Добавил:
Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

Реализм и номинализм в истории буржуазной социологии

.doc
Скачиваний:
6
Добавлен:
10.12.2013
Размер:
102.82 Кб
Скачать

И.А. Голосенко

Реализм и номинализм в истории буржуазной социологии

Голосенко И.А. Реализм и номинализм в истории буржуазной социологии // Социологические исследования, М., 1979, №4, октябрь-ноябрь-декабрь, с.162-169.

История социологии убедительно свидетельствует, что нигилистическое отношение к возможностям материалистической диалектики как метода социального познания ведет к серьезным теоретико-методологическим кризисам. Наглядным примером тому служит конфликт реализма и номинализма, повлиявший на формирование многих концепций буржуазной социологии конца XIX ‑ начала XX в. и не разрешенный до сих пор.

Теории, трактующие общество как совокупность индивидов и предполагающие, что анализа свойств отдельных людей, их целей, мотивов, ценностей достаточно для научного познания всей общественной жизни, получили название социологического номинализма. В свою очередь социологический реализм исходит из понятия общества как целого, не сводимого к сумме составляющих его людей ,и имеющего самобытную природу.

В самом общем виде суть конфликта между этими двумя интерпретациями социальной действительности заключена в вопросе, существует ли социальная система (в той или иной ее форме) как реальное надиндивидуальное единство или она, наоборот, представляет собой не более чем результат взаимодействий составляющих ее индивидов. Ответы на этот вопрос опирались на различные толкования специфики «социума», предмета социологии, ее междисциплинарных отношений1. Детерминизм, механистическая трактовка закономерности, индукция, историко-сравнительный метод, натурализм или социопсихологический редукционизм использовались реалистами, а нормативизм, телеология, интроспекция, методологический субъективизм и т.п. ‑ номиналистами.

Исторически первым в буржуазной социологии появился реализм, следуя которому, О. Конт, Г. Спенсер и позже П. Лилиенфельд, Р. Вормс, Л. Гумплович, М. Ковалевский, Э. Дюркгейм и др. исходили в своих теориях из того, что общество существует как особая онтологическая реальность, как система объективных отношений, независимая от индивидуального сознания и выступающая внешней «принудительной силой» для чувств, мышления и поведения индивидов. Индивидуальное, части, элементы, писал, в частности, Э. Дюркгейм, «одним фактом своего синтеза образуют реальность совсем нового рода». Социальные факты он определял как «вещи», которые имеют «свое собственное существование, независимо от их индивидуальных проявлений». «Индивидуальные сознания, группируясь устойчивым образом, приобретают благодаря своим взаимодействиям новую жизнь, весьма отличную от той жизни, которая развивалась бы в них, если бы они оставались изолированными друг от друга: это общественная, социальная жизнь». Поэтому общество «не есть воображаемое и номинальное существо, а есть система действенных сил», а именно «коллективного сознания», «групповой солидарности» и т.п.2 Это новое интегральное единство, целое и представляет собой подлинную общественную реальность, синоним социального.

Социологи-реалисты с той или иной степенью методологической отчетливости выдвигают принцип функционализма в сочетании с эволюционизмом различных оттенков. С их точки зрения, оба принципа дают возможность адекватно зафиксировать законы функционирования и эволюции социальных структур, те законы, поиск которых составляет с времен Конта популярное понимание предмета социологии, прибегающей в этом поиске ,к объективным методам ‑ наблюдению, статистике, историко-сравнительному анализу и т.п.

Реалистам представляется очевидным, что семья, хозяйство, политическое устройство, то или иное религиозное верование, эстетический вкус или философский лексикон и многие другие социальные явления могут быть адекватно поняты лишь в рамках данного целого ‑ общества, а данное общество ‑ лишь в сопоставлении с другими обществами или прошлыми фазами его собственной эволюции. Согласно тому же Э. Дюркгейму, различные человеческие общества нельзя представить «какими-то бесконечно гибкими и пластическими сущностями, из которых люди могут делать все, что им захочется», напротив, в них приходится «видеть реальности, которые даны нам как неустранимый факт и которые, как и все другие естественные вещи, могут быть видоизменены лишь в согласии с управляющими ими законами»3.

