему не научились, отстаивая свои привилегии и монархические убеждения, и левыми — «сменовеховцами», или «возвращен­цами», которые заявляли об ошибочности своих прежних позиций, необходи­мости идти на сближение с советской властью и возвращаться на родину (что некоторые из них и делали). От первого, наиболее широко Представленного

в эмиграции течения сторонников Милюкова отличало понимание объективной невозможности реставрации; от вторых — «моральное неприятие большевиз­ма»,'та непримиримость, в которой — «вся сущность политической эмигра­ции» ⁶¹. Вероятно, эта позиция оказалась в конечном счете наиболее приемлемой для эмиграции, поскольку организованное Милюковым течение стало самым жизнеспособным в ней.

Для понимания общего направления эволюции научных и политических взглядов Милюкова в эмиграции весьма эффективно обращение к его оценкам происходящих в СССР перемен, их значения и перспектив. Возглавляя создан­ную им в 1924 г. политическую организацию — Республиканско-демократиче-ское объединение (РДО), Милюков, чтобы привлечь сочувствующих из различ­ных других, преимущественно левых партий, постоянно выступает как публи­цист, отстаивая либеральные традиции конституционно-демократической пар-', тии, распавшейся вскоре после смерти Набокова. С этой целью РДО начинает издавать свой печатный орган — газету «Последние новости», где Милюков пытается убедить большинство эмиграции принять «новую тактику» и сделать ставку не на военную интервенцию, а на стихийную внутреннюю эволюцию советского общества в сторону демократии- Этим объясняется в первую оче­редь особое внимание Милюкова к известиям из СССР, которые он комментиро­вал сразу по мере их поступления. Если учесть, что «Последние новости» были едва ли не самой популярной, а потому и самой жизнеспособной газетой русской эмиграции и издавались вплоть до вторжения немецких войск в Париж в 1940 г., то станет понятно, что мы имеем уникальную возможность про­следить на их основе трактовку Милюковым и его сторонниками важнейших перемен в стране. Используя в качестве источника редакционные статьи Милю­кова в газете, Е. П. Нильсен дает весьма развернутую характеристику взглядов ученого в этот период ⁶".

Заметим, что для определенных слоев русской эмиграции рассматривае­мого периода была свойственна осознанная и вполне понятная попытка осмыс­лить русскую революцию в категориях французской революции XVIII в. В соот­ветствии с этим многие надеялись, что вслед за торжеством русских якобин­цев — большевиков неизбежно должен последовать термидор — экономическое и социальное перерождение власти, ее политическое свержение и установление диктатуры. При такой перспективе эмиграции предстояло еще сыграть активную роль в будущем восстановлении России, создании ее политического строя. Отсюда — та непримиримость и острота споров, которые шли внутри эмиграции по принципиальному вопросу об отношении к существующему в СССР режиму и о направлениях его развития. Так, например, авторы сборника «Смена вех», вышедшего в Праге в 1921 г., исходили из того, что процесс изживания ком­мунизма в России и перерождения власти есть свершившийся факт, а потому у эмиграции нет более оснований выступать против советского режима, следует идти в Каноссу ⁶³. Реальным основанием для подобных заключений служил, разумеется, нэп, породивший сильные надежды на скорое наступление тер­мидора.

Разделяя эти распространенные настроения, Милюков, однако, считал, что большевизм не может переродиться и объективно оказывается все более изо­лированным от остальной части общества. Из этого следовал вывод о неизбеж­ности завершения экономической реакции политическим переворотом, потен­циально открывающим возможности для умеренных элементов эмиграции. Как показала история, расчет этот, основанный на применении французской модели к русским условиям, должен быть признан совершенно неверным, либо верным лишь отчасти. СССР предстояло пережить не развитие нэпа и реставра­цию капиталистических отношений, а насильственную коллективизацию «снер-ху», не демократизацию, а сталинский террор, по числу жертв оставивший далеко позади эпоху революции и гражданской войны. Тем не менее позиция Милюкова отнюдь не была совершенно беспочвенной и содержала в себе не-

сомненное рациональное зерно. Милюков как ученый и историк и здесь оказался дальновиднее Милюкова-политика и практика.

