10.2. Отказ от отца как особый вариант посттравматической симптоматики

Если окружающие не в состоянии оказать ребенку достаточную помощь, которая позволила

бы ему, хотя и с болью, но без больших срывов личности, преодолеть развод (гл. 1), то "Я"

ребенка прибегает к подсознательным механизмам обороны, которые, так сказать, временно

кладут конец кризису, длящемуся порой недели, месяцы, а иногда и больше года, и вместе с тем

опасной психической деструктуризации (гл. 2 и 3). "Посттравматической обороной" ребенок в

известной степени переносится из психического хаоса послеразводного кризиса в собственное

воссоздание. Путем процессов вытеснения, изменений влечений и схемы восприятия ребенок

строит модифицированную систему себя-объекта и репрезентации отношений, новую

сравнительно лишенную страхов "картину мира", которая обещает быть жизнеспособной.

Подобное равновесие, конечно, достигается путем более или менее больших жертв со стороны

"психического здоровья" или со стороны шансов развития и это могут быть невротические

симптомы, ограничение способности к переживаниям и других функций "Я", (например, потеря

или односторонность в познавательных и интеллектуальных способностях), другие укрепленные

черты характера, и прежде Всего повышенная диспозиция реагирования на трудные ситуации в

дальнейшей жизни тяжелыми психическими Заболеваниями и (или) потерей душевного

равновесия*.

________________________________________________________________________

* К длительным воздействиям (ср. гл. 11).

Жизнь человека, и особенно ребенка, раскрывается в рамках (реальных и внутренних)

отношений. Это действительно, конечно, и для (в широком смысле) невротических образований.

Возьмем, например, подчиненность в качестве примера одного из невротических симптомов или

невротического образования характера. Она проявляется (также) и тогда, когда часть ненависти,

появившейся, например, в результате соперничества или отвергнутой любви, направляется против

собственной персоны ("я ничего не стою; я не могу сравнить себя с ним (с нею) и поэтому я не

имею права ничего желать") и, с другой стороны, превращается в чрезмерное восхищение и

переоценку объекта. Подчиненность метит, однако, и определенный образец объектоотношений,

который в качестве вида внутренней модели применяется к различным объектам, переносится на

них. У каждого человека есть определенное (часто очень ограниченное) число внутренних

образцов объектоотношений, которые тесно связаны между собой. Нередко они имеют также

оборонительную функцию. Так, подчиненность защищает от опасности как перед собственной

агрессивностью, так и перед агрессивностью объекта. В определенных обстоятельствах

отклонение объекта или обрыв отношений кажутся ребенку единственно возможным или

наиболее приемлемым способом преодоления страха. Развитие подобного симптома или

невротического образца объектоотношения можно себе представить в следующей упрощенной

форме*: прежде всего ребенок любит своего папу, но он также испытывает печаль и ярость по

отношению к нему, потому что тот его покинул. Если он время от времени с ним встречается, то

это примиряет его. Таким образом он получает также что-то от отца. Эти чудесные часы он не

хочет портить упреками и агрессиями - он забывает о них на эти несколько часов или

________________________________________________________________________

*Ср. (дифференцированное) теоретическое представление на с. 285 и далее.

два дня, проведенных вместе. В промежутках же такое забывание становится все труднее

осуществлять. От отсутствующего отца едва ли ребенок получает что-то, что могло бы смягчить

его разочарование и гнев. К этому добавляются проблемы с мамой, страх, что она тоже может

уйти, разочарование и гнев по тому поводу, что она не дает ему той любви, в которой он в

настоящий момент столь нуждается, что у нее нет для него достаточно времени, она не

воспринимает его всерьез и так далее. Но он ничего не может поделать и предоставлен полностью

в ее власть. Это вызывает в ребенке гнев не только по отношению к матери, но вместе с тем по

отношению к отцу, который бросил его в такой трудной ситуации, не помогает ему, не может

показать ему выход. Чем глубже погружается ребенок в послеразводный кризис, тем "злее"

(непонимающими, нелюбящими, невнимательными) становятся мать и отец в его глазах и тем

труднее становится ему сохранять "хорошую мину" по поводу периодических посещений отца

теперь, когда тот здесь, и, наконец, можно предъявить ему счет за его вину. Но он все еще очень

боится потерять отца навсегда. Таким образом на какое-то время ему удается приспособиться и

(или) подчиниться организации родителей и поддерживать составленную отцом программу

посещений, что, однако, среди прочего, приводит к тому, что он в промежутках в совместной

жизни с матерью все меньше в состоянии владеть своими агрессивными аффектами. И это делает

его положение все более невыносимым. У него создается впечатление, что добрые образы

(свойства) мамы и папы полностью потеряны, что, однако, должно означать - одному оказаться в

мире, наполненном исключительно злыми объектами. Но он не может, себе такого позволить.

