Подборка статей с материалами для семинаров / Я зелёный генерал Родина 1997 11

Татьяна Симонова, кандидат исторических наук

Я зеленый генерал

Скажут, авантюрист? Но борьба с большевиками — по существу авантюра... Я белорус, католик, но я сражался за Россию...

Из разговора Булак-Балаховича с Зинаидой Гиппиус весной 1920 г.

'Один из самых бесша­башных героев гражданс­кой войны Станислав-Ма­рия Никодимович-Михай-лович Бэй-Булак-Балахович родился 10 февраля 1883 года. Происхождение и судьба его покрыты мра­ком. Поданным послужного списка, он происходил из крестьян Ковенской губер­нии¹. Балахович вспоминал, что в юности он даже не мечтал о военной карьере. Четыре года учился на агро­нома в Бельмонтах, затем недолго работал бухгалте­ром, а в 1904 году стал уп­равляющим имения графа Плятера в Дисненском уез­де Виленской губернии и оставался в этой должнос­ти вплоть до начала первой мировой войны. Молодой Балахович пользовался репутацией народного за­ступника и часто выступал арбитром в спорах между помещиками и крестьяна­ми. С тех пор к нему при­клеилось прозвище «бать­ка». С началом войны Бала­хович вместе с братом Юзефом добровольно от­правился в российскую ар­мию со своими лошадьми, оружием и амуницией.

Сначала он служил во 2-м лейб-уланском Курляндском императора Александра II полку. В ноябре 1915 года его командировали в отряд осо­бой важности при штабе Северного фронта командовать эскадроном ка­валерии. Бойцы этого отряда называ­ли себя «рыцарями смерти» и совер­шали дерзкие партизанские вылазки в немецкий тыл.

Воевал Балахович исключительно храбро и к 1917 году дослужился до чина штаб-ротмистра. За германскую кампанию был награжден шестью ор­денами² и тремя Георгиевскими крес­тами (2-й, 3-й и 4-й степени). Уже пос­ле октябрьского переворота ему вру­чили солдатский Георгиевский крест, согласно постановлению общего со­брания солдат его 2-го эскадрона от 7 ноября 1917 года.

Неугомонный Балахович был четы­режды ранен и при этом никогда не покидал своего места в строю. Высо-кого мнения о нем был и ко­мандир отряда подполков­ник Леонид Пунин: «Корнет Балахович показал себя с самой выдающейся сторо­ны, показав... огромную храбрость, решимость, редкую находчивость и предприимчивость. В бое­вой партизанской работе это лихой, незаменимый офицер... несмотря на от­сутствие военной школы, показал себя талантливым офицером,свободно управ­ляющим сотней людей в любой обстановке с редким хладнокровием, глазоме­ром и быстротой оценки об­становки»³.

О семье Балаховича из­вестно немного. Внимани­ем женского пола наш герой никогда обделен не был. Женат был трижды и стал отцом семерых детей. Пер­вая жена, дочь доктора Гар-беля, родила ему двоих сы­новей и дочь. После ее смерти от рака Балахович женился в Юрьеве на баро­нессе Герте фон Герхард, красавице, большой люби­тельнице лошадей и спорт­сменке. Титулованная осо­ба одарила его двумя до­черьми. Еще две девочки родились во время его третьего бра­ка с Марией Коречко. Истинный аван­тюрист почти всегда выделяется из толпы эффектной внешностью. Таков был и лихой кавалерист Балахович. Вот характерное описание его внеш­ности: «Батька» сидел на гарцующем коне в каком-то казацком кафтане, с желтыми отворотами, в большой па­пахе с желтой же опушкой... лет 32— 34 от роду, среднего роста, сухой и жилистый, стройный, с военной вы-

