5.2. Незавершенная индивидуализация

Симона (после развода ей было пять лет) одна из тех детей, чья индивидуализация была

приостановлена из-за массивных конфликтов с матерью. У Симоны в первый год жизни

сложились необыкновенно нежные отношения с отцом. Мать чувствовала себя обязанной помочь

в работе своей больной матери в ее магазине, поэтому пригласила к Симоне няню, но большую

часть забот по уходу за ребенком взял на себя отец. Он позволил себе ограничить свою

профессиональную деятельность, чтобы постоянно быть в распоряжении дочери. Ничто не

мешает заявить, что отец занял при дочери место матери. Однако к концу первого года отношения

изменились довольно резко. Помощь матери в родительском предприятии больше не требовалась

и она теперь заботилась только о дочери. Отец, который постоянно упрекал жену, что, дескать,

той ее мать дороже своей собственной семьи и собственного ребенка, воспринял материнские

старания своей жены лишь как конкуренцию, стал опасаться за любовь дочери и, наконец,

почувствовал себя использованным и выброшенным. Но ему хотелось уйти от конфликтов.

Поэтому не удивительно, что он занялся делами своей собственной фирмы, поставил перед собой

задачи, требующие больших затрат времени и энергии, а также недельных, а порой, и месячных

заграничных поездок. Можно сказать, что он уступил родительское и воспитательное поле

деятельности своей жене. Но Симона вместе с отцом потеряла свою психологическую мать и

вынуждена была довольствоваться вторичным объектом. (Биологическая) мать едва ли могла,

однако, удовлетворить первичные и регрессивные запросы Симоны, ей недоставало важного

опыта отношений, и между матерью и дочерью образовалось некоторое отчуждение. Все попытки

матери отдать дочь в детский сад или так называемой дневной матери кончались неистовством

ребенка, который в одинаковой мере цеплялся за мать или кидался на нее с криками и кулаками.

Чувство отчужденности по отношению к Симоне, беспомощность, разочарование по поводу брака

и, вероятно, мысли о том, что отец имел с дочерью меньше проблем, развили и без того

обремененные конфликтами отношения с дополнительными агрессиями матери против дочери.

Процесс индивидуализации Симоны не только задержался, но, более того, "фаза нового

приближения" с борьбой за автономию вообще не нашла завершения. Симоне не удалось развить

стадии константы объекта и раздвоенная репрезентация объекта с возрастающей силой стала

встраиваться в садо-мазохистский образец отношений матери и дочери таким образом, что до сих

пор дня не проходило без борьбы, крика и слез. Мы уже проследили на примере послеразводного

кризиса, что такие отношения не могли помочь преодолеть массивные страхи ребенка, которые

проектировали собственные разрушительные импульсы на "злую" мать и питались агрессиями,

исходящими от "реальной" матери. Симона так никогда и не стала чистоплотной, мочилась и

пачкалась почти каждый день, что следует понимать как регрессивные и агрессивные симптомы.

Симона относится к тем детям, на которых развод родителей, состоявшийся перед ее

шестилетием, почти не произвел впечатления (ср. с. 112), хотя она и демонстрировала типично

аффектные реакции и ее агрессивная симптоматика временно усилилась. Структурного срыва,

однако, который мы наблюдали у большинства детей в послеразводной фазе, у нее не произошло.

Для страхов, вступающих в силу в этой фазе, Симона, собственно, нашла невротическое решение

уже перед разводом. Ключом к феномену большой стойкости детей, которые до развода уже

построили в большой степени агрессивно окрашенные отношения с матерью, является тот факт,

что во всех этих случаях обнаруживается созданный на протяжении долгого времени симптом

(энурез, энкопрез, фобии, симптомы истерии страха и конверсации, принудительно-невротические

образования), который связывал часть тех страхов, которые не давали другим детям возможности

выдерживать усилившиеся агрессивные отношения с матерью и приводили их к регрессиям и

(посттравматическим) мероприятиям обороны.