Подборка статей с материалами для семинаров / История СССР про Милюкова 1991 4

© 1991 г.

А. Н. МЕДУШЕВСКИЙ

П. Н. МИЛЮКОВ: УЧЕНЫЙ И ПОЛИТИК

Фигура Павла Николаевича Милюкова — выдающегося русского историка и крупного политического деятеля — долгие годы оставалась вне поля зрения советских исследователей. Тому были свои причины идеологического и поли­тического характера. Ныне создались более благоприятные условия для анали­за его научного творчества и общественно-политической деятельности.

В предлагаемом вниманию читателей очерке сделана попытка проследить взаимосвязи в менявшемся с годами облике Милюкова,— ученого и политика, научные труды которого всегда были опорой гражданской позиции автора, а трагический опыт его служения известным общественным идеалам способ­ствовал обогащению концептуального анализа отечественной истории '.

П. Н. Милюков родился 15 января 1859 г. в дворянской семье. Формиро­вание его личности, складывание научных и общественных интересов проис­ходило в Москве первых пореформенных десятилетий. Одним из важнейших событий того периода стала начавшаяся на Балканах русско-турецкая война 1877—1878 гг. Милюков, тогда гимназист последних лет обучения, вступает в кружок учащихся, сочувствовавших делу освобождения славянских наро­дов из-под турецкого ига.

¹ В 1877 г. Милюков — студент историко-филологического факультета Мо­сковского университета. Здесь судьба свела его с двумя выдающимися учены­ми — II. Г. Виноградовым ц В. О. Ключевским. Оба они оказали влияние на фор­мирование научных взглядов Милюкова, хотя и не в одинаковой степени. Мо­лодой приват-доцент Виноградов в то время только что вернулся из-за границы. Он был всего лишь на пять лет старше Милюкова, и, по-видимому, их взаимо­отношения были скорее дружескими, чем официальными. Ключевский же был человеком другого поколения и со студентами держал себя подчеркнуто сухо. Вероятно, поэтому Милюков, уже решивший посвятить себя русской истории, более охотно занимался у Виноградова, который обучал его методам истори­ческого исследования. И хотя Милюков начал работать под руководством Клю­чевского, последний, как справедливо полагает биограф Милюкова Т. Риха, не может быть признан его подлинным учителем, а их временное сближение объясняется больше формальными причинами, нежели глубоким единомыс­лием ². Разумеется, Ключевский оказал определенное влияние на Милюкова, тем более, что именно на 80-е гг. приходится расцвет деятельности знаменитого русского историка.

В эти годы Милюков учится сам, дает частные уроки, принимает активное участие в делах студенческого самоуправления. То был период оттепели — «диктатуры сердца» графа М. Т. Лорис-Мелпкоза, или, по словам самого Ми­люкова, благоприятный момент правительственного либерализма.

После убийства Александра II (1 марта 188! г.) в стране наступила поли­тическая реакция. Студенческое самоуправление во всех его формах подверг­лось жесткому давлению. Все студенческие митинги и сходки были запрещены. Наиболее радикальная часть студенчества в знак протеста против правитель­ственных мер устроила митинг. Милюков не разделял крайней точки зрения.

стремился убедить студентов прекратить выступление, тем не менее он был аре­стован и исключен на год из университета, несмотря на заступничество ректора Н, С. Тихонравова.

\.( После этого инцидента некто Кречетов, сын богатого купца, друг брата Милюкова, предложил ему отправиться в совместную поездку по Италии. Милюков с радостью воспользовался этим приглашением, рассчитывая по­полнить свое образование и заняться научной работой. В архиве Милюкова сох­ранились его первые научные работы. Вот их названия: «О родовом устройстве древних римлян», «Аграрный закон Спурия Кассия», «Начало Римской импе­рии», «Коллегии при императорах», «Тиберий и Тацит». Его научные интересы охватывали широкий круг вопросов истории античности и касались творчества ее наиболее ярких мыслителей — от Сократа и Демосфена до Цицерона и Плу­тарха ^-!. Аналогичная тематика — история хозяйства, общества и государствен­ности — стала предметом рассмотрения при изучении средневековой европей­ской истории в рамках курса П. Г. Виноградова ⁴.

Возвратившись в университет, Милюков быстро сошелся с новыми студен­тами, некоторые из них, например, Д. И. Шаховской, стали его друзьями и единомышленниками по кадетской партии.