правкой спортсмена или казачьего джигита, с приятным лицом и боль­шим лбом, правильным носом, но кал­мыцкими скулами и оттопыренными ушами... Но самое замечательное... — серые глаза, при разговоре на непри­ятные темы не раз загоравшиеся не­добрым огоньком... на нем был надет казацкий длинный кафтан на желтой подкладке и шаровары с такими же лампасами, надетые с напуском на высокие ботфорты... на шее красовал­ся шелковый платок»⁴. Один из осно­вателей Северной армии, полковник К. К. Смирнов, впервые увидел его та­ким: «...ловкий, гибкий молодец, жгу­чий брюнет с несколько хищным вы­ражением лица. Он стильно одевался, черная кубанская шапка и черкеска были ему к лицу. Он «интересничал», что несколько ему вредило»⁵. Виктор Савинков (брат Бориса) поначалу сравнил его с «павлином среди во­рон»: «Темно-синие брюки с желтыми петлицами, несколько ор­денов, старинная сабля с серебряным эфесом и ук­рашенными серебром ножнами. Лицо довольно приятное, глаза — серые, холодные, совсем бездуш­ные». Лаконичная Зинаида Гиппиус отметила: «Не­большой, молодой, чер­ненький, щупленький и очень нервный»⁶.

После октября 17-го штаб-ротмистр Балахович поначалу очутился в стане красных, был у них на хо­рошем счету и по поруче­нию Троцкого сформиро­вал 1-й Лужский конный партизанский полк.

Но осенью 1918 года ему стало скучно, и он ре­шил переметнуться на другую сторону. Впослед­ствии он еще не раз проде­лает такое. 30 октября во­енный комиссар Петро­градского окружного ко­миссариата доносил Глав­кому: «26.10. 1 эскадрон Особого конного полка Балаховича, входящего в состав 3 Петроградской дивизии, с командиром Перемыкиным устроили в Елизарьевском монасты­ре... празднество, и пьяная часть эс­кадрона разоружила роту 16 Гдовско-го полка и в полном вооружении, за­хватив большую часть лучших лоша­дей эскадрона, направилась в Псков»⁷.

Сам комполка Балахович перешел на сторону белых почти одновремен- но с матросами флотилии Чудского озера. Уходил по своему обыкнове­нию весело, под звон сдвинутых ста­канов. Его приятель, известный че­кист Петере, накануне кутил с ним, ничего не подозревая⁸. На следующий день Балахович скрылся, а в его одеж­де уехал в Петроград верный ордина­рец «батьки» литовский татарин Куба Гасенча.

В Пскове Балахович с соратниками объявился 2 ноября 1918 года. Не­сколько дней кряду препирался с ко­мандованием организуемой Север­ной армии, выторговал себе чин рот­мистра, амнистию всему отряду, офи­церские чины своим сподвижникам и обещание сохранить целость отряда под его командованием. За это он обязался привести с собой 500 шты­ков, 200 сабель и 8 конных орудий. «Люди Балаховича, — пишет Смирнов, - принесли из Совдепии крупные суммы денег... Над Псковом стоял дым коромыслом... улицы были полны компаниями балаховских молодцов, пьяными голосами дико оравших на улицах песни».

Потом балаховцы сместили главу Северной армии генерал-майора Яд-рихина. «Революция была произведе­на ночью, как и все революции». Ба­лаховцы требовали назначения свое­го «батьки» командующим. Однако армия «грозно насупилась», и на до­лжность был назначен командир 3-го Режицкого полка полковник Неф. От­ряд Балаховича, по отзыву Смирнова, производил отличное впечатление. «Хорошо одетые и снаряженные люди, прекрасные лошади — все это очень отличалось от нашего «регулярного» отряда». Однако вскоре Северная ар­мия была вынуждена оставить Псков и под наименованием Северного кор­пуса перейти на содержание эстонс­кой казны. За удачное отступление из-под Пскова Балахович был произве­ден в подполковники.

Между «батькой» и эстонским ко­мандованием установились самые доверительные отношения. Его отряд действовал на берегу Чудского озера между Мехикормом и Перрисаром и вскоре был переименован в конный полк имени Балаховича.

