Эдуард ШИЛЗ - ОБЩЕСТВО И ОБЩЕСТВА

Важным следствием этого начавшегося на Западе сдви­га в культуре современных обществ явилась деколониза­ция — рост националистических движений на колониаль­ных территориях и создание многочисленных новых госу­дарств в Азии и Африке. Перед тем как попасть под импе­риалистическое господство европейских стран, Азия Состояла из обществ того типа, который, как говорилось выше, характеризовался большой дистанцией между цент­ром и периферией. В странах с феодальными либо бюро­кратически-имперскими режимами контакт между прави­телями и управляемыми осуществлялся лишь эпизодиче­ски, а чувство близости, привязанности между ними было крайне слабо. Центр не пропитывал периферию.

В подобных условиях непрочной интеграции приход нового иностранного правящего класса, с негодованием встреченный прежними правителями, на первых порах был с безразличием воспринят периферией. Иностранное правление и постепенное частичное включение колониаль­ных обществ в экономическую систему, государственный строй и культуру западного общества вызвали в обществах, находившихся под колониальным господством, весьма важные сдвиги. Создание небольшого класса образован­ных людей, урбанизация, некоторое усовершенствование методов ведения сельского хозяйства и какая-то, пусть не­значительная, степень индустриализации — все это вызва­ло к жизни некоторые из тех же самых тенденций, кото­рые в прошлом действовали в более широком масштабе в Западной Европе и в Америке. Здесь и там на колониаль­ных территориях (и у отдельных людей и организаций) стало возникать стремление к созданию общества, более сходного с обществом, развившимся па Западе. Правда, в какой-то мере это стремление обусловливалось самим со­держанием западного образования и западной политиче­ской мысли. Однако это культурное влияние было лишь частью более широкой картины.

Начали изменяться основные установки. Возникло стремление к образованию общества с большей близостью между центром и периферией. Те, кто мечтал о таком со­кращении дистанции между центром и периферией, меж­ду элитой и массой, видели препятствие в самой этниче­ской чужеродности элиты. Тот факт, что центр был всего-навсего центром политической и экономической власти и не являлся вместе с тем центром культурных ценностей, еще более обострял сознание непреодолимого отчуждения периферии от центра.

Росту национальных настроений соответствовал рост убежденности в том, что общество должно состоять из тех, кто разделяет общий опыт длительного проживания на определенной территории. Если бы англичане или гол­ландцы прочно обосновались в Индии или Индонезии, как это делали в прошлом завоеватели, вместо того чтобы слу­жить в качестве временных агентов, представляющих да­лекие и территориально оторванные районы земного шара, националистические движения не приобрели бы столь ши­рокого размаха. Но ипострпшшс элиты так никогда и не стали составными частями общссти, которыми управляли; они оставались частью других обществ. По этой причине они не могли быть включены в зародившееся новое требо­вание образовать самостоятельное гражданское общество.

Наряду с этими событиями происходили изменения и в структуре обществ метрополий, которые сделали более понятной и приемлемой идею, что общества должны быть самостоятельными, что центр и периферия должны быть ближе друг к другу и что культура центра должна пропи­тывать периферию. Было вполне очевидно, что культура центра в колониальных странах не способна пропитать периферию. (Более того, колониальные политические вла­сти, как правило, старательно избегали любых попыток пропитать ее.) Оба эти движения, действовавшие одновре­менно и в одном и том же направлении, настроили обще­ственное мнение стран-метрополий в пользу предоставле­ния колониям независимости. Эти настроения, само собой разумеется, были сильнее в Соединенном Королевстве, чем во Франции и Нидерландах — в той мере, в которой Соединенное Королевство дальше продвинулсоь в направ­лении создания современного массового общества. Порту­галия, внутренний государственный строй которой пред­ставляет собой гибрид бюрократической олигархии и тота­литаризма, меньше всех склонна сочувствовать стремле­ниям населения колоний к образованию самостоятельных и, значит, самоуправляющихся обществ.

