Новое в зарубежной лингвистике: Вып. 16. Лингвистическая прагматика. – М.: Прогресс,1985. – 500 с.

P. С. Столнейкер

Прагматика

Из трех традиционных разделов науки о знаках — синтаксиса, семантики и прагматики — последним, то есть прагматикой, до недавнего времени практически не занимались. Прагматика - это наука, изучающая_язык в его отношении к тем, кто его исполь­зует. Проблемы прагматики на неформальном уровне обсуждались философами школы «обыденного языка» и некоторыми лингвистами; между тем логики и философы формального на­правления эти проблемы обычно либо игнорировали, либо отно­сили к компетенции семантики или синтаксиса. В настоящей статье я попытаюсь очертить область науки, которая могла бы с полным правом называться прагматикой и при этом соответство­вала бы уровню современных исследований по формальной семан­тике. Я не ставлю перед собой цель решить все затронутые проблемы, но я хотел бы убедить читателя в перспективности предлагаемой теории.

Хотя данная статья написана в неформальном стиле, сама тео­рия легко поддается формализации. Полученная таким образом формальная прагматика может стать не менее точной наукой, чем современный логический синтаксис или логическая семантика. На мой взгляд, разработкой формальной прагматики стоит заниматься по крайней мере по двум причинам: во-первых, она позволяет наметить новый подход к изучению некоторых фи­лософских проблем, неразрешимых в рамках традиционной фор­мальной семантики; во-вторых, проясняет отношение логики и формальной семантики к изучению естественного языка.

Я начну со второго члена традиционной триады — с семанти­ки. Границы этой науки очерчены не так четко, как может пока­заться; а поскольку прагматика и семантика — дисциплины смеж­ные, важно определить, где начинается собственно прагматика. Вы­делив область прагматики, я опишу несколько задач, попадающих в ее компетенцию, а затем приведу аргументы в пользу су­ществования кардинального различия между семантикой и прагматикой.

Robert С. Stalnaker. Pragmatics. — In: «Semantics of natural language», D. Reidel Publishing Company, Dordrecht-Holland, 1972, p, 380—397.

419

I. Семантика

Если присмотреться к общим определениям Морриса и Карнапа, предмет семантики оказывается в значительной мере неяс­ным. По их мнению, семантика рассматривает отношения между знаком и его десигнатом (означаемым, designatum). Десигнат знака, пишет Моррис, это то, что «учитывается (is taken account of)* благодаря наличию знака». Моррис говорит также, что «десигнат является не объектом, но типом объекта или классом объектов» (Morris 1938:4—5). Карнап дает не менее туман­ное общее определение. «Д е с и г н а т выражения,— говорит Кар­нап,— это то, к чему намерен отослать (refer) человек, упо­требивший это выражение, например объект, или свойство, или положение вещей... (Мы сейчас не пытаемся дать точное опреде­ление Десигната; этот термин используется просто как удобное общее обозначение для различных сущностей — объектов, свойств и т. д., причем не отвергается существование фундаментальных различий между этими сущностями в других отношениях.)» (Сатар 1939: 4).

Хотя четкого общего определения предмета формальной семан­тики найти не удается, ее историческое развитие прослеживается достаточно хорошо. Центральные проблемы семантики всегда ка­сались выяснения истинности или условий истинности для пред­ложений различных конкретных языков. Формальная семантика описывает условия истинности предложений без учета намерений говорящего. Язык используется человеком для разных целей, в частности для выражения пропозиций (в соответствии с тем или иным намерением говорящего); при этом сами пропозиции —это абстрактные сущности, представляющие условия истинности. Се­мантика изучает этот аспект языка в отрыве от всех остальных! далее я рассматриваю семантику именно как изучение пропо­зиций.

Экспликация понятия пропозиции в формальной семантике основана на определенных наивно-интуитивных представлениях, которые заключаются в следующем. Истинность или ложность утверждения определяется двумя обстоятельствами: первое — что говорится в утверждении, то есть какая именно пропозиция ут­верждается; второе — каково положение вещей в мире, соответ­ствует ли оно тому, что было сказано. Чем же должна быть 420

* Здесь мы сохраняем переводы терминов Морриса, предложенные в изда­нии: «Семиотика». М., «Радуга», 1983, е. 39—41; ем. там же, прим. ред. на с. 585—586. — Прим. перев.

