2.6. Неудавшаяся регрессия

Частичные регрессии относятся к репертуару каждого человека в трудных ситуациях.

Ежедневные поводы для них - усталость, переживания или болезни. Перед потребностями тела

меркнет взрослый мир планов, внимания и ответственности и появляется желание, чтобы тебя

побаловали, хочется услышать доброе слово, лечь в свежую постель, испытать счастливое чувство

защищенности - все то, что, как правило, предназначено детям. Мы можем также "по-детски"

реагировать на людей, которые нас обижают или доставляют нам неприятности, что выражается в

радости причинять вред, мстить, интриговать или возмущаться, несмотря на то что мы прекрасно

понимаем, что это "ничего не дает". И мы можем - хочется надеяться - радоваться как дети,

если напряжение проходит и наши желания исполняются. Мы празднуем Рождество, дни

рождения и наши успехи, потому что поздравления, подарки и чувство, что тебя балуют, дают нам

ощущение любви, ощущение того, что ты не забыт - две вещи, которые нам так нужны, чтобы

выстоять под натиском требований, предъявляемых взрослым миром.

Более выразительны частичные регрессии у детей, которые обычно по несколько раз в день

меняют свой психический возраст. Семилетняя Эльвира не желает чистить зубы, сопротивляется и

ведет себя, как двухлетняя. Спустя мгновение она уже помогает матери ухаживать за ее

маленьким братом, как большая девочка. К тому же минимум раз в день она требует от матери,

чтобы та взяла ее на руки и покачала, как младенца, а потом строгим голосом делает замечания

своим родителям, что те выбрасывают банку из-под огурцов в мусор, а не в контейнер для стекла.

И конечно, вечером мама или папа должны сидеть у ее кроватки, рассказывать ей сказку, пока она

не заснет, прижав к груди игрушечного мишку, которому она хранит верность с первого дня

своего рождения. Похоже на то, что девочка, удерживаясь над пропастью на трудной и скользкой

дороге социального приспособления и формирования самостоятельности, время от времени,

должна убеждаться в присутствии надежной, готовой придти на помощь руки, в присутствии -

на всякий случай - растянутой внизу "спасательной сети" для того, чтобы быть способной и

далее балансировать.

Если возрастает напряжение, то такие поиски опоры и

- шаги назад становятся более частыми и паузы в продвижении вперед более длинными.

Выравнивающая и придающая силу функция этих частичных регрессий действует естественно

только тогда, когда объект, на который направлены регрессивные желания, чувства и надежды,

как говорится, "играет за компанию". Иначе говоря, если Эльвирино упрямство действительно

повышает привязанность к ней матери, если та действительно держит ее на руках и качает, как

младенца, а вечером сидит у ее постели, рассказывая сказки. Если бы мать этого не делала, то

регрессивные тенденции ребенка не находили бы разрядки, а, наоборот, обременялись бы

дополнительно, потому что "потеря предохранителей" всегда означает возрастание страхов. В

Эльвирином случае, например, это страх, что она не так любима, как ее маленький братик. В

подобных ситуациях можно часто наблюдать, как дети постепенно освобождаются от своих

либидинозных желаний - в данном случае желания, чтобы тебя подержали на руках и покачали,

рассказали сказку перед сном и т.д., - но зато у них усиливаются агрессивные тенденции -

упрямство, приступы гнева; известно, что ребенок, который злится и кричит, может добиться от

родителей больше, чем тот, который просит. Таким образом ребенок открывает для себя - или

вновь открывает - применение власти как средство борьбы со страхом.

Послеразводный кризис предлагает все больше возможностей проследить развитие от

"нормальных" (частичных) регрессий до распространенного суспендирования соответствующего

возрасту набора потребностей, чувств, психических механизмов и возрастания агрессивно-

регрессивных устремлений. Трагично, что чем больше такой ребенок, как Стефания, впадает в

регрессию, тем меньше шанс, наконец-то, понять, что ей так срочно нужно, а именно,

основательные доказательства родительской любви. Часто из-за тяжелой психической ситуации

родителей (прежде всего матери) агрессивно-регрессивные устремления ребенка остаются

неопознанными и поэтому не вызывают стремительной защищающей и доказывающей

привязанность реакции.

Если мы бросим взгляд на внутрипсихические процессы, то сможем увидеть, что Стефания

вернулась в период разделенной репрезентации объекта, что она видит мир глазами брошенного

двухлетнего ребенка, который чувствует себя зависимым от чужих ("злых") персон и ведет себя

соответственно. Со стороны, разумеется, трудно увидеть в злой, раздраженной шестилетней

девочке растерянного двухлетнего ребенка. Стефания проявляет, конечно, свои физические и

умственные способности, которые не были затронуты регрессией. Если двухлетняя не хочет

переходить через улицу, она дрожит и кричит, Стефания же просто бежит; если двухлетняя

пребывает в бессильной ярости, она бросается на землю или колотит кулачками, Стефания же

ругает мать или кидается на нее; там, где двухлетняя пытается получить разрядку напряжения

сосанием пальца, Стефания начинает все чаще открыто мастурбировать. Мать стала все больше

бояться всех этих проявлений и пыталась с ними бороться. Стефания же таким образом получила

подтверждение созданной ею картины мира, а именно, что она окружена злыми (разделенными)

объектами, в то время как добрые объекты исчезли из ее жизни. Страхи и растерянность девочки

еще больше возросли...*.