Весенний прорыв большевиков на Северном фронте в 1919 году мог пос­тавить эстонцев в исключительно не­приятное положение. Однако усилия-ми Балаховича большевики были от­биты и отошли за Чудское озеро. За­тем последовал удачный набег на базу Чудской флотилии Раскопель, где от­ряд «батьки» продержался несколько часов и вывез три автомобиля, радио­станцию, несколько пулеметов, кучу денег, табака и папирос. По отзыву генерал-лейтенанта А. П. Родзянко, «прекрасно налаженные команды ла­зутчиков» проводили своего «батьку» в тыл противника «чрезвычайно искус-

но и почти всегда без потерь»⁹. В слу­чае малейшего риска Балахович ни­когда не двигался вперед. 28 февра­ля он совершил налет на Гдов, откуда привез 9.5 млн. рублей, богатое воен­ное снаряжение и продукты. Кроме того, успел лично переговорить по те­лефону с товарищем Петерсом¹⁰.

Командование эстонской армии го­товило новое наступление, и Балахо­вич был очень нужен —ему предписы­валось занятие Гдова и морской базы Раскопель. С этими задачами «батька» справился блестяще. 25 мая 1919 года Балахович был приглашен эстонцами во взятый ими Псков. Ему было пере­дано главноначальствование и внут­ренняя охрана города.

Вскоре Балахович принялся наво­дить порядок. Барон Б. А. Энгельгарт, правая рука «батьки», завел обычай совершать ежедневные публичные казни. Балахович объяснял их так: «Пусть все видят, кого я вешаю... На тех, за кого вступятся граждане, моя рука не поднимется. Моя цель — ис­треблять даже не коммунистов, а только негодяев, которых действи­тельно не может носить земля»¹¹.

Изо дня в день Балахович приучал толпу к зрелищу публичной казни, и в зрителях не было недостатка. «Бать­ка» или барон Энгельгарт заставляли казнимого самого делать петлю и ве­шаться, а когда человек начинал му­читься в петле, приказывали солдатам тянуть его за ноги вниз. Все кровавые спектакли проходили всегда днем, в первый месяц — неизменно в центре города, на трехгранных фонарях, по­этому трупы висели «гирляндами». Лишь в июле 1919 года по протесту союзников казни в центре Пскова были прекращены.

Барон Энгельгарт сочинял липо­вые обвинения главным образом против зажиточных людей, которым ничего не оставалось, как откупать­ся. Появились списки купцов, пре­имущественно иудейского вероис­поведания, которые в трехдневный срок должны были внести в «казну» разные суммы. Попытки начальника тыла Северного корпуса О. А. Кру­зенштерна удалить Энгельгарта от Балаховича не увенчались успехом. Стало ясно, что в этом случае «бать­ка» пойдет на открытый разрыв с русским командованием, имея под­держку эстонцев и союзников.

Балахович упразднил в Пскове уез­дную земскую управу, сделавшись единоличным правителем. Вот «удос­товерение», выданное им одному из ближайших сподвижников: «Сие дано... полковнику Стоякину в том, что ему разрешается вступить во времен­ный брак с (имя, отчество, фамилия} впредь до возвращения ее мужа. По­водом к расторжению брака может послужить появление в Пскове жены полковника Стоякина...»

По распоряжению Балаховича была произведена и «эмиссия» денег. Фальшивые керенки 40-рублевого достоинства печатались в глубокой тайне сначала в гостинице «Лондон», затем в подвале под помещением районной комендатуры.

В Пскове Балахович установил са­мые дружественные отношения с чле­ном Северо-Западного правительст-

ва Н. Н. Ивановым, который слыл де­мократом. По его мнению, «батька» был верен лозунгам Учредительного собрания, «гражданских свобод», пе­редачи земли народу, любил погово­рить о независимой Эстонии.

В июне 1919 года адмирал Колчак утвердил в звании главнокомандую­щего Северо-Западным фронтом Н. Н. Юденича, предоставив ему верховную власть в губерниях, освобожденных его войсками. 23 июня 1919 года Юде­нич посетил Псков, где его встречал Балахович с почетным караулом. Но­вый командующий благодарил «бать­ку» за службу, затем отслужил моле­бен в кафедральном соборе и прило­жился к мощам святых угодников. Вслед за Юденичем к мощам прило­жился, предварительно отвесив не­сколько земных поклонов, католик Ба­лахович. «С военной точки зрения, — говаривал Юденич,"— Балахович не более как преступник, но все же мо­лодчина и полезен в теперешней об­становке»¹².