Социологический реализм прокламирует методологическое единство естественнонаучного и гуманитарного знания на базе детерминизма, законосообразности и т.п. Э. Дюркгейм считал, что «нельзя больше рассматривать учреждения различных народов как продукт более или менее просвещенной воли государей, государственных людей, законодателей». Учреждения эти представляют собой неизбежные последствия определенных причин, порождавших их с физической необходимостью. Противоположный взгляд (в духе принципа «свободы воли») есть своего рода социальная алхимия4. В ряде случаев некоторые социологи-реалисты, защищая этот тезис, упрощали аргументы вплоть до примитивного натуралистического редукционизма (концепции органицистов и социодарвинистов).

Социальная закономерность, трактуемая реалистами метафизически, характеризуется ими как некая автономная сила, царящая вне социальных действий и активности личности. Сама же личность рассматривается крайне механистично, как абсолютно детерминированный извне носитель общественных отношений5. Вот некоторые из крайних выводов .социологов реалистического направления: «Общество ‑ социальное тело, индивиды ‑ клетки» (П. Лилиенфельд, Р. Вормс); «Мы считаем отдельными реальными элементами в социальном .процессе не отдельных лиц, а социальные группы... Разве мыслит, чувствует... индивид? Нет! Не индивид, а социальная группа» (Л. Гумплович); «Устранение личности из социологии ‑ частный случай стремления к научному познанию» (ранний П. Струве); «Общество есть первичное, исконное, а не производное или сложившееся единство; индивид в подлинном и самом, глубоком смысле слова произведен от общества как целого» (С. Франк).

Фаталистический примат «целого», общества, закономерности над. личностью и ее действием, метафизический разрыв и противопоставление этих различных характеристик единого процесса общественной жизни превращают «общее» в концепциях реалистов в некую мистифицированную сущность, открывают дорогу откровенно идеалистической (холистской) интерпретации природы социального целого. В этой ситуации достаточно незначительного смещения теоретических акцентов для перехода на позиции психологического субъективизма в толковании природы социальной реальности6.

Абсолютизация «целого», «системы» способствует тому, что во многих работах реалистов понятие онтологического социального единства (то, что Конт называл «консенсусом») постоянно смешивается с его частной атрибутивной формой ‑ солидарностью, гармонией, взаимопомощью, кооперацией и т.п.7 Это приводит, с одной стороны, к выводам о фактической несовместимости целостности социальной системы и противоречий, конфликта, дисгармонии в ней и т.п., с другой ‑ к апологетически-буржуазной трактовке деятельности (общественной практики) индивидов. Реализм в вопросе о практике тяготеет к функционалистскому объяснению, которое им упорно противопоставляется материалистической диалектике с ее акцентом на активное и сознательное преобразование социальной действительности. «Человеческая свобода, ‑ писал Гумплович, ‑ есть свобода пойманного льва метаться в своей клетке, при всей своей свободе, вместе с клеткой следовать за хозяином зверинца в его путешествии по разным городам и странам»8.

Критической реакцией на вышеизложенные положения стал социологический номинализм, который окончательно оформился как идейное течение к концу 90-х годов прошлого столетия и получил широкое распространение среди буржуазных социологов на рубеже двух веков. Номинализм возник как протест против сведения личности к «части социального целого», к «передаточной инстанции исторической необходимости» и т.д., он выступил с резкой критикой интерпретации общественной жизни как игры неких сверхличностных сил. Номинализм в лице прежде всего неокантианцев ‑ Г. Зиммеля, Л. фон Визе и М. Вебера в Германии, а также П. Новгородцева, Б. Кистяковского и особенно Л. Петражицкого в России ‑ настаивал, если оставить в стороне неизбежные расхождения и оттенки толкований, на справедливости следующих положений:

Подлинной онтологической реальностью для социологии является индивид и его общение с себе подобными. Г. Зиммель сформулировал это в своем знаменитом афоризме: «Общество существует там, где несколько индивидуумов вступают во взаимодействие. Не существует общества вообще, ‑ подчеркивает он, ‑ ибо «нет взаимодействия вообще, но есть особые виды последнего, с появлением которых и возникает общество и которые «не служат его причиной и следствием, потому что они и общество ‑ одно и то же»9.