Каждый ребенок (и только ли ребенок?) нуждается хотя бы в одной персоне, которой он мог бы

доверять. Но кто это может быть? Ведь невозможно найти себе новых родителей. Итак, речь

может идти только о маме или папе. Но оба они потеряли его доверие. Однако, с точки зрения

ребенка, имеются две сменяющие друг друга версии: мама считает только отца злым и виноватым,

папа - исключительно маму. Если ребенку удастся подключить себя к одной из этих двух версий,

то можно будет многого достигнуть: один, избранный таким образом родитель будет освобожден

от вины и ребенок сможет снова ему доверять. Улучшение отношений не будет больше

подвергаться опасности со стороны собственных агрессий, которые в дальнейшем он направит

только на (одного) виноватого родителя. На него можно будет также взвалить и собственное

мучительное чувство вины. Чем злее и недостойнее любви кажется тот, тем меньше поводов у

ребенка доверять "этому человеку" в дальнейшем и в будущем развод начинает ему казаться

лучшим разрешением проблемы. К этому добавляется, что ребенок замечает, как хорошо

действуют его "взгляды" на родителя, освобожденного таким образом от вины. Снова

просыпаются все желания по поводу двойственного союза и неделимого внимания со стороны

одного из родителей.

Но кто из обоих должен стать высоким избранником? Для большинства детей, в основном

для тех, кто после развода остается с матерью, в высшей точке кризиса ко времени ставших

невыносимыми страхов решение вполне объяснимо - это мама. И именно по двум совершенно

равноценным причинам. Во-первых, потому что чаще всего у маленьких детей мать репрезентует

собой хотя и не всегда желаннейший, но зато необходимейший объект и, во-вторых, это было бы

невыносимо жить вместе с отклоненным объектом, который едва ли воспринимался бы как

любимый*. Таким образом, отец приносится в жертву

________________________________________________________________________

*Ср. в противоположность к этому Ютту (с. 269), которая под давлением мучительного чувства вины

повела себя по-другому и приняла решение в пользу отсутствующего отца.

восстановления психического равновесия. И наступает день, когда ребенок дает понять, что

он не хочет больше видеть отца...

Функция этого образца обороны настолько ясна, что следует задать себе вопрос, почему не

все дети реагируют так, почему отклонение отца не является обычной составной частью

разрешения посттравматических конфликтов? На этот вопрос отвечает взгляд на детали

изложенного выше повествования. Решения (конечно, большей частью подсознательные),

приводящие к отклонению отца, зависят, собственно, от условий, восприятия и специфических

оценок ребенка, которые не являются независимыми от поведения окружающих. Исходя из моего

опыта, вероятность такого отклонения тем больше:

* чем важнее и интенсивнее были у ребенка отношения с матерью по сравнению с

отношениями с отцом уже перед разводом**;

* чем глубже погружается ребенок в послеразводный кризис;

* чем дольше ребенок не видит отца в это трудное время или чем реже он с ним встречается;

* чем больше разочарования оставляют после себя посещения отца;

* чем яснее родители отрицают общую вину и, таким образом, делают другого (злым)

носителем вины;

* чем яснее показывают они ребенку свою ненависть друг к другу и каждый подчеркивает

непростительность поведения другого.

Если же в противном случае отец приобрел бы для ребенка повышенное психическое

значение, то тот стал бы бороться за сохранение этих отношений; если возникающие после

_______________________________________________________________________

**Важность объектоотношения умышленно поставлена на первое место. Она не обязательно

соответствует интенсивности внешних отношений: ср. некоторые различные триангулярные функции

отцовского объектоотношения.