Вскоре удачный набег «батькиного» брата Юзефа на батарею большеви­ков послужил поводом для производ­ства Балаховича-старшего в генера­лы. Родзянко пишет: «Я надеялся, что это назначение сломит честолюбие Балаховича». Псковское купечество по этому поводу поднесло «батьке» поз­дравительный адрес с надписью: «Кузнец Вакула оседлал черта, а ты, Батька-Атаман, коммуниста».

Но и в больших чинах Балаховичу не сиделось на месте. 23 июня 1919 года Главное командование Войска Поль­ского сообщило военному атташе в Финляндии, что Балахович «высказал готовность действовать в соответст­вии с указаниями польских властей». «Батька» поведал варшавским влас­тям, что в его распоряжении находит­ся полторы тысячи человек, из них 250 — поляки. Балахович получил доволь­но сдержанный ответ: «Пока у нас с добровольческой русской армией об­щий фронт, служба господина полков­ника будет рассматриваться нами как служба на благо нашей страны». Бала-ховичу было предложено откоманди­ровать постоянного офицера связи в польское командование Литовско- Бе­лорусского фронта, а также предста­вить информацию о численности, про­исхождении и степени связи со стра­ной поляков-партизан. В заключение атташе прозрачно намекнул: «В состав Польской армии могут войти лишь ре­гулярные отделы»...¹³

Назревал бурный конфликт между Балаховичем и генералом Родзянко, причем на стороне «батьки» оказа­лись эстонцы и союзники (послед­ним импонировало стремление Ба­лаховича дойти до Петрограда и даже до Москвы).

12 августа руководители британс­кой миссии генералы Гоф и Марч ус­троили на своем крейсере почетный завтрак, на который были приглаше­ны эстонский командующий генерал Лайдонер, Балахович и Н. Н. Иванов. Родзянко не без оснований воспринял эту акцию как угрозу своему положе­нию. Уже на следующий день он полу­чил от Юденича телеграмму о назна­чении Балаховича командующим кор­пуса вместо генерала Арсеньева. За­тем произошло то, что давно должно было произойти: наш герой был арес­тован полковником Пермикиным. Из­вестный нам многоженец Стоякин был при этом задушен, остальные арестованы. По свидетельству оче-

видца, «Балахович спокойно про­ехал... сквозь кольцо расступившихся перед «батькой» пермикинских солдат и... объявил фронту о сдаче им коман­дования и необходимости полного спокойствия. Затем переправился на западный берег реки Великой, где его принял штаб 2-й Эстонской диви­зии»¹⁴.

Эстонское командование воспри­няло смещение Балаховича как пре­дательство и заявило, что готово про­ливать кровь своих солдат только за честное русское дело. Эстонцы не­медленно вступили в переговоры с большевиками, и уже 25 августа Псков был занят красными.

Часть разбитой больше­виками Северо-Западной армии перешла к генералу Балаховичу, который был принят на службу в эстонс­кую армию и имел свой участок фронта возле ла­тышской границы, совер­шая удачные набеги в боль­шевистский тыл. Кроме об­щего содержания эстонцы давали ему дополнитель­ные денежные субсидии. В Эстонии «батька» чувство­вал себя вольготно: «В пол­ной генеральской форме он разгуливал у всех на глазах в Ревеле... Вся братия, куп­но с «батькой», официально разыскивалась и подлежала суду, фактически же Бала­хович жил в самой видной гостинице, почти со всеми своими ушкуйниками в со­вершенной неприкосновен­ности».

А Северо-Западная ар-мия тем временем терпела неудачи. 17 октября 1919 года тот же военный атташе Польши в Финляндии сообщал: «Юденич дезор-ганизован. Идут переговоры между Северо-Западным правительством и Эстонией об устранении генерала Юденича и создании новых формиро­ваний русских добровольцев по об­разцу Балаховича». Спустя сутки пос­тупила новая информация: «Лайдонер разрешил Балаховичу создавать до­бровольческие отделы из русских.., отделы подчинены командованию 2-й Эстонской дивизии»¹⁵.