«Классическое» для номинализма определение сущности взаимосвязи личности и общества дал Г. Тард: «В обществе нет того, что уже бы не существовало в индивидах, ‑ писал он. С удалением индивидов из общественной жизни в последней ничего родового и «коллективного» не остается»10. Критикуя Дюркгейма за то, что для него общество ‑ реальность sui generis, Тард выступал против противопоставления социального и индивидуального, ибо социальное, считал он, и есть «интерпсихическое».

Существенные возражения вызвала у номиналистов интерпретация реалистами, и прежде всего Э. Дюркгеймом, сущности социальных явлений, их специфики. Все социальные явления, писал П. Новгородцев, получают реальность, смысл, ценность только как «индивидуальные переживания личности ‑ единственного источника сознательных решений». «Менее всего социальные факты можно мыслить по Дюркгейму ‑ как «вещи», их надо сопереживать как ценность», как реализацию идеальных намерений, «целей»11.

Таким образом, методологически изначальной, с точки зрения социологического номинализма, выступает ценность, ибо в ней якобы фиксируется специфика человеческого способа бытия ‑ культура. Отсюда основной интерес номинализм проявляет не к структурам и системам общества (к «социальной тотальности»), а к ситуации, дискретному осмыслению их «значений», внутреннему опыту участников социального действия, «симпатическому сопереживанию» и т.п. Понятие реальности приобретает в номинализме аксиологический характер. Именно «ценность» или «значение» делают для номиналистов предмет, а также общение между людьми социальной реальностью. М. Вебер утверждал, что взаимодействие между людьми, скажем, столкновение велосипедов, лишенное для них и соответственно для наблюдателя всякого «значения», есть факт естественно-механический, а не социальный, в отличие от последующих эмоциональных последствий ‑ ссоры на сей счет или дружеского обсуждения случившегося. «В социологическом контексте «государство», «нация», «корпорация», «семья» или «воинское подразделение» или любая другая коллективность..., ‑ заключает Вебер, есть совокупность... индивидуальных социальных действий»12.

Если в общественной жизни никакой объективной надиндивидуальной реальности, «структурных субстанций», «онтологических единств» не существует, то для номиналистов сами термины «общество», «группы» и т. п. оправданы в социологическом словаре лишь как «реальность гносеологическая», как «аналитические концепты» методологического плана, как «внутренняя потребность познания», т. е. в качестве условных приемов классификации, идеальной типизации социальных взаимодействий и их комбинаций. Короче говоря, эти понятия не отражают действительности, а лишь конструируют ее логический вариант. Наиболее последовательно это номиналистическое положение воплощено в учении М. Вебера об «идеальных типах».

По мнению многих номиналистов, затянувшиеся дискуссии между социологами-реалистами о содержании основных социологических понятий ‑ «общество», «прогресс», «класс», «нация», «культура» т.д. ‑ служат косвенным доказательством того, что эти понятия лишены онтологического основания. Споры эти бесплодны, так как либо опираются на наивный философский реализм, либо на натуралистический редукционизм, который вообще уничтожает специфику социальной онтологии и, следовательно, гносеологии13. Содержание любого социального факта ‑ хозяйственного, политического, правового, или эстетического, писал Л. Петражицкий, «состоит не в объективном отношении, связи j двух (и более) людей, внешних по отношению к переживающему это 1 явление субъекту. Принципиально ошибочно думать, что оно является реальным феноменом, онтологическим модусом среды или людей, которым приписывается. На деле оно существует реально в психике того, кто изучает его, переживает в данную минуту»14.

Иными словами, для номиналистов вопрос «Как возможно общество?» фактически есть выяснение проблемы «Как мы общество мыслим?», а отправной точкой для феноменологического ответа служит экстраполированный на общество знаменитый тезис Канта ‑ «рассудок диктует законы природе»15. Таким образом, не объективное бытие, общество, а осознание его ‑ вот та реальность, которая профессионально интересует социолога-номиналиста. Это осознание присутствует у каждого индивида, реализуется же оно в его действиях. Изучение их отношений и составляет предмет номиналистически ориентированной социологии.

