85 И далее), она остается вполне досягаемой реальной персоной, но лучшая ее часть, которая и

делала ее матерью, представляется ребенку утраченной.

Вероятность подобного происшествия в ходе послеразводного кризиса зависит (пусть даже

частично) как от исключительно обоюдных ожиданий в отношении друг друга у матери и ребенка,

так и от еще одного обстоятельства. Именно в период повышенной конфликтности отношений

мать и ребенок лишены одной из возможностей разрешения конфликтных ситуаций, которая

прежде была реальной, а именно: облегчения отношений через "третью" персону - супруга, отца.

Когда Кристиан ссорится со своей матерью, что иногда случается, им овладевают приступы

гнева. Как и многие маленькие дети, он в этот момент думает, что мать его недостаточно любит. В

такие минуты и Кристиан не любит свою мать, что не представляет собой ничего необычного, так

как любовь и сознательная агрессия являются чувствами (взаимоисключающими. (Взрослые

знают тем не менее, что злость улетучивается и освобождает место нежным чувствам: в один и

тот же момент мы можем ощущать или любовь, или ненависть*. Итак, когда Кристиан был зол на

свою мать, он не хотел ничего о ней слышать, он шел к отцу. Он бежал к нему, звонил ему по

телефону или просто думал о дом, что он предпримет вместе с папой вечером. Суспендирование

любви, объявление независимости от матери помогали Кристиану быстро освободиться от гнева и

отчаяния, так как, по сути, подобные чувства находят себе место только в любви и зависимости.

Так же было и с матерью. Через какое-то время они снова любили друг друга. Отход и обращение

к третьему лицу давали возможность регенерировать пошатнувшиеся было отношения, и мальчик

не оказывался побежденным своей яростью и своим отчаянием. После развода все основательно

изменилось. Кристиан все чаще - и особенно под влиянием развода - злился на мать. Но ему не

удавалось хотя бы на короткое время объявить свою независимость, так как отец в качестве

объекта любви и защиты отсутствовал, а страх остаться одному противопоставлял себя

агрессивным тенденциям. Но и матери недостовало третьей персоны, в лице которой она

интуитивно предполагала обрести возможность разрешить конфликт, отвлечься от тяжелых

мыслей, найти человека, с которым она могла бы обсудить свои переживания и свои проблемы. .

Отсутствует третья персона. Таким образом, мать и сын в моменты ненависти при всей их

обоюдной любви, оказываются предоставленными друг другу. Итак, любой конфликт может стать

существенной угрозой по той причине, что ребенок не может себе больше позволить временно

________________________________________________________________________

*Одновременность сознательных противоречивых чувств и стремлений (напр., любовь-ненависть,

близость-дистанция) является симптомом шизофрении.

ненавидеть свою мать или быть ненавидимым ею. Чем опаснее кажется конфликт ребенку,

тем менее он в состоянии его переносить, тем массивнее восстают его отчаяние и гнев. Этим

объясняются экстремальные колебания большинства детей в подобной ситуации между

любовной, нежной ласковостью, полным понимания сочувствием, с одной стороны, и крайне

ранящими порывами ярости и откровенно враждебным поведением, с другой.

Если подумать об аффектных реакциях детей на сообщение, что родители расходятся или

уже разошлись, и о конфликтно-разрешающей функции треугольных отношений*, то можно

заметить, какое огромное значение имеет продолжение интенсивных отношений с отцом, даже

если тот не живет больше с ребенком под одной крышей. На практике же часто все выглядит по-

иному: порой отец действительно просто "исчезает", порой родители обоюдно считают, что детям

необходима на какое-то время дистанция и уклоняются от контакта, иногда мать предполагает,

что для детей было бы неплохо вообще не видеть отца или какое-то время не видеть, иногда дети

просто не верят в возможность дальнейшего продолжения отношений и не умеют их

поддерживать, потому что боль потери слишком велика, а порой бывает и так, что дети

концентрируют на отце свои страхи и свою агрессивность, а также страх перед расплатой и сами

отказываются от контакта с ним. Во всех этих случаях отношения с отцом резко обрываются и

ребенку остаются единственно возможными отношения только с матерью. Но и тогда, когда у

ребенка остается возможность регулярно встречаться с отцом, зачастую получается так, что

разрешающая функция треугольных отношений "мать-отец - ребенок" нарушается рядом других

обстоятельств, о которых пойдет речь ниже (гл. 9 и 10).