Рациональный элемент воззрений Милюкова в эмиграции, как и в пред­шествующий период, состоит, на наш взгляд, прежде всего в интерпретации им существа и перспектив развития советской государственности, политической системы и организации власти, которую он оценивал гораздо более трезво и реалистично, чем кто-либо другой в эмиграции. Констатируя неизбежность политического термидора в СССР, Милюков особенно внимательно анализи­ровал расстановку сил в партийной олигархии после смерти Ленина. Главным вопросом развернувшейся борьбы за власть он считал отношение к ленинскому революционному наследию, постепенный отказ от него, переход от «идеализма» к реализму. В данной перспективе «триумвират» оказывался лучше самого вероятного преемника Ленина — Троцкого, а Сталин — лучше триумвирата. «Правда,— писал позднее Милюков,— первая „дискуссия" декабря 1923 г. кончилась поражением „троцкизма", символизировавшего тогдашнюю оппози­цию, и торжеством Зиновьева и „учеников Ленина". Но в конце 1925 г. мы уже присутствовали при расколе самих этих „учеников", пресловутой „тройки", кото­рая в споре потеряла право быть единственным толкователем евангелия Ленина. Победил лицемерный оппортунизм Сталина, скрывавший неизбежные уступки под маской верности старым принципам...» ^ь|. Тот факт, что партия после смерти Ленина предпочла Сталина Троцкому, является, по мнению Милюкова, глубоко символичным: это был сознательный отказ от идей всемирной, или перманент­ной революции, предпочтение стабилизации власти сухой и безжизненной доктрине. В этом отношении понятен и новый подход к проблеме термидора, который, как считает теперь Милюков, оказался возможен в рамках существую­щей в СССР политической системы: «Термидор — писал он,— есть действитель­но перерождение тканей,— сама революция, принявшая новый аспект, а не от­рицание революции, не „контрреволюционный" переворот» ^Оа. Такой вывод по существу окончательно сближал позицию Милюкова со сменовеховской и делал его отношение к «обновленной» советской власти более терпимым. Только в этом контексте можно понять, почему Милюков не пересмотрел своего отно­шения к Сталину в последующий период проведения им «революции сверху» — коллективизации с катастрофическими последствиями, а также процессов 1937 г., которые он считал естественным завершением термидора и окончательной расправой со сторонниками ленинизма в партии. «Минуя комитет общественного спасения и термидорианцев, эта кровь,— подчеркивал он тогда,— приводит нас скорее уже прямо к пожизненному консулату» ^6t>.

Интересно, что, оценивая происходившие в СССР изменения, Милюков давал им интерпретацию, весьма сходную с той, которая была предложена Троц­ким в его известной книге «Преданная революция». Как и Троцкий, Милюков считал, что победа Сталина объясняется главным образом работой безликого бюрократического аппарата в условиях затухания революции. Однако в отличие от Троцкого Милюков как истинный государственник видел в этом не только и не столько отрицательное явление, сколько позитивный процесс. Воспринимая Сталина вполне трезво как «бытовика обывательского типа», «посредствен­ность», «беспринципного интригана», Милюков в то же время считал, что Ста­лин попросту делает грязную работу истории, уничтожая большевиков и дух Брест-Литовска в партии. «Разочароваться» в Сталине мог, считал он поэтому, только тот, кто вообще был очарован Октябрьской революцией и большевиз­мом. В этой связи любопытно заметить, что Сталин тоже проявлял значительный интерес к Милюкову, точнее к его газете, которую он, не зная иностранных языков, явно выделял из ряда других зарубежных изданий как русскую ⁶⁷.

Находясь в эмиграции, Милюков, как и ранее, исходил из того, что оппозиция существующему режиму никоим образом не должна отразиться на целостности государства и незыблемости его гранищЛравительство, политическая и соци­альная система, полагал он, могут измениться, но Россия как государство

должна оставаться единой и неделимой, каких бы человеческих и материальных жертв это ни стоило. Эта великодержавная и националистическая позиция обусловила отрицательное отношение Милюкова к тому крылу эмиграции (возглавляемому П. Б. Струве), которое считало возможным объединить усилия всех антибольшевистских сил за пределами СССР для организации интервен­ции. Таким образом, Милюков приходил к поддержке внешней политики СССР, считая своим долгом проводить этот курс в издаваемой им газете. Внимательно следя за развитием международной обстановки в годы, предшествовавшие второй мировой войне, Милюков, как и ранее, склонялся к идее союза СССР с Англией и Францией против Германии, тем более что Гитлер не скрывал своих агрессивных намерений в отношении Советского Союза. Поэтому Милю­ков резко осуждал соглашение Сталина с Гитлером в 1939 г., называя его предательством Англии и Франции. Со вступлением СССР в войну Милюков, как и многие другие лидеры-эмиграции, безоговорочно становится на патриоти­ческие позиции.

В 1940 г. с закрытием «Последних новостей» затухает научная и публи­цистическая деятельность Милюкова. Он поселяется на юге Франции, в малень­ком городе Экс-ле-Бэн, в Савойских Альпах. В последние дни жизни с нарастаю­щим волнением следил он за ходом боевых действий Советской Армии, успехами которой гордился. На висевшей в его комнате карте Европы, разноцветными бумажными флажками отмечалась линия русского фронта. П. Н. Милюков успел дожить до контрнаступления под Сталинградом. Он скончался 31 марта 1943 г.

Незадолго перед смертью Милюков написал известную статью под названи­ем «Правда о большевизме», которую многие современники считали его оконча­тельным примирением с советской властью. Основная идея этой статьи, размно­женной на ротаторе и тайно распространявшейся среди русских во Франции периода оккупации, состояла в том, что в экстремальной ситуации войны, когда необходимо сделать выбор между Гитлером и Сталиным, следует встать на сто­рону последнего. Сравнивая Сталина с Петром Великим, Милюков усматривал в их деятельности фундаментальное сходство. Оно заключалось в принесении ими народа в жертву великодержавию России. Отсюда известный вывод: «Ког­да видишь достигнутую цель, лучше понимаешь и значение средств, которые привели к ней» ^ь8. Эти слова свидетельствуют скорее об идеализме, чем о макиа­веллизме Милюкова, о стремлении понять прошлое и настоящее, но не оправ­дать худшие его стороны.