Социальный мир для социологов-номиналистов в своей сущности есть мир ценностей (должное, нормативное и т.п.). Социальная закономерность есть закономерность телеологического характера, радикально отличающаяся от естественной, природной, механистической. От констатации функциональных связей, что неправомерно сближает социологию с естественными науками, утверждал Вебер, необходимо идти к «субъективному пониманию действий индивидов». Более того, по Веберу, «методологическое выдержанное понимание» и есть подлинно социальная каузальность16.

Наиболее адекватным методом социологии номиналисты объявляют «мотивированное сопереживание», которое противопоставляется всем другим методам как главный источник гипотез в социологии17. Однако до сих пор никто из номиналистов так сколько-нибудь четко и не определил особенности, границы и приемы его использования. В лучшем случае они с разными оговорками признают противоположность логического стиля мышления в естественных науках и «науках о духе» и с этих позиций критикуют различные формы натуралистического редукционизма и сциентизма в социологии.

На первый взгляд логика номиналистов выглядит убедительно, особенно когда они призывают исходить в объяснении общественной жизни из столь очевидных с точки зрения «здравого смысла» обстоятельств: конкретных личностей, стремящихся к взаимодействию (Зиммель, Вебер и др.). Однако самоочевидность данной посылки только кажущаяся. Межличностное взаимодействие, которое под влиянием номинализма теперь часто провозглашают в западной социологии специфическим социальным фактором, само нуждается в объяснении ‑ безотносительно «тому, берется оно в единичном варианте или же в ансамбле сходных взаимодействий. В противном случае остается невыясненным вопрос ‑ почему взаимодействия приходят к тому или иному результату (часто неожиданному)? Почему все многообразные разрозненные взаимодействия упорядочиваются, соотносятся, а не ведут к хаосу?

В.И. Ленин писал: «История вся «латается именно из действий личностей... Действительный вопрос, .возникающий при оценке общественной деятельности личности, состоит в том, при каких условиях этой деятельности обеспечен успех...»18. Несмотря на индивидуальный характер этих действий, они в той или иной степени воплощают в себе общие закономерности, свойственные данной системе. В то же время (качественное своеобразие последней может проявляться и существовать только посредством действия этих единичных, частных сил, сочетание которых и приводит к необходимому результату. Короче, взаимодействия предполагают социальный контекст (Ф. Энгельс называл его «общей равнодействующей»19), в пределах которого они происходят и становятся специфически социальными. В частности, автономность личности (столь неправомерно абсолютизируемая номиналистами) есть особое проявление, состояние этого контекста и, что самое главное, состояние относительное, исторически изменчивое.

Ущербность посылок и выводов социологического номинализма очевидна. Для него характерен метафизический разрыв социального целого и индивидуального, абсолютизация последнего как единственной реальности, неправомерное сведение социального целого к абстракции от реальных действий и взаимоотношений индивидов. Архетип социального с номиналистической точки зрения есть социальное действие (взаимодействие) и его мотивы (ценности). Неизбежным итогом такого подхода является методологический субъективизм, тотальный индивидуализм, атомизация общественного бытия.

Конечно, в действительности класс, нация или воинское подразделение не существуют вне составляющих их индивидов. Однако в процессе жизнедеятельности последние образуют социальную систему, обладающую известной структурой, выступающей носительницей определенных свойств, не присущих каждому индивиду в отдельности. Поэтому многие реальные пласты общественной жизни и объективные связи общественных явлений, прежде всего взаимоотношения классов, оказываются либо вне номиналистического анализа, либо входят в него методологически «незаконно» (например, в виде учений о группах). Сколько бы М. Вебер ни объявлял социальный класс «номинальным целым» и ни противопоставлял ему понятие «социального статуса», в теории стратификации он невольно вступает в противоречие с многими собственными посылками и отдает известную дань реализму.

Сходные упреки можно было бы предъявить и Зиммелю и Петражицкому. И все же после появления номинализма на социологической арене реализм в духе Дюркгейма перестал казаться многим социологам абсолютно безупречным20. Не случайно уже в начале 20-х годов в западной социологии возникает идея синтеза номинализма и реализма с учетом преодоления их крайностей. К сегодняшнему дню сложилось два варианта такого синтеза.