Ни одному из бывших колониальных обществ не уда­лось преобразоваться после получения независимости в современное массовое общество, гражданское в своей поли­тической жизни. Ближе всего подошла к этому типу об­щества Индия, потому что и в колониальные времена это общество было наиболее модернизированным в смысле наличия крепкой местной политической элиты, обширного класса интеллигенции, значительного среднего класса и формирующегося городского пролетариата. И вот в разных слоях индийского общества началось движение за образо­вание самостоятельного общества, где членство и права определялись бы длительным проживанием на территории Индии. Применительно к основам общества сказывалось действие изменившегося представления о том, кого сле­дует считать членом общества; применительно же к выс­шему уровню действовало убеждение, что пригодность тех, кто должен управлять территорией, определяется в пределах границ этой территории. Раз население призвано создать общество, его правители должны быть живым сви­детельством его самостоятельности.

Те самые особенности, которые сделали возможным для Индии принятие иностранного господства, мешают ей продвигаться в направлении создания современного обще­ства, во всяком случае в настоящее время. Убеждение в том, что харизма обретается в наследственных правителях, в землевладельцах, в этнических группах, родах и кастах, преграждает Индии путь к созданию гражданских условий современного массового общества. Одной из главных при­чин этого убеждения является нищета наряду с глубоко укоренившейся центральной культурной системой, кото­рая в течение столетий существовала в отрыве от цент­ральной институциональной системы.

То же самое можно сказать mutatis mutandis и о мно­гих других новых государствах Азии и Африки. Они еще не стали обществами в современном смысле слова, и по­этому героические усилия, предпринимаемые некоторыми из их политических деятелей и многими из их граждан­ских служащих с целью поощрения экономического разви­тия этих государств, пока но увенчались особым успехом.

VI

Теперь несколько заключительных замечаний.

Все человеческие коллективы имеют тенденцию замы­каться, обеспечивая свою самостоятельность. Они стремят­ся через посредство своих властей создать и поддерживать определенную индивидуальность, установить свои границы и оградить свою целостность. Они стараются сохранить свою численность и предотвратить утечку членов. В очень многих из таких коллективов эта тенденция выражена слабо, потому что их члены, иступившие в них с ограни­ченными и специальными целями, не позволяют, чтобы притязания коллектива стштишшсь слишком настоятель­ными. Кроме того, в круп и их обществах открыто плюра­листического типа люди япляютсн членами многих кол­лективов, заявляющих конкурирующие и противоречивые притязания на их время, лояльность и послушание, кото­рые никак не могут быть удовлетворены одновременно. Удовлетворение требований одного коллектива практи­чески всегда влечет за собой отказ удовлетворить требова­ния других.

Однако есть такие виды коллективов, в которых тен­денции к замыканию выражены сильнее, чем в других. Таковы изначальные коллективы, например семьи, племе­на и деревни. Там, где люди определяют свое членство и воспринимают других членов применительно к определен­ным изначальным качествам пли характерным чертам — таким, как общие биологические характеристики (напри­мер, происхождение от общих родителей или предков) или общность территориального местоположения (напри­мер, семейного очага или деревни),— требования замкнуто­сти получают более сильный сочувственный отклик. Впро­чем, даже эти коллективы не могут быть полностью зам­кнутыми: экологические нужды, мощное давление извне и сила индивидуальных привязанностей и желаний про­рывают границы, создаваемые процессом замыкания.

Одна из главных черт исторического развития, или эво­люции, заключается в разрушении некоторых изначальных оснований замкнутости. Родственная и племенная общ­ность утратила свое относительное значение. Уменьши­лась также и роль местной общности. Впрочем, это еще не означает полной сдачи позиций. Что касается местной общности, которая является особой разновидностью общ­ности территориальной, то эта категория сохранилась, из­менив свое содержание. Центр тяжести территориальной общности переместился с небольшой местности на более обширную территорию — большую, чем та, которую любой средний человек способен узнать непосредственно, на ос­нове своего собственного опыта. Этому сдвигу в сторону более широкой территориальной общности благоприятст­вовали экологические перемены, вызванные укрупнением рынков и усовершенствованием техники транспорта и свя­зи. Образование помогло сделать наглядным существова­ние более обширной территории. Расширившаяся деятель­ность и повысившаяся эффективность правительств по­могли людям составить ясное представление о той более широкой территории, на которой они живут.