В 1885 г., блестяще сдав магистерские экзамены, Милюков приступил к написанию диссертации. Чтобы остаться при университете, необходимо было выступить с публичной лекцией на тему по собственному выбору. Примечатель­но, что Милюков взял для своего выступления тему «Юридическая школа в русской историографии». Лекция получила признание к была напечатана в солидном журнале «Русская мысль», сыгравшем затем большую роль в журна­листской и публицистической деятельности Милюкова \

С 1886 г. Милюков — приват-доцент Московского университета. Как пи­сал о нем позднее Г. В. Вернадский, это был настоящий труженик науки, проле­тарий умственного труда ⁽⁾. Заметим, что даже в качестве приват-доцента Ми­люков, как и большинство его коллег, вел весьма скромный, а порой и полу­голодный образ жизни (их жалованье, случалось, было меньше обычной сту­денческой стипендии). Проф. Н. И. Стороженко, специалист по литературе, с которым Милюков подружился, ввел его в кружок либеральной профессуры. Это обстоятельство сыграло весьма существенную роль как в научной, так и особенно в политической карьере Милюкова. Он познакомился с такими круп­нейшими мыслителями либерального направления, как юристы М. М. Кова­левский, С. А. Муромцев и И. И. Янжул, математик Н. В. Бугаев, а также редак­тор журнала «Русская мысль» В. А. Гольцев

Стороженко рекомендовал молодого историка в качестве обозревателя рус­ской литературы издателям британского еженедельника «The Athenaeum». С 1889 г. по 1896 г. Милюков сотрудничает в этом издании. Эта деятельность давала ему возможность постоянно наблюдать, как литература отражает со­циальные и политические процессы в стране. Первый свой обзор для этого журнала он посвятил творчеству М. Е. Салтыкова-Щедрина, в котором сопо­ставил сатирика с другим кумиром молодежи — Г. И. Успенским, причем не в пользу последнего. Затем последовали обзоры творчества Н. Г. Чернышев­ского, А. П. Чехова, Л. Н. Толстого, Вл. С. Соловьева, а также П. Д. Поборы-кина, И. Н. Потапенко, А. И. Эртеля и других писателей. Рукописные тексты этих работ, сохранившиеся в архиве Милюкова, позволяют констатировать, что главными для него были вопросы о социальной направленности и общест­венном значении сочинений того или иного автора, раскрытие «литературных направлений, тесно связанных с различными общественными партиями, и их взаимная борьба»⁸. В статье о Салтыкове-Щедрине, например, мы находим целостную характеристику его эпохи: «Господствующий факт этого периода русской жизни,— пишет Милюков,— есть, конечно, наша великая мирная революция XIX в.— уничтожение крепостного права и его последствия. Со­циальный переворот 19 февраля 186! г. изменил одним ударом привычные от-

ношения между сословиями...» Отсюда тот болезненный разрыв между старым и новым, традиционной и измененной сословной организацией, отцами и детьми, ставший предметом осмысления русской литературы ⁹. Интерес Милюкова к со­циологической интерпретации литературы прослеживается и в его позднейших работах по истории русской культуры и интеллигенции, историографии. .

В 1886—1892 гг. Милюков работает над диссертацией «Государственное хо­зяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого». Обращение Милюкова к изучению реформ Петра отнюдь не случайно. Озна­меновав важнейшую переломную эпоху в русской истории вплоть до революции начала XX в., эти реформы представляют ключевую проблему всякой историог­рафической концепции. «Подобно тому, как во Франции каждый новый этап в развитии исторической мысли находит себе выражение в новом пересмотре истории Великой французской революции,— справедливо писал А. А. Кизевет-тер,— так и в России такую роль, как бы сказать, пробного камня для прояв­лении того пли иного исторического мировоззрения играло то или иное отноше­ние историка к пониманию реформы Петра» ^|0. Ретроспективно оценивая свою работу, Милюков отмечал: «Моя задача была—объяснить значение петров-' ской реформы. Но я отвергал старую постановку спора, как он велся в поколе­ниях 40-х — 70-х годов. Славяноф'илы стояли на принципах русской самобыт­ности, западники — на принципе заимствования западной культуры. Мой тезис был, что европеизация России не есть продукт заимствования, а неизбежный результат внутренней эволюции, одинаковый в принципе у России с Европой, но лишь задержанный условиями среды» ". С этой точки зрения подход Ми­люкова оказывался своеобразным синтезом двух предшествующих взаимоиск­лючающих позиций славянофилов и западников, означал более сложное виде­ние реформ. «Меня потом упрекали в умалении роли Петра,— писал ученый в этой связи,— не понимая моей основной цели — стать при оценке реформы над упрощенным противопоставлением неподвижной самобытности и насильствен­ной ломки» '•"'.