Типичные черты первого (и наиболее популярного) нам демонстрируют взгляды Ф. Знанецкого, У. Томаса, Т. Парсонса (концепции «гуманистического коэффициента», «ситуации», «социального действия» и т.д.). Основные общетеоретические положения этого варианта («социальная реальность и есть культурная реальность», социолог имеет дело с «интеллигибельными фактами», а не «вещами») имеют номиналистический оттенок, требуют в конечном счете последовательной психологизации общественного бытия: исследуя любое социальное явление, социолог обязан рассматривать его в виде представлений совершающих данное действие личностей. Онтологическое единство социальной системы здесь реально оказывается всего лишь образом, возникающим в уме входящих в нее индивидов, результатом групповой идентификации. «Каждая полностью развитая социальная группа, ‑ пишет Знанецкий, ‑ представляется, помнится и видится ее участниками как сверхиндивидуальное, объективное целое с определенным содержанием и значением»21. Будучи представляемой, т.е. номинальной, она, тем не менее, оказывает реальное влияние на поведение людей, т.е. существует как сильная побудительная причина повторяющихся массовых действий. Поэтому социальная группа в социологическом исследовании одновременно номинальна и реальна, и социолог обязан реконструировать ее и как целое, и «с точки зрения ее участников, чье действие анализируется и рассматривается»22.

Второй вариант попытки синтеза номинализма и реализма лучше всего иллюстрирует «интегральная социология» П. Сорокина, который считал, что подход, изложенный выше, заводит социологию в «глухой тупик», обрекает ее на погоню за «миражами субъективизма», на сбор «непроверенных мнений» и т.п.23 Согласно Сорокину, реально существуют в качестве главных компонентов общественной жизни индивиды, их взаимодействия (формы последних и дают нам «социальное») и продукты, результаты взаимодействий (они составляют «культурное»). Следовательно, предмет социологии ‑ изучение статики и динамики «социокультурного».

Из этой сферы социолог в зависимости от цели исследования выделяет любые номинальные объединения. Так, можно вычленить условные группы типа: «дети в возрасте до одного года в данном населении», «прямоносые люди» и т. п. Но при раскрытии в теории сущности социальной структуры общества следует опираться на другие, более объективные критерии. «Реальность» группы или любого другого социального явления означает не просто существование (т.е. факт бытия), а отражает особые закономерности бытия. Поэтому от «номинальных» групп надо перейти, считает Сорокин, к «организованным». Подобная группа «является истинно реальной, реальной как онтологическое единство, как определенная даже материальная структура, как каузально-функциональное единство и, наконец, как значимо-ценностная система», которая «фундаментально отличается от общей суммы» ее частей (индивиды, взаимодействие и их результаты), взятых в состоянии изоляции24. Целостность или интеграция в данной структуре, т.е. важнейшие закономерности общественной жизни, по Сорокину, носят характер духовной зависимости, ценностной объективации, а сами индивиды и их отношения выступают пассивными носителями «норм-законов», «ценностных систем». Таким образом, для Сорокина роль ценностей в создании и функционировании социальных систем ‑ решающая (на этом основании он защищает метод «интроспекции»), хотя в отличие от Знанецкого и Парсонса в интерпретации этих систем он склоняется к умеренному реализму объективно-идеалистического характера.

Даже такое общее рассмотрение и сопоставление обоих вариантов синтеза позволяет видеть их эклектичность и неспособность преодолеть изначальный конфликт реализма и номинализма.

Помимо названных «смешанных форм», претендующих на синтез реалистического и номиналистического подходов, мы встречаем в современной социологической теории на Западе и более «чистые» «классиче­ские» формы их существования. Так, функционализм (Р. Мертон, Р. Линд, Л. Козер и др.), «гиперэмпиризм» Ж. Гурвича и ряд других концепций основываются на реализме. Их противники, сторонники номинализма, составляют довольно условную, пеструю группу, где можно встретить и социометристов (Дж. Морено и др.), и феноменологов (Г. Гарфинкель, И. Гоффман и др.), и неопозитивистов (Дж. Ландберг, С. Додд, Дж. Хоманс и др.).