Недостаток архивных материалов пока не позволяет нам осветить все коллизии перехода Балаховича на службу в польскую армию. Докумен­тально доказано, что с 1920 года ге­нерал Булак-Балахович числился в списке лиц, сотрудничавших с поль-ской разведкой в качестве командую­щего диверсионной группой в Бело­руссии¹⁶. В марте 20-го он погрузил свой отряд в эшелоны и привез его в Брест, подчиняясь отныне Главному командованию польской армии и на­ходясь на его обеспечении. Польское командование рассматривало отряд Балаховича как прибежище для рус­ских военнопленных из концентраци-онныхлагерей натерритории Польши. 28 августа 1920 года был издан спе­циальный приказ Военного министер­ства Польши о формировании анти­большевистских российских отделов при польской армии. В тот же день

офицеры и казаки, но его очень ува­жали крестьяне, дезертиры-красно­армейцы и прочий неприкаянный люд. Офицеры армии Балаховича говори­ли ему «ты». Каждый партизан мог в любое время подойти к нему, и тот его непременно принимал. «Он умел, -пишет Виктор Савинков, — вовремя дать солдату рубль... одним словом — друг солдата, покровитель и защитник крестьянского люда и истребитель крестьянского врага — «жида»¹⁸. Ни­какой мобилизации «батька» не прово­дил. У него служили — партизанили — только добровольцы. Он никогда не отбирал скот, лошадей, продукты, но

между Борисом Савинковым и Бала-ховичем было заключено соглашение, согласно которому генерал подчинял­ся политическому руководству Рос­сийского Политического Комитета (РПК), но в своих действиях оставал­ся совершенно самостоятельным. Са­винков великодушно отводил «батьке» роль главнокомандующего в будущем российском правительстве. Чиновни­ком по особым поручениям при Бала-ховиче был приставлен сотрудник польской контрразведки. По его на­блюдениям, русские офицеры шли на службу к «батьке» неохотно, всего «процентов двадцать», остальные — к генералу Глазенапу, потому что к Врангелю пробраться было очень трудно¹⁷.

Балаховича с трудом переносили офицеры и казаки, но его очень ува­жали крестьяне, дезертиры-красно­армейцы и прочий неприкаянный люд. Офицеры армии Балаховича говори­ли ему «ты». Каждый партизан мог в любое время подойти к нему, и тот его непременно принимал. «Он умел, -пишет Виктор Савинков, — вовремя дать солдату рубль... одним словом — друг солдата, покровитель и защитник крестьянского люда и истребитель крестьянского врага — «жида»¹⁸. Ни­какой мобилизации «батька» не прово­дил. У него служили — партизанили — только добровольцы. Он никогда не отбирал скот, лошадей, продукты, но всегда расплачивался за них товаром, который «реквизировал» у еврейско­го населения. После взятия Мозыря Балаховичем В. Савинков наблюдал, как из окрестных белорусских дере­вень стали съезжаться крестьяне с подводами, которые ждали погрома и надеялись принять в нем участие. В глухих белорусских деревнях его счи­тали колдуном, который «на семь ар­шин под землю видит».

Когда Балахович во второй полови­не сентября 1920 года подходил к Пинску, он прекрасно знал, что дела­ется в Красной Армии, а Красная Ар­мия о нем не знала почти ничего. По наблюдениям В. Савинкова, у «батьки» был прекрасно налажен шпионаж -его резиденты (бабы, дети, старики) были всюду. Это похоже на правду,

если взглянуть на директивы командо­вания Западного фронта. Ленин 28 сентября требует «запросить условия потери р и иска, штабов и материаль­ных частей при нем. Была ли опас­ность известна раньше?». Главком Ка­менев в недоумении запрашивает ко-мандзапа Тухачевского: «Неужели не­льзя выбить Балаховича из Пинска?» Выбить удалось не сразу. Более того, накануне подписания перемирия меж­ду Польшей и Советской Россией красные продолжали отступать¹⁹. Представители обеих делегаций в Риге уже подписали протокол о пере­мирии и прелиминарном мире, а поль­ская армия и неугомонный «батька» продолжали тес­нить части Красной Армии. За боевые действия под Пинском и его взятие гене­рал Балахович и избранные его соратники были награж­дены орденом Виртути Ми-литари.