Этому формированию представлений о более обширной территории сопутствовало уменьшение значения чисто биологического критерия близости между людьми. Отча­сти он был заменен территориальным критерием близости, который в качестве местной общности до сих пор был свя­зан с биологическим критерием.

Пока правительства были слабы и неэффективны и по­ка они не могли помышлять об абсолютном господстве над своими подданными (даже если и считалось, что они обла­дают неограниченной властью, общества не могли не иметь многочисленных второстепенных центров, вокруг которых в известной степени создавалась замкнутость. Главный центр в таких обществах, как бюрократические империи и феодальные системы, был недостаточно внуши­телен. Он не мог завладеть воображением своих поддан­ных, потому что неспособен был осуществлять свою власть всепроникающим и эффективным образом.

Однако, после того как изменилось содержание чувст­ва близости, а правительства стали более активными и • сильными, главный центр общества начал подчинять себе менее важные центры. Ему так п не удалось полностью уничтожить эти второстепенные центры — даже в обще­ствах, правители которых стремились к тоталитарному господству; но сдвиг в сторону преобладания главного центра все-таки произошел. Этот сдвиг с неизбежностью изменил круг понятий, охватываемых тенденцией к зам­кнутости. Теперь замыкалось то, что проявлялось среди обитателей более обширной территории. Место родствен­ной связи и принадлежности к деревне и племени стало занимать гражданство. Биологические изначальные крите­рии пе были полностью упралдппш.г. Сохраняется семья, а этническая общность даже выдвинулась на первый план, заменив собой расширенную родственную и родовую общ­ность.

Этническая общность представляет собой умозритель­ный конструкт, причем, когда более широкая территориаль­ная общность стала главным критерием для распознания своих соотечественников, этническая общность сублимиро­валась и трансформировалась в общность национальную. Даже когда национальная общность освобождалась от эт­нической (или расовой) общности, в концепции нацио­нальной общности по-прежнему оставалось много от мифо­логии, поскольку она является плодом воображения.

Независимо от того, является она мифологической или нет, национальная общность образует ныне существенный компонент — компонент культуры — современных обществ. В некоторых из этих обществ, например обществах Азии и Африки, которые не стали еще обществами в современ­ном смысле слова и для которых по сей день типичны сла­бости центра и значительная сила родовых, этнических и местных субцентров, национальная общность еще недо­статочно упрочилась в широкой массе населения. По этой причине центр остается слабым. Впрочем, если админи­стративный аппарат и аппарат по поддержанию порядка будут укреплены (или останутся сильными), а экономика приобретет общенациональный либо рыночный характер, главный центр покорит периферию и завладеет умами жи­вущих там. Тем самым центр мало-помалу станет не толь­ко центром институциональной системы, но также и цент­ром культурной системы. Таким способом новым государ­ствам, возможно, удастся стать современными — то есть интегрированными — обществами, каковыми в настоящее время хотят их сделать некоторые члены их элит.

Интегрированные общества, в которых прочно утвер­дились системы власти, институциональные и культурные системы, могут стать гражданскими обществами, характе­ризующимися широким распространением добродетелей, требуемых для эффективных гражданских отношений. Это может произойти в тех случаях, когда <замыкание во­круг центра сопровождается сближением центра и перифе­рии» Именно по этому пути шли в течение последних по­лутора столетий страны Западной Европы, Соединенные Штаты и Австралия, а в меньшей степени — Япония п Ка­нада. В этих странах взаимный обмен между центром п периферией и сопутствующее этому обмену повышенное чувство близости привлекли в центр более значительную долю населения и до некоторой степени уничтожили гра­ницу, отделявшую в прошлом центр от периферии.

Хотя это и не является единственной возможной аль­тернативой, мы не сможем коснуться других альтернатив в краткой главе, в которой и без того уже было затронуто столь много сложных проблем.