______________________________________________________________________________

К значению триангулирования я подойду ближе в гл. 5.

Экскурс

ОБЪЕКТ. РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ ОБЪЕКТА И ОБЪЕКТООТНОШЕНИЕ

Под словом "объект" психоанализ понимает "предмет", на который направлены чувственные

("либидинозные") и агрессивные стремления субъекта. Итак, под объектами подразумеваются:

персоны, с которыми у субъекта существуют отношения; отдаленные частичные аспекты персон,

такие, как отдельные части тела или свойства характера (так называемые частичные или

партиальные объекты); собственной любовью пользуется также сам субъект ("нарцисизм"),

который может быть и ненавидим (что чаще всего является причиной депрессий); а также

животные, неодушевленные предметы, действия или ситуации. Под объекторепрезентацией или

саморепрезентацией подразумевается внутренняя, субъективная картина (также "имидж"), в

которой субъект производит себя в объект, причем эти картины редко являются цельными,

охватывают сознательные и подсознательные представления, по этой причине об объект- и

саморепрезентациях чаще всего говорится во множественном числе. В качестве

объектоотношения психоанализ подразумевает внутреннюю картину, которую субъект создает о

своем отношении к объекту; субъективный образец отношений, которые соединяются с

сознательными и подсознательными представлениями и фантазиями. Объектоотношения можно

также дефинировать как отношения между само- и субъекторепрезентациями. Объектоотношения

человека, естественно, могут быть различными от объекта к объекту и изменяться вместе с

духовным и психическим развитием. В начале так называемого послеразводного кризиса стоит

потеря отца. Как я уже пытался показать, это затрагивает и оправдывает переживания

большинства детей; часто пространственное отдаление от отца, даже если контакт с ним и

сохраняется, характеризуется как потеря. Душевные перегрузки членов семьи после развода

приводят, среди прочего, к - часто драматическому - накалу агрессивной стороны отношений

"мать-ребенок". В высшей точке кризиса образ матери теряет для ребенка добрую часть своих

черт, которые являются специфически материнскими, и выражают суть образа матери. Если

посмотреть с этой точки зрения, то такие дети являются, по сути, сиротами развода.

Что все это значит для душевной динамики последующего развития ребенка, нам хотелось бы

показать на примере Стефании. Стефании было пять лет, когда родители развелись. На это

событие реагировала она обычным образом: страхом за мать и гневом на нее, потому что девочка

обвиняла мать в том, что любимый папа нашел себе подругу. "Ты вечно ругалась^ " - бросила

Стефания укор матери. "При этом я только защищалась от невыносимого давления со стороны

мужа", - рассказывает мать. - Он вел себя также нетерпимо и отвратительно по отношению к

Стефании, а она, оказывается, этого даже не замечала!" Мать была глубоко ранена упреками

дочери и отсутствием солидарности с ее стороны и не в состоянии была справиться ни с ее

агрессивностью, ни с собственной злостью по отношению к дочери, которая питала себя

разочарованием. Многие дети обращают свои агрессии или концентрируют их на том из

родителей, который оказывается "под-рукой", и на котором в повседневных конфликтах

представляется возможным реализовать эту агрессивность*. Стефания в зените своей <эдиповой

________________________________________________________________________

*Но это необязательно (ср.гл. 10.2). Подобный механизм "размещения" агрессий встречаем мы также и у

матерей (с. 90).

влюбленности> в отца всю вину за столь тяжело переносимое сознание того, что она

покинута им, возлагала на мать. Отношения между Стефанией и матерью с характерной

агрессивностью обострились в послеразводной фазе. Разочарование и злость мешали матери

понять потребности ребенка в контроле за ней (возникающие от чувства страха потерять мать) и

его зависимость, она встречала дочь примерно такими словами: "А, теперь ты пришла... но сейчас

я не хочу с тобой быть!" Или: "Сейчас ты хочешь, чтобы я была добра к тебе, но тебе не мешало

бы раньше об этом подумать!" К тому же ребенок должен был оставаться в детском саду целый

день, а не всего лишь три часа, как раньше, так как мать работала.