пропозиция, чтобы это интуитивное представление можно было считать верным? Она должна иметь вид правила, или функции, связывающей положения вещей в мире с истинностными значе­ниями. Но поскольку наше представление о мире меняется и мы можем пожелать включить в рассмотрение утверждения о гипо­тетических и воображаемых ситуациях, это должна быть функ­ция, сопоставляющая с истинностными значениями не просто действительное состояние мира, но множество возможных его со­стояний. Истинностных значений существует ровно два, поэтому пропозиция представляет собой способ—вообще говоря, произ­вольный — разбиения множества возможных состояний мира на две части: те состояния мира, для которых эта пропозиция ис­тинна, и те, для которых она ложна (см. Scott 1970).

Тем, кто находит понятие возможного мира неясным, такая экспликация представления о пропозиции может показать­ся бессодержательной: это понятие, как и понятие индивидуально­го объекта (индивида), считается в формальной семантике не­определяемым '. Возможно, какое-то объяснение тут и требуется, но мне не очень ясно, какое именно. Понятие возможного мира интуитивно кажется мне в достаточной мере содержательным, чтобы быть полезным для семантики. По этому поводу скажу лишь, что для задания возможного мира необходимо, в числе прочего, задать множество тех индивидуальных объектов, кото­рые считаются существующими в этом мире².

Пропозиция, определенная как функция из множества воз­можных миров в истинностные значения, будет иметь те свойства, которые ей приписываются традиционно. Пропозиции—это сущ­ности, которые можно рассматривать, отвлекаясь, с одной сторо­ны, от конкретного языка и языкового выражения (то есть от предложения, выражающего пропозицию), а с другой стороны— от типа речевого акта (linguistic act), в котором пропозиция вы­ступает (например, от того, утверждение это или приказ). Таким образом, коль скоро вышеупомянутая наивная интуиция сделала свое дело, мы можем забыть о высказывании и заниматься про­позициями как таковыми наряду с близкими им сущностями, та­кими, как функции, задающие соответствие между индивидами и пропозициями или между пропозициями и пропозициями.

Формально-семантическое исследование строится обычно сле­дующим образом: сначала задается некоторый язык, а затем фор­мулируются правила, по которым предложениям этого языка ставятся в соответствие пропозиции или истинностные значения. Однако сам этот язык вводится, как правило, лишь в качестве средства записи пропозиций—во всяком случае, именно таким образом формализованные языки используются философами. Формализация языка — не более чем способ прояснить условия (421) истинности для предложений этого языка, то есть прояснить, ка­кие пропозиции выражаются предложениями этого языка. Однако при наличии адекватной теории пропозиций как таковых фило­софский анализ в этом направлении может проводиться и без посредства строго описанного и формализованного языка-объекта. Тогда при анализе неясного высказывания можно будет сразу назвать содержащуюся в нем пропозицию — без перевода на та­кой язык-объект, для которого известно, какие пропозиции выра­жаются его предложениями; конечный результат будет тот же. Если только мы не занимаемся теорией доказательств, мы можем безо всяких потерь вообще отказаться от языка.

Итак, если исходить из предложенного определения семантики, эта наука вообще не имеет прямого отношения к языку, ни к естественному, ни к искусственному. (Конечно, семантические теории излагаются на языке, но то же можно сказать и о теориях горных пород.) Этим я вовсе не хочу сказать, что меж­ду языком и нашей концепцией пропозиции не может быть при­чинной связи. Не исключено, например, что наше представление о возможном мире как о классе индивидов с приписанными им свойствами есть отражение того факта, что наш язык имеет субъектно-предикатную структуру. Не приходится отрицать также, что изучение грамматики естественного языка может способство­вать более глубокому проникновению в природу пропозиций, мо­жет стать богатым источником сведений о релевантных для про­позиций противопоставлениях. Если мы обнаруживаем грамма­тическое средство маркировки какого-то смыслового различия, мы можем считать, что это различие действительно существует, по­скольку оно требует маркировки. Но как бы то ни было, какие бы соображения и свидетельства ни лежали в основе наших взглядов на пропозицию, представляется возможным отделить изучение пропозиций от изучения языка; и я думаю, что, поступив таким образом, мы получим более ясное представление об отно­шениях между ними.

Итак, хотя мы и можем заниматься изучением пропозиций не­зависимо от языка, выяснение отношений между языком и про­позициями все-таки входит отчасти в компетенцию семантики. Одна из функций естественного языка — выражение пропозиций, и задача семантики — описать правила, по которым предложения естественного языка соотносятся с выражаемыми ими пропози­циями. В большинстве случаев, однако, эти правила не будут со­относить предложения непосредственно с пропозициями; пропози­ция .будет ставиться в соответствие предложению с учетом свойств контекста, в котором оно употребляется. Эти свойства входят в предмет изучения прагматики, к которой я сейчас и перейду.

422