Глава 23 Коррекция памяти

Генеральская «Волга» миновала подворотню и въехала в ухоженный внутренний двор.

– Пожалуй, ты меня всё-таки подожди, – бросил Кривошеин водителю.

Он вышел из машины и бегло осмотрелся. Оттого, наверное, что оба предыдущих визита приходились на тёмные, холодные вечера, когда окружающее воспринимается несколько иначе, Ивана Фёдоровича не покидало ощущение, что он здесь впервые. Спасибо, подъезд только один!

Тем не менее, он замешкался около двери – не мог вспомнить номер квартиры. Разглядев расположенную чуть в стороне от других кнопку с надписью «консьерж», Кривошеин решительно надавил на неё и, услышав характерный зуммер и щелчок, вошёл. Дверь за ним тут же автоматически закрылась.

В просторном холле отреставрированного – а по сути, заново построенного – дома, несмотря на отсутствие окон, было чисто, светло и уютно. Экзотическим растениям и пальмам в кадках, очевидно, вполне хватало искусственного дневного света. Справа, из специально огороженного помещения с окошком, навстречу гостю вышел опрятного вида, уже довольно пожилой мужчина и с приветливой улыбкой обратился к нему:

– Здравия желаю, товарищ генерал!

– Добрый вечер, – ответил Иван Фёдорович и, не скрывая удивления, внимательно взглянул на консьержа.

Тот лукаво сверкнул глазами:

– Не узнали? Конечно, столько времени прошло! Я уж почти десять лет как на пенсии!..

– Пал Капитоныч? – Кривошеин протянул руку. – Булов!

– Точно так, собственной персоной, – ответил старик, взяв его руку в обе свои и несколько раз тряхнув. Было видно, что он искренно рад встрече. – Вот, жив пока, курилка.

– Курилка! Насколько я помню, мы с тобою чуть ли не двумя единственными «некурилками» на всё Управление были.

– Нет, майор Беглов тоже не курил. Но мы-то с ним, два кабинетных червя: я – в кадрах, он – в хозуправлении – дело понятное. А вот как вы умудрились на самом, можно сказать, переднем крае не закурить – это вопрос. Да… Я ведь вас ещё капитаном помню!

– Капитаном? – недоверчиво взглянул на него Кривошеин.

– Точно так. Неужели забыли, как мы с комиссаром привозили вам в госпиталь приказ на майора? Вместе с орденом?

– Твоя правда, старик, – почему-то тяжело вздохнул Иван Фёдорович. – Сколько же тебе сейчас?

– У-у! Скоро юбилей отмечать буду.

– Так пора бы уже с внуками нянчиться!

– Внуками? Правнучке, главной моей отраде, четвёртый месяц!

– Вот и я говорю, что отдохнуть бы время! Полковничьей пенсии со всеми добавками на правнучку хватит, думаю?

– У меня ж ещё внучка и два внука! Да и кроме того – силы вроде пока есть. А дома стоит только осесть – всё! Глазом моргнуть не успеешь – уже не сидишь, а лежишь, к выносу готовишься, как шутит мой сын.

– Я смотрю, он у тебя чуткий малый. Да... Значит, внуки-правнуки радуют?

– Не то слово! Ей-Богу, с каждым – а их у меня четверо – на пять лет, точно, помолодел.

– Выходит, правильно говорят: «Любите своих внуков – они отомстят за вас вашим детям!»

– Как же их не любить?! – воскликнул Павел Капитонович, не расслышавший окончания фразы. – Жаль только, время подгадалось для их жизни неважнецкое. Это ж надо было – такую державу… А теперь вот, извольте видеть: мало того, что полковник в отставке при дверях нынче деньги зарабатывает, так его к тому же и на французский манер обозвать надо. Я сменщику говорю – он-то много меня моложе – а что, говорю, русское слово «привратник» отменили? Обязательно «консьержем» – тьфу, и не выговоришь сразу – именоваться нужно? Так они меня теперь так и зовут. И жильцы – тоже. У нас тут теперь два консьержа и один привратник.

– И давно ты привратничаешь?

– Да нет, третий месяц всего. По какому великому блату мне это место сосватали, рассказывать – дня не хватит. Таких молодых конкурентов обскакал, куда там…– Он махнул рукой и с доброй улыбкой взглянул на Кривошеина. – А говорят, Ленинград – большой город. Я, как фамилию и отчество вашего сына увидел, сразу о вас подумал. Спрашивать-то его самого, ясное дело, не стал!