К явному неудовольствию Ключевского, который предпочитал давать своим ученикам маленькие и безобидные «темки», Милюков решил рассмотреть прин­ципиальную проблему — экономическое положение России в период царство­вания Петра Великого. Выбирая экономический подход, он действовал вполне в духе времени. По признанию самого ученого, экономический материализм оказал на него в то время существенное влияние." Кроме того, именно изучая реформы Петра, он имел возможность по-новому посмотреть на традиционные споры в русской общественной мысли, определить свою позицию. •,

Работая над диссертацией, требовавшей обращения к архивам, Милюков два лета провел в петербургских архивохранилищах. Многочисленные выписки из источников сохранились в личном фонде ученого, среди них, в частности, выписки из книг Ближней канцелярии о доходах и расходах по государствен­ному управлению, окладных книг и проч.'³ Другой группой материалов явля­ются конспекты источников о ходе реформ государственного аппарата, про­ектов преобразований, новых служебных назначениях ^и. Особое внимание Ми­люков уделяет освещению реформы финансовой администрации и податной системы — переустройству местного управления губерний и коллегий . Таким образом, в изучении петровских реформ объединены были две темы: государст­венное хозяйство (финансы) и собственно административные преобразования, что давало возможность проследить их взаимодействие. ,i

17 мая 1892 г. состоялась публичная защита диссертации Милюкова, завершившаяся присуждением ему магистерской степени. Этот день был омра­чен ухудшением отношений с Ключевским, который своим выступлением обрек на неудачу инициативу Виноградова о присвоении Милюкову более высокой, докторской степени.

Как бы то ни было, а труд Милюкова, в котором обосновывался новый под­ход к одному из важнейших этапов русской истории, был высокооценен сов-

ременниками, хотя главный его вывод о том, что ценой разорения Россия возве­дена была в ранг европейской державы ¹⁶, вызвал споры. Они продолжаются и в наше время, причем многие исследователи сегодня склоняются к точке зрения Милюкова , часто не учитывая того, что представления самого Ми­люкова о петровской реформе отнюдь не были неизменными и претерпели су­щественные изменения с течением времени. Общая эволюция мировоззрения Милюкова, анализ событий революции и последующей консолидации новой власти привели его к выводу о закономерном характере реформ Петра и заста­вили более терпимо отнестись к личности самого преобразователя. Принци­пиальный вывод Милюкова, сделанный в 1925 г., состоял в том, что последую­щая история страны позволила понять истинное место реформ Петра, отделив необходимое в них от случайного ¹⁸.

В 1893 г. Милюков выступил с лекцией «Разложение славянофильства». Это была его программная работа, в которой решительной критике были под­вергнуты воззрения крупнейших представителей неославянофнльств'а — Н. Я- Данилевского, К. Н. Леонтьева и В. С. Соловьева. Подвергая разбору основные положения старого и нового славянофильства, Милюков приходил к последовательно западническому выводу: «Истинное славянофильство... прек­ратило свое существование... Теперь оно умерло и не воскреснет» ¹⁹. С этого времени Милюков наряду с П. Г. Виноградовым становится лидером запад­нического крыла русской профессуры, выступавшего против официальной идеа­лизации древнерусских порядков. Милюков и его соратники — Виноградов, Стороженко, Чупров, Веселовский и др.— взялись за устройство так называе­мой «Комиссии по организации домашнего чтения», представлявшей собой центр по распространению культуры и просвещения среди широких масс насе­ления. В ноябре 1894 г. после чтения публичных лекций в Нижнем Новгороде Милюков подвергся преследованию. Как явствует из «Прошения П. Н. Ми­люкова попечителю Московского учебного округа о разрешении прочесть в Ниж­нем Новгороде цикл публичных лекций», срок, установленный для них, истекал лишь в 1895 г.²⁰, но к этому времени ученый оказался уже не у дел.