развода страхи удерживаются в рамках и могут смягчиться, то в массивных стратегиях

обороны просто нет необходимости; если ребенок видит отца регулярно и тот принимает участие

в его жизни, то смягчаются его гнев и разочарование; чем более удовлетворяюще оформляются

контакты, тем, с одной стороны, привлекательнее остается отец и, с другой, - тем больше

повышается вероятность разрядки накала конфликтов объектоотношения с матерью; наконец,

общая ответственность родителей за причиненную ему боль лишает ребенка модели разрешения

своего конфликта при помощи "козла отпущения" и предлагает на ее место альтернативу

прощения и нового доверия. Ни одно из этих обстоятельств само по себе не в состоянии

детерминировать решение ребенка "за" и "против" продолжения отношений с отцом. Однако,

взаимно дополняя друг друга, они становятся возможным фактором влияния.

Отклонение отца является вариантом посттравматического разрешения конфликтов, который

встречается гораздо чаще, чем это можно предположить, взирая со стороны. Оно не обязательно

выражается в открытом нежелании посещать отца. Антону двенадцать лет. Его родители

развелись пять лет назад. С тех пор он навещает отца регулярно каждые вторые выходные. Итак, с

виду кажется все хорошо. Но именно только с виду. В ходе тестового обследования можно было

установить, что он так никогда и не простил своему отцу, что отец для него "умер". Вначале

Антон признавал посещения, потому что мать просила его об этом, опасаясь ссор с бывшим

супругом, финансовых осложнений и т.п. Постепенно выстроил он себе там свой "собственный

Мир". У него были друзья, поблизости находились озеро для купания, лужайки и лес, хорошие

условия для езды на велосипеде, в его распоряжение был предоставлен компьютер для игр,

видеотека и т.д. С отцом у него едва ли был тесный контакт. Антон научился использовать его

дом и благосостояние, тот стал для него чем-то вроде великодушного дяди или хозяина. Как отца

же он его после первых месяцев, которые следовали за разводом, более не воспринимал. Мать

протестовала против контактов между отцом и мальчиком прежде всего потому, что опасалась,

что ее бывшему мужу материальным великодушием удастся купить любовь ребенка и отнять его у

нее. Когда она пришла к соглашению со своим бывшим супругом, то показала ребенку модель

отношений: экономически использовать отца. В сильной идентификации с матерью сделал он эту

модель своей. Он воспринимал отца без благодарности, рассматривая все, что тот делал как "долг

и обязанность", и едва ли засчитывал ему что-либо в заслугу. Отец в силу разочарований и

неуверенности, которые он переживал в отношениях с сыном, позволил соблазнить себя

возможностью замены своей персоны материальным благосостоянием, вместо того чтобы

добиваться активных эмоциональных отношений с ребенком, т.е. нового примирения.

Характер, который Антон придавал своему объектоотношению к отцу после развода,

создавался не без участия его родителей. Однако в первую очередь на этом примере особенно

чеканного "симптома" я хочу еще раз показать, что в послеразводных отношениях и сами дети

принимают совершенно персональное и активное участие. И именно с двух позиций, как мы

наблюдали и у родителей (гл. 1, 2, 9): во-первых, они ни в коем случае не являются только

реагирующими, а своим поведением влияют на поведение родителей. Часто случается, что дети на

стадии острой амбивалентности по отношению к отцу настолько неохотно позволяют им себя

забирать и по причине отсутствия радости в течение совместного времяпрепровождения

настолько разочаровывают отца и вселяют в него неуверенность, что тот все меньше стремится

интенсифицировать с ними контакт. Если ребенок совсем или частично (как Антон) в ходе

посттравматической обороны отклоняет отца, то это заставляет того ресигнировать. Отец

отступает или удовлетворяется неодушевленной ролью. Во-вторых, я попытался показать, что с

детьми не просто "случается" такое поведение или вид поведения, который упирается в

интеракциональное развитие или акцентирует его, а у них имеется важная подсознательная

оценка, чем они помогают себе успокоить свои мучительные психические конфликты, которые

опять же обусловлены влиянием окружающих. В конце предыдущей главы (с. 283) я писал, что

семейные констелляции после развода часто обязаны "подсознательным коалициям" родителей. В

том же смысле мне хочется дополнить взгляд на подсознательные душевные процессы ребенка: к

этим послеразводным констелляциям относятся (как минимум) три...