Будучи в своей сущности глубоко метафизическими, все эти многочисленные концепции эксплуатируют крайности как номинализма, так и реализма, а их противопоставление принимает, как правило, методологически неплодотворные формы. Конца конфликту не видно, желанного синтеза не получается. Современная буржуазная социология раздирается антиномиями должного и необходимого, факта и ценности, измерения и «вживания», которые усиливают и без того фрагментарный характер социологического знания на Западе, делают все более призрачной самую возможность создания общей социологической теории и, таким образом, демонстрируют кризисное состояние западной социологии.

1 На этом основании в буржуазной социологии выдвигается тезис о том, что выбор тех или иных ответов на данный вопрос имеет значение концептуальных «первопринципов социологии». См. Спенсер Г. Основания социологии. СПб., 1898, т.1, с.277; Спекторский Е. Номинализм и реализм в общественных науках. ‑ «Юридический вестник», 1915, кн.9; Франк С. Очерк методологии общественных наук. М., 1922, §16-19; Сорокин П. Система социологии. Пг., 1920, т.1, гл.VI; Sorokin P. Social and Cultural Dynamics. N.Y., 1962, vol.2, ch.8; Abel T. The Foundation of Sociological Theory. N.Y., 1970, ch.2.

2 Дюркгейм Э. Самоубийство. СПб., 1912, с.1-8; его же. Метод в социологии. Киев, 1899, с.8-19.

3 Дюркгейм Э. Социология и социальные науки. ‑ В кн.: «Метод в науках». СПб., 1911, с.229.

4 См. Гумплович Л. Социология и политика. М., 1895, с.78; Ковалевский М. Социология. СПб., 1910, т.I, с.4, 30 и др.

5 Правда, сам Дюркгейм, понимая ограниченность данного взгляда, в ряде случаев пытался отмежеваться от крайнего детерминизма в подходе к личности. Он писал: «Науки, провозглашающие необходимость вещей, дают нам в то же время средства господства над ними... Социология, таким образом, совсем не обрекает человека на положение пассивного наблюдателя. Наоборот, одним тем, что она расширяет область нашего знания, она расширяет и область нашего действия» (Дюркгейм Э. Социология и социальные науки, с.231).

6 Подобной ревизии реализм Э. Дюркгейма был подвергнут одним из его последователей ‑ Э. Абрамовским (См. Абрамовcкий Э. Психологические основы социологии и исторический материализм. М., 1900, с.25-51).

7 Подробнее об этом см. Horowitz J. The War Game. N.Y., 1963, p.147-167.

8 Гумплович Л. Указ. соч., с.79.

9 Зиммель Г. Проблема социологии.— В кн.: «Новые идеи в социологии». СПб., 1913, сб.1, с.115-116, 121.

10 Тард Г. Социальная логика. СПб,, 1901, с.2.

11 Новгородцев П. Нравственный идеализм в философии права. В кн.: «Проблемы идеализма». М., 1902, с.279-283.

12 Weber М. The Theory of Social and Economic Organization. N.Y., 1965, p.88. Рассуждения М. Вебера, справедливо замечает американский социолог Н. Тимашев, составили манифест крайнего социологического номинализма, прямо противоположного реализму Э. Дюркгейма (Timasheff N. Sociological Theory. N.Y., 1965).

13 Новгородцев П. Указ. соч., с.270-272.

14 Петражицкий Л. Введение в изучение права и нравственности: Основы эмоциональной психология. СПб., 1908, с.24, 25.

15 См. Coser L. Masters of Sociological Thought. N.Y., .1971, p.202.

16 Weber M. Op. cit., p.103.

17 Abel T. Op. cit., p.71.

18 В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т.1, с.159.

19 К. Маркс и Ф. Энгельс. Собр. соч., т.37, с.396.

20 Timasheff N. Op. cit., p.208.

21 Znaniecki F. Social Organization and Institutions. ‑ In: «Twentieth Century Sociology». Ed. by G. Gurvitch a. W. Moore. N.Y., 1945, p.206.

22 Parsons T. The Structure of Social Action. N.Y., 1937, p.46. В последних разработках Парсонса (особенно начиная с 60-х годов) усиливаются элементы реализма.

23 Sorokin P. Fads and Foibles in Modern Sociology. Chicago, 1956.

24 Sorokin P. Society, Culture, and Personality. N.Y., 1962, p.144-150.

7