После того, как Николай II заявил делегации земцев 17 января 1895 г. о несбыточности их мечтаний по поводу конституции и о сохранении самодер­жавия в незыблемом виде, начались гонения на основной оплот свободной мысли — университеты, что сыграло решающую роль в судьбе Милюкова. Как неблагонадежный ученый он был отстранен от преподавательской деятель­ности, а 23 февраля 1895 г. ему было объявлено, что он немедленно должен выехать из Москвы в любой провинциальный город по своему усмотрению. Вместе с семьей Милюков выехал в Рязань, где и находился до весны 1897 г. Как рассказывает сам ученый в «Воспоминаниях», это было спокойное и про­дуктивное в научном отношении время: приезжали московские друзья, рязан­ское общество открыло свои двери, появился досуг и даже возможность для игры на скрипке и занятий археологией. В бумагах Милюкова этого времени мы находим записи об археологических раскопках, конспекты литературы по археологии, черновики собственных работ по этой дисциплине ^2|. Был опубли­кован ряд его специальных исследований по археологии ²². Одновременно Ми­люков сотрудничает в ряде ведущих журналов, сделавших его своим корреспон­дентом, пишет очерки об «идеалистах 30-х годов» (Н. В. Станкевиче, В. Г. Бе­линском и А. И. Герцене), опубликованные позднее в книге «Из истории рус­ской интеллигенции» ²³.

- Результатом длительной научной и педагогической работы явился новый капитальный труд Милюкова — «Очерки по истории русской культуры», кото­рый начал печататься с 1895 г. в журнале «Мир Божий», являвшемся органом легальных марксистов во главе с П. Б. Струве и М. И. Тутан-Баранопским. По словам Т. Рихи, труд Милюкова представлял собой «уникальную работу исторического синтеза», основной задачей которого было объяснить современ­ность, исходя из тех ее предпосылок, которые можно обнаружить в прошлом.

В этом отношении «ичерки» Оыли несомненным разрывом с предшествовавшей традицией и символизировали отход Милюкова от чисто академической ра-боты ²⁴.

Известно, что труд Милюкова был задуман по аналогии с классическим сочинением Франсуа Гизо «История цивилизации во Франции». Однако сов­ременники расценили появление «Очерков» как важное событие общественной жизни и определенную веху в развитии русской мысли. Здесь уместно обратить­ся к общей характеристике формирования взглядов Милюкова на русский исторический процесс.

Продолжая магистральную тенденцию отечественной науки, представлен­ную государственной, или юридической школой, Милюков в то же время со­вершенно по-новому решал поставленные ею вопросы "°, что, по словам совре­менников, явилось характерным признаком разрушения традиционной пара­дигмы объяснения фактов русской истории. Например, отмечалось, что если в трудах Ключевского влияние юридической школы еще остается довольно заметным, то «в диссертации П. Н. Милюкова традиции „юридической школы" преодолены окончательно» ^2Ь.

Для такого вывода безусловно имелись известные основания. Прежде всего, Милюков подходит к историческому исследованию с принципиально иным научным мировоззрением. Он сознательно отбрасывает как устарев­шие всякие попытки «философского», точнее метафизического или телеоло­гического объяснения истории в духе немецкой философии и ее русских пос­ледователей ²'. Философия истории, согласно Милюкову, уже сыграла свою роль предшественницы современной научной социологии и теперь должна усту­пить ей место.

Опираясь на воззрение Г. Спенсера, Дж. Милля и О. Конта, Милюков при­дает решающее значение фактам и их социологическому осмыслению. Вслед за Л. фон Ранке русский ученый считает, что основная задача историка-состоит в выявлении и критическом изучении фактов прошлого. Однако он не оста­навливается на этом. Следующим этапом работы, по мнению Милюкова, должно быть социологическое осмысление фактов, т. е. выявление общего и особен­ного в них с целью открытия закономерностей в процессах социального разви­тия, изучения их стадий, а в конечном счете всей исторической эволюции. «Такое широкое применение идеи закономерности,— поясняет ученый,— необходимо вытекает из современного взгляда на мир, точно так же, как идея целесообразности вытекала из старого мировоззрения. Мы принимаем зако­номерность исторических явлений совершенно независимо от того, может ли история открыть нам эти искомые законы» ²⁸. Иными словами, закономерная связь явлений или идея закономерности есть не столько реальное отношение, сколько идеальный тип, вспомогательный инструмент познания. Поэтому Ми­люков не чужд в принципе формально-логических построений: он считал воз­можным, например, применение индуктивного и"дедуктивного методов для раск­рытия внутренних законов исторического развития. В этом отношении «Бэкок. и Декарт стоят у колыбели его социологического анализа» ^2Э.