Ведомая Балаховичем Народная добровольческая армия (НДА) представляла собой весьма пестрое фор­мирование. Основу ее со­ставляли бывшие соратни­ки Балаховича по Северо-Западной армии — псковс­кие и новгородские пов­станцы, которые одинаково ненавидели монархию, на­чальство красное и белое.В Польше к ним присоедини­лись русские военноплен­ные и крестьяне с Полесья. Значительный приток обес­печивали дезертиры из Красной Армии. Во время взятия Мозыря на сторону «батьки» перешел целый пе­хотный полк и артиллерийский диви­зион в полном составе. По наблюде­ниям французской военной миссии в Польше, в НДА принимал и дезертиров из польской армии, а также поляков, бывших в неладах с законом. Одна до­бровольческая пулеметная команда целиком состояла из поляков. В соста­ве НДА был и мусульманский полк в количестве от 200 до 400 человек во главе с поручиком Сарадином (он же Сашка Рощин, он же Али Магомет Сар­ра Эддин Вей Хан). По происхождению курд, с паспортом турецкого консуль­ства в Польше, этот «мальчик, — пи­сал В. Савинков, — лихой джигит, форменный звереныш, хладнокровно производивший любое зверство»,

Под влиянием Б. Савинкова, в про­пагандистских целях, Балахович издал приказ о формировании еврейской дружины под командованием прапор­щика Цейтлина, бывшего начальника штаба в армии большевика Ремнева. Во всех отчетах это «формирование» значится как еврейская дружина, но, по свидетельству В. Савинкова, ниче­го путного из этого не вышло. Первое, что сделал Цейтлин, — заказал себе ^форменную» фуражку в одном из местечек: «тулья была голубая, канты белые, околыш не то розовый, не то красный. На фуражке была балаховс-кая кокарда — трехцветная, а за кокар­ду было вставлено петушиное перо»²⁰. Французская миссия в Польше ре­ально оценивала военный и мораль-

ный потенциал НДА: «слишком раз­личные элементы, не имеющие поли­тического лица, с весьма посред­ственной дисциплиной, постоянными злоупотреблениями и грабежами»²'.

На содержание армии Балаховича с 1 июля по 20 декабря 1920 года толь­ко через РПК было выдано: польски­ми марками около 71,5 млн., царски­ми рублями—251 тыс., думскими руб­лями — 750 тыс. В эту смету не входят суммы, полученные Балаховичем не­посредственно от Польского Главно­го командования. В армии были авто­мобили, мотоциклы, аэропланы,тех­ническое, санитарное и прочее обору­дование²².

Между польским правительством, Главным командованием и Б. Савин­ковым было заключено секретное со­глашение, по которому все суммы, выплаченные правительством Польши как натурой, так и деньгами начиная с 1 марта 1920 года, признавались го­сударственным долгом России Поль­ской республике²³.

«Батька» жил широко. Современ­ники пишут, что он не был жадным и всегда был рад помочь и помогал, в том числе и материально, своим бывшим соратникам-партизанам, особенно после интернирования ар­мии. Он не был ни пьяницей, ни ку­тилой, но любил роскошь, занимал под свои резиденции самые лучшие здания и гостиницы.

Наиболее колоритной фигурой сре­ди его сподвижников был интендант армии капитан Блин. Ему удалось сделать Балаховича своим должни­ком и держать его в ежовых рукавицах. Спекулировал Елин с размахом, ибо снаб­жение армии Балаховича было поставлено польским правительством великолеп­но: оно отпускало суммы на три месяца вперед. Друго­му соратнику—атаману Ис­кре удалось продать боль­шевикам целый поезд аму­ниции и снарядов²⁴. Капитан Елин был арестован поль­скими властями, было нача­то следствие, однако «кому надо» была дана взятка, и проворовавшегося капита­на отпустили с миром.