– Что так? Мог бы и спросить. И ещё! Пал Капитоныч, кончай мне выкать, а? Неловко даже, честное слово!

– Не положено, – посерьёзнел Булов, – тут с этим строго: «здравствуйте – до свидания». Субординация похлеще армейской. Да... Дожили до этого самого рыжего-бестыжего капитализьма... с лицом в веснушках. С вами, вот, к примеру, – старик понизил голос, – я уже знаете, сколько пунктов нарушил? – Он начал загибать пальцы. – Дверь открыл и впустил, не переговорив, не выяснив – раз, вышел из этого своего кабинета-дворницкой навстречу – два, заговорил – три. Конечно, я б не открыл, если бы не увидел вас через видеокамеру, а всё-таки, имейте ввиду… Вот. Ну а если вы сына навестить решили, то могу сообщить, что он в отсутствии.

– В этом я почти не сомневался. Заехал так, по пути, на авось. У него что-то сегодня и мобильный не отвечает, а мне надо... его повидать. Когда он обычно возвращается, можешь сказать?

– Обычно? – Павел Капитонович замялся, но потом, очевидно, решился. – Вот ведь – очередной пункт нарушаю! Ох, генерал, подведёте вы меня под монастырь… Обычно – поздно возвращается. Только, когда я сказал, что он нынче в отсутствии, то имел в виду не данный конкретный момент, а вообще. Его уже дней около десяти, пожалуй, нет. У нас же – всё на глазах, можно сказать, фиксируется. Так что могу ответственно заявить, что Юрий Иванович, скорее всего, уехал куда-то на пару недель отдохнуть-развеяться…

– Мне бы твоей уверенности чуток, – снова помрачнел Кривошеин. – Вот что, Пал Капитоныч, у меня к тебе просьба, уж, извини! Одним нарушением больше – теперь, думаю, не суть.

– Да чего там, Иван Фёдорович, – озабоченность генерала, по-видимому, передалась полковнику-привратнику. – Говорите, что нужно.

– Вот тебе мои телефоны…– Кривошеин достал визитную карточку и что-то черканул на ней. – Сообщи мне, пожалуйста, сразу, как только он появится. В любое время, на мобильный, домой, на службу – я написал тебе номер прямого.

– Что-нибудь серьёзное, товарищ генерал? – спросил консьерж, пряча визитку.

– Хочу надеяться, что нет, – не сразу ответил тот. – Пока, по крайней мере.

– Не волнуйтесь, дам знать сразу же. Причём, чтоб ваш номер не «светить» – если наш аппарат здесь под присмотром – позвоню по своей трубке.

– Спасибо тебе…

* * *

– Завтра подъезжай немного пораньше, – обратился Кривошеин к водителю, как только тот остановил машину около его подъезда, – где-нибудь в половине седьмого. Будь здоров!

Придя домой, Иван Фёдорович положил принесённый пакет с кассетой на журнальный столик, рядом выложил прибор, который несколько часов назад демонстрировал Монаху, разделся и прошёл в ванную. Приняв контрастный душ, он, уже в спортивном костюме, вернулся в комнату, достал из бара бутылку коньяка и сел в кресло. Лишь теперь, плеснув в рюмку и сделав добрый глоток, вскрыл он, наконец, пакет, в котором, кроме видеокассеты, оказалось несколько чёрно-белых фотографий. Кривошеин надел очки и долго их рассматривал. Потом поднялся, подошёл к письменному столу, достал из ящика лупу и снова – внимательно и методично – изучил каждое фото.

– Да, чистый нокаут, – тихо проговорил он вслух, положил лупу и взглянул на портрет, висящий над столом. – Похоже, не оправдал я вашего доверия, товарищ комиссар...

Выпив ещё, Иван Фёдорович с посеревшим лицом остановился перед стеной, увешанной фотографиями. Это были семейные фото – их с мамой, Лизой и Юрой. Лишь на одной, пожелтевшей карточке, совсем ещё юный Иван Кривошеин, был сфотографирован вдвоём с таким же, как сам, молодым человеком, которого всю жизнь считал своим лучшим другом…

Он снял эту рамку, вынул из неё фото, зачем-то повесил пустую рамку на место. После чего медленно, как-то сомнамбулически-спокойно порвал фотографию и застыл взглядом на кассете...

==================== <> 1 <> ====================