Эти философские принципы оставались практически неизменными на все.м протяжении творчества Милюкова начиная с первых лет научной работы. Зна­чительное число рукописей на философские темы, сохранившихся в личном ар­хивном фонде Милюкова, приходится на студенческие годы, когда проис­ходило формирование взглядов ученого. Наиболее характерным сочинением такого рода является разбор «Критики чистого разума» И. Канта, в котором на первое место выдвигаются вопросы логики и гносеологии, причем делается попытка проследить историю этого вопроса, восходящую к Аристотелю³⁰. В этом отношении интересно также обращение Милюкова к специальному разбору и конспектированию «Метафизики» Аристотеля и сочинений по логи­ке ^3|. Отметим, что лекции по истории новой философии, читавшиеся в Москов­ском университете в 1892 г., конспект которых имеется в личном фонде Милюкова, делились на две части, первая из которых была посвящена Канту, а вторая — периоду развития философии после него, причем этот период рас­сматривался главным образом как возвращение к докантовской метафизике. Тем самым расцвет немецкой классической философии в лице И. Г. Фихте, Ф. В. И. Шеллинга и Г. В. Ф. Гегеля представал как*реакционная антитеза кри­тическому направлению. В соответствии с этим попытка К. Е. Дюринга, Э. Маха и Р. Авенариуса возродить кантианство рассматривалась как позитивное науч­ное направление *². Можно констатировать, что именно в направлении к неокан­тианству и эмпириокритицизму и связанным с ними построениям в области со­циологии и права постепенно развивались взгляды П. Н. Милюкова.

Другой стороной философских' воззрений Милюкова является многофак­торная концепция социальной эволюции, согласно которой в развитии об­щества нельзя выделить какой-либо один решающий или главный фактор, а сле­дует изучать меняющуюся роль каждого из действующих факторов. Наиболее развернутое обоснование данный подход нашел как раз в «Очерках по исто­рии русской культуры», отразившись уже в структуре книги. В отличие от всех предшествующих обобщающих трудов такого рода, труд Милюкова был пост­роен не по хронологическому, а по логическому (проблемно-тематическому) принципу: после характеристики своего общего подхода автор предлагает ряд «очерков», характеризующих последовательно «население», «государственный строй (войско, финансы, учреждения)», «экономический быт», «сословный строй», развитие церкви и веры, школы и образования, литературы и искус­ства. Сущность культурологической теории Милюкова состоит, следовательно, в отыскании основных параметров социальной эволюции, стадий роста отечест­венной цивилизации.

Ключевую роль при этом играет общая западническая ориентация Милю­кова, исходившего из принципиального сходства основных тенденций развития западноевропейской и русской истории. Такой подход несомненно открывал возможность установления типологически сходных черт эволюции России со странами Запада и в то же время позволял показать ее специфику, подчас весь­ма ощутимую и наводящую на мысль о значении азиатского компонента куль­туры, отсталости, о необходимости ее преодоления. В этом отношении очень важна впервые сформулированная здесь Милюковым идея о связи науки и политики, положенная им затем в основу своей политической деятельности и позволяющая во многом объяснить ее. «Физиолог,— пишет он,— обыкновенно не занимается лечением людей, хотя легко представить себе случай, в котором дать медицинский совет будет для него нравственной обязанностью. То, что для физиолога составляет более или менее редкий случай, для социолога и историка превращается в общее правило. Как член данного общества социолог необ­ходимо чувствует потребность или обязанность прилагать свое знание к оценке окружающей его общественной деятельности. В большей или меньшей степени, следовательно,— своей деятельностью или даже просто своими мнениями — он поневоле призван играть роль общественного деятеля» ³³.

Наконец, третья существенная особенность подхода Милюкова к изуче­нию исторического процесса была обусловлена несомненным влиянием на него исторического материализма, вернее экономического материализма в тон его постановке, которую можно найти в трудах .Струве, Туган-Барановского и дру­гих т. н. «легальных марксистов». Практическое воплощение это нашло уже в книге о государственном хозяйстве при Петре I, но особенно в «Очерках», где экономический фактор выступает как один из главных при изучении со­циальной эволюции.