Накануне заключения пе­ремирия между Польшей и Советской Россией поль­ское командование было вынуждено предложить Ба-лаховичу и командирам других русских формирова­ний на территории Польши, подчинен­ных Врангелю, вести боевые действия вне польской территории и под свою ответственность. От соединения с Петлюрой он отказался сразу. Перед «батькой» замаячила новая цель -освобождение Белоруссии.

3 ноября газета «Новое Варшавское слово» опубликовала телеграмму за подписью председателя Белорусско­го политического комитета В. Адамо­вича, членов комитета и членов Рады Белорусской народной республики (БНР) И. Сенькевича и П. Алетеюка с обращением за помощью к русской НДА, «сам вождь которой является сыном нашего народа». Там много го­ворилось о заветной мечте «многих поколений о самостоятельной демо­кратической Белоруссии, связанной узами родства с двумя великими сла-

вянскими народами — Россией и Польшей». Ниже следовало обраще­ние «вождя» Балаховича к маршалу Пилсудскому от 25 октября: «батька», как сын белорусского народа, «подни­мает знамя демократической Бело­руссии» и переходит границу, уста­новленную прелиминарным миром.

В первой половине ноября удача в очередной раз улыбалась Балаховичу. Сначала красные части, растянутые по фронту на 25 километров, были выби­ты из Мозыря. «Батька» к тому време­ни провозгласил независимость Бело­руссии, распустил на бумаге советс­кое правительство в Минске и эмиг­рантские правительства БНР в Кауна­се и Варшаве, присвоив себе титул начальника белорусского государства и Главнокомандующего всех воору­женных сил на территории Белорус­сии. Командование НДА он передал брату Юзефу, произведя наконец и его в генералы. Одновременно под давлением Б. Савинкова издал приказ о прекращении грабежей. Солдат и офицеров, застигнутых на месте пре­ступления, отныне ждал расстрел.

Чиновник по особым поручениям при Балаховиче доносил во II Отдел Генштаба Польши: «Савинков и Бала-хович почти поладили. «Балахович -лучшая бомба, которая когда-либо была у меня в руках», — говорит Са­винков, а Балахович доволен тем, что Савинков ему помогает»²⁵.

Однако во второй половине ноября 1920 года на Западном фронте насту­пил перелом: войска Балаховича были окружены подтянувшимися к линии фронта красными частями. Согласно В. Савинкову, «у Балаховича началась паника», чиновник по особым поруче­ниям сообщал: «...вечером 3 декабря он прибыл в Варшаву... потери Бала­ховича колоссальные — перебито до 75% людского состава»²⁶. Генерал Симанский, высоко оценивая качества Балаховича как боевого командира, подчеркивал, что партизанские методы борьбы неприменимы в соприкосновении с регулярной армией. Неверными оказались и расчеты на восстание белорусских крестьян и массовое дезертирство из Красной Армии. Снабжение НДА поляками после заключения перемирия было значительно сокращено, а Франция вообще поставила жесткий ультиматум: отпуск кредитов в зависимости от обладания собственной территорией.

Войско Балаховича было интернировано. Военный совет по делам интернированных переименовал НДА в Отряд № 1. командующим стал Бала-хович-младший. Однако для «батьки» эти события не стали трагедией. Изумленный В. Савинков писал: "Он въехал в Варшаву весело, слегка выпивши»27.

Некоторое время Балахович продолжал разыгрывать из себя вождя белорусского народа и крупную политическую фигуру. 27 апреля 1921 года он заключил соглашение с Государственным комитетом БНР в лице главы делегации БНР в Париже полковника Е. Ладнова и секретаря Президиума Госкомитета БНР Б. Тарашкевича. Госкомитет признавал генерала Балаховича «верховным командующим над всеми вооруженными силами Белоруссии». Стороны признавали союз с Польшей и Францией и всеми вновь возникающими государственными образованиями на территории бывшей Российской империи. Балаховича ввели в состав Госкомитета с правом решающего голоса38.

Он и его брат Юзеф еще несколько лет после разгрома изображали работу по объединению белорусского национального движения под своими знаменами. В 1924 году во II Отдел Генштаба Польши еще поступали сообщения об участии генерала Балаховича в движении белорусских активистов29.