Психическое состояние девочки после развода заметно ухудшалось. Опасение, что она

совсем потеряет отца, подтверждалось: он до сих пор не появлялся, из чего Стефания сделала

заключение, что виновата опять мама. В ее представлении мать вполне могла играть эту роль,

поскольку она ее больше не любит, как прежде. Может быть, потому что папа любит Стефанию

больше, чем маму. Предположение, что мать больше не будет любить ее, как раньше,

подтверждалось в глазах ребенка ежедневными агрессивными ссорами, отчего возрастал страх

навсегда остаться со "злой матерью". Вместе со страхом росло и чувство вины из-за своей и любви к отцу. Опасение ребенка, что мама отомстит ей, сделает однажды выводы и оставит ее

одну, делало девочку все зависимее и нетерпеливее. Доходило до рыданий и крика, когда мать

уходила по делам или когда она приводила ее каждое утро в детский сад. Стефания не верила

больше, что мама обязательно вернется.

Страхи Стефании, вызванные разводом, аккумулировались в угрозе для ее жизни. Уже через

полгода мир, казалось девочке, перевернулся, так же, как казалось Манфреду и Катарине, но не в

результате описанных выше переживании развода, а в результате кризиса отношений между

матерью и ребенком. И точно так же, как у Манфреда и Катарины, ее система обороны стала

раскачиваться, но только медленнее. К моменту развода Стефания производила впечатление

нормального, по возрасту развитого ребенка - и даже более того, - в ней можно было отметить

то, что мы в психоанализе называем "психическим структурированием": девочка за первые три

года жизни научилась интегрировать хорошие и плохие стороны, амбивалентные репрезентации

объекта, т.е. она понимала, что ее родители имеют хорошие и плохие свойства, но тем не менее

она была уверена в их любви и защите. С помощью живых представлений, рисунков и игр

Стефания одерживала все новые и новые победы над (по причине приобретенного сознания

константности объекта) не особенно грозными конфликтами влечений, которые смягчались также

благодаря способности Стефании в триангулярной системе отношений в конфликтных ситуациях

переходить от матери к отцу и наоборот. Таким образом, в развитии ребенка представлялась

возможность сдерживать в определенных рамках возникновение массивных страхов, которые

могут вызвать к жизни патогенные процессы обороны. Поскольку здесь речь идет о

внутрипсихических процессах и приобретениях, такое психическое равновесие у маленьких детей

в большой степени зависит от определенного развития внешних обстоятельств. Долгая разлука,

которая обманывает доверчивое ожидание новой встречи и веру в сохранение любовной

привязанности, может сотрясти константу объекта, при этом "злая" мать, которая становится все

более "злой", и ошибка "третьего объекта" ведут к обострению внутренних конфликтов. Стефания

больше не могла при помощи обычного механизма обороны совладать с возрастающим страхом.

Изложенная здесь зависимость ребенка и его потребность контролировать куда мать уходит,

- это только одна из сторон усиливающейся регрессии. Отказ обороны заставил .Стефанию

активировать такие примитивные механизмы .обороны, как проекция и разделение. Она

проектировала свою (по ее опасениям разрушительную) ярость на мать, в результате чего та

казалась ей еще "опаснее" и "злее". .Проекция и реальная агрессивность отношений "мать-

ребенок" привели в конце концов к разделению в материнской репрезентации объекта на "совсем

хорошую" и "совсем злую", причем добрая мать все чаще и чаще была недосягаема для ребенка, а

рядом оставалась только злая. К этому разделению объекта Стефания относится так, как обычно

относятся к врагу: она кричит на мать, ругает ее, кидается на нее или убегает и закрывается. Итак,

послеразводный кризис привел Стефанию к изменению общей психической организации.

Стефания не просто реагировала на развод, через два месяца после развода она стала неузнаваема.

То, что случилось с Манфредом, Катариной и Стефанией, мы можем охарактеризовать как срыв

системы обороны, причем у Стефании речь идет не столько о внезапном сломе, сколько о

постепенном опустошении, замене системы обороны механизмами психических преодолений

конфликтов, которые относились к давно пройденным фазам развития. В итоге через несколько

месяцев после развода мы видим, как шестилетняя девочка пытается преодолеть свои страхи и

свое напряжение психическими методами двухлетнего ребенка" ("возраст упрямства").