________________________________________________________________________

*Собственно говоря, существует много родителей, которые боятся своих двухлетних детей. Серьезные

приступы гнева на втором и третьем году жизни связаны большей частью с тем, что родители не способны

правильно реагировать на требования автономии ребенка, которые выражаются в оппозиции или быстро

меняющихся запросах, а воспринимают их как проявления, направленные против их личности, раздражаются и

считают себя обязанными "сломить" волю ребенка. "Сломить", однако, полагается только нечто угрожающее.

Эти родители ведут со своими детьми борьбу за власть, как если бы перед ними стоял физически, умственно и

душевно равный им противник. Они стремятся показать своим маленьким детям, "кто здесь главный". Но

добиваются лишь того, что дети воспринимают их самих как нечто ужасное, угрожающее и жестокое и таким

образом борьба за автономию превращается в борьбу против злого, угрожающего объекта (ср. с. 119 и далее).

Но не только поведение объектов разрушает попытку победить страх путем регрессии.

Несмотря на то что дети ставят на службу регрессивным тенденциям функции "Я", которые не

были затронуты регрессией, им противопоставляют себя некоторые оставшиеся "зрелыми" части

личности. Александру было шесть с половиной лет и он находился в такой же глубокой

регрессии, как Стефания. Объекты в один миг способны были менять свое качество и

превращаться из "совсем хороших" в "совсем плохие". Тогда Александр начинал кричать и

буйствовать, швырять попадавшиеся под руку вещи и его едва можно было успокоить. Когда

"приступ" кончался, мальчик снова приобретал ясность. Конечно, он знал, что у него только одна

мама и она выглядела снова совсем нормально и ее ужасная гримаса, которую он перед этим

видел, бесследно исчезла. Его собственные регрессивные поведение и чувства казались ему

сейчас давно прошедшими. Но не только это: он (до сих пор) сильно идентифицировал себя со

своим отцом, хотел быть большим и сильным и мать должна была им гордиться, особенно сейчас,

когда он был единственным "мужчиной" в доме. Но Александр видел, что в панической

растерянности он просто не знал, что делает, и эта ужасающая ненависть к матери в такие

моменты... Александру было стыдно за себя и он сам себя ненавидел. Мальчик проецировал в

определенной мере как свою собственную ярость, так и свое представление о себе на родителей и

думал о том, что отец будет его презирать, а мать будет разочарована в своих ожиданиях.

Поскольку такие чувства, действительно, появляются у родителей, то Александр не мог выйти из

своего

регрессивного заколдованного круга. Когда он в дополнение к этому частично потерял

контроль над своим телом и стал по ночам мочиться в постель, мальчику грозила утрата остатков

уважения к самому себе. В проекции на родителей это называлось потерять остатки их любви*.

На примере Магдалены и Стефана мы видели, как дети могут использовать первые недели

после развода для того, чтобы вновь обрести свое душевное равновесие. Хотя методические

гипотезы наших исследований не допускают никаких статистических выводов, но я склонен все

же на основе научно-социальных данных и моего собственного опыта сделать вывод, что

Магдалена и Стефан относятся к меньшинству и что для большинства детей послеразводный

кризис представляет собой действительно критическую фазу. Провоцирующие страх конфликты

отношений "мать-ребенок" в послеразводный период в этом смысле настолько

сверхдетерминированы, что опасность перегрузки системы обороны намного выше, чем шанс, что

мать и остающийся доступным отец в состоянии оказать ребенку необходимую поддержку в

самостоятельном преодолении кризиса при помощи послеразводных реакций.

________________________________________________________________________

*Ночное недержание мочи у детей наряду с возбуждающими страх внутренними конфликтами может

являться развивающимся невротическим симптотом. Восьмилетняя Беттина на протяжении последних трех

лет страдает недержанием мочи. В основе симптома лежит довольно сложный конфликт, который

центрирован на рождении ее младшей сестры. Никто из тех, кто знаком с Беттиной, не предполагает, что у

девочки большие душевные проблемы. Она хорошая ученица, добивается намеченного, фантазерка, одарена

художественно, умеет радоваться жизни, сохраняет довольно хорошее отношение к родителям, а также к

другим детям, в том числе и к своей сестре. Беттине удалось все беды в ее конфликте сконцентрировать в этом

симптоме. У нее энурезис - результат партиальной (частичной) регрессии, хотя это и невротический симптом,

но он защитил основные области ее "Я" от дальнейшего разложения. У Александра же энурезис явился

сопроводительным обстоятельством расширившейся регрессии, которая завела его в тупик.