Если сравнить исторические взгляды Милюкова с основными компонента­ми учения государственной школы, то обнаружится их фундаментальная общ­ность. Подобно типичным представителям государственной школы Милюков большое внимание уделяет географическому фактору русского исторического процесса, колонизации новых пространств, вызванной этими обстоятельствами

стадиальной смещенности основных социальных процессов и, наконец, связанн ной с этим особой роли государства в России. Действительно, как типичный государственник Милюков считает государство главным деятелем русской истории и в этом смысле противопоставляет ей историю западную. Основными доводами при обосновании этой позиции оказываются, как ни странно, аргу­менты исторического материализма. «Дело в том,— объясняет он,— что в Рос­сии государство имело огромное влияние на общественную организацию, тогда как на Западе общественная организация обусловила государственный строй. Этот тезис кажется, на первый взгляд, парадоксом. Он как будто про­тиворечит той очень распространенной теории, что политический строй вся­кого государства должен быть „надстройкой" над экономическим „фундамен­том". Мы, однако, нисколько не отрицаем зависимости политической надстройки от экономического фундамента. Напротив, мы предполагаем лишний раз ил­люстрировать эту зависимость на примере России. Именно элементарное со­стояние экономического „фундамента" вызвало у нас в России гипертрофию государственной „надстройки" и обусловило сильное обратное воздействие этой „надстройки" на самый „фундамент"» ³⁴. Сила государственности, считает Милюков, есть обратная сторона слабости и аморфности общества. Постоян­ное расширение территории страны, растущие задачи ее обороны вели к уси­лению государства, росту его вмешательства в жизнь общества. Отсюда ин­терпретация служилого государства, закрепощения и раскрепощения сословий как следствия военно-финансовой необходимости. Указанный подход к рус­скому историческому процессу, представлявший во многом развитие взглядов Ключевского, вел к сосредоточению внимания на проблеме взаимодействия экономики и общества, которая стала центральной для социологической и исто­рической науки рассматриваемого времени. Достаточно в этой связи указать на тот факт, что никто иной, как Макс Вебер сделал ее предметом своего-глав­ного труда — «Хозяйство и общество» ^Зэ. Так что Милюков работал над вполне актуальной проблематикой и, кстати, в дальнейшем принял некоторые выводы Вебера, в том числе и по истории России. В то же время ясно, что Милюков, в отличие от германского мыслителя, не ставил своей целью социологическое решение задачи и несколько упрощал дело, сводя его подчас к истории фи-.

нансов ³⁶

Если современники восприняли эту точку зрения Милюкова как разрыв со всей предшествовавшей историографической традицией, восходящей к С. М. Со­ловьеву, К- Д. Кавелину и Б. Н. Чичерину, то мы должны констатировать, что подход Милюкова был скорее верификацией прежней концепции на новом исто­рическом (прежде всего историко-экономическом и этнографическом) мате­риале, попыткой ее интерпретации с помощью нового (социологического) науч- -ного инструментария, а отнюдь не принципиальным разрывом. С развитием взглядов Милюкова, особенно в послереволюционный период, основные контуры концепции государственной школы проступают в его творчестве еще более отчетливо, а иногда получают даже декларативный характер. Отметим, что и сам Милюков хорошо сознавал преемственность своих взглядов по отношению к предшественникам. Так, уже во вступительной лекции, посвященной юриди­ческой школе в историографии, он подчеркивал, что это направление сошло со сцены, не будучи замененным никаким другим, равным ему по цельности и стройности . В «Воспоминаниях» эта мысль выражена еще более опреде-

IV _f

-ленно

Либеральный образ мыслей Милюкова, его влияние на широкие слои об­щества и особенно студенчества не могли не настораживать власти. В конце 1896 г. после завершения расследования антиправительственной деятельности Милюкова он был приговорен к годичному тюремному заключению в Уфе. Од­нако жене Милюкова удалось добиться замены тюрьмы высылкой за границу. Как раз в это время пришло приглашение из Болгарии занять кафедру в Софий­ском университете. Ему был оказан радушный прием и назначено жалованье, превышавшие оклады местных профессоров. Лекции Милюкова представляли

собой «обзор философско-исторических систем», в котором получили дальней­шее развитие его мысли о преодолении современной наукой «Философии исто­рии» ³⁹. Позитивистский подход лег затем в основу труда Милюкова по русской историографии — «Главные течения русской исторической мысли»⁴". Хотя Милюков читал лекции по-русски, он немного выучил болгарский язык и мог говорить со студентами, а также путешествовать по стране.