Будагов Р.А. Введение в науку о языке. 2003

отдельных звуков, видно из таких примеров, как переход кв в n в четырех языках, правда родственных, но довольно далеких друг от друга, — греческом, бритском, умбрском и румынском... ослабление н в конце слога в глухой носовой звук во французском, церковнославянском и, вероятно, древнеперсидском»1. Еще большие трудности возникают в связи с изучением лексики.

Из того, что в финском языке много индоевропейских слов, никак не следует, что он относится к числу индоевропейских, точно так же как наличие большого количества слов семитического происхождения в современном персидском языке не может поколебать индоевропейского характера этого последнего. Лексика сравнительно легко заимствуется (гл. I). Поэтому для определения родства языков важно учитывать не лексику вообще, а лексику исконную, принадлежащую к древнему фонду языка.

Современное английское прилагательное bad означает «плохой», но и современное персидское bad имеет такое же значение и такую же форму. Создается впечатление, что это одно и то же слово, попавшее в разные языки из одного источника. В действительности это не совсем так. Английское bad через форму средне-английского bade восходит к англосаксонскому boeddel — «изнеженный», «слабый», тогда как персидское bad происходит из более старого vat — «плохой». Если бы не была известна история этих слов в двух названных языках, можно было сделать ошибочное заключение2.

Совсем иное соотношение складывается между французским существительным ouaille — «духовный сан священника» и латинским ouicula — «овечка». По смыслу эти слова сейчас кажутся совсем не связанными. Между тем в действительности первое возникло из второго. Дело в том, что прихожане христианской церкви часто сравнивались с овцами, а священник — с пастырем. Это сравнение определило развитие латинского ouicula. К тому же в старом французском языке, как и во многих современных его диалектах, ouaille еще сохраняет значение «овцы». Фонетический же переход ouicula > auaille закономерен, если учесть одновременную замену суффиксов: eille > aille.

Таким образом, одинаковые по смыслу и форме английское bad и персидское bad не имеют общего источника, между тем

1 Корш Ф. Способы относительного подчинения. Глава из сравнительного синтаксиса. М., 1877. С. 9.

2 Pisani V. Parenté linguistique // Linqua. 1952. N 1. P. 7; Horn P. Grundriss der neupersischen Etymologie. Strassburg, 1893. S. 44.

как очень непохожие по смыслу и различные по форме латиныское ouicula и французское ouaille непосредственно связаны общим происхождением.

Следовательно, установление родства тех или иных слов или форм требует учета разных факторов, хорошего знания материала и понимания особенностей самого сравнительно-истори- ческого метода исследования.

Генеалогическая классификация (иногда ее называют генетической) принадлежит к наиболее разработанным классификациям языков мира. При всем своем большом научном значении она, однако, распределяет различные языки лишь по одному признаку — по признаку их происхождения. Генеалогическая классификация тем самым мало проясняет вопрос о синхронном соотношении языков мира, о сходствах и различиях между генетически неродственными языками. Между тем науку интересует не только историческое формирование языковых семей, но и то, в каких взаимоотношениях находятся современные языки, распространенные по всему миру.

На этот вопрос стремится дать ответ типологическая, или морфологическая, классификация языков, которой был посвящен специальный раздел в гл. III (с. 384 и сл.). Необходимо отметить, что за последнее время интерес к типологической классификации значительно увеличился, в особенности в связи с поисками так называемых языковых универсалий — признаков, которые оказываются общими у самых различных языков мира, независимо от их исторического происхождения.

Возвращаясь к генеалогической классификации, необходимо подчеркнуть, что она предполагает последовательное применение сравнительно-исторического метода.

Уже Маркс и Энгельс высоко оценили значение этого метода, впервые примененного к изучению языков в первой четверти XIX столетия датским ученым Р. Раском, немецким лингвистом Ф. Боппом и русским филологом А. Востоковым. Критикуя положения Дюринга, в том числе и его лингвистические предположения, Энгельс подчеркивал, что стремление Дюринга ликвидировать преподавание древних и новых языков и при этом построить обучение лишь на знании «материи и формы родного языка» глубоко ошибочно. Опровергая эти взгляды, Энгельс показал, что «“материя и форма родного языка” становятся понятными лишь тогда, когда прослеживается его возникновение и постепенное развитие, а это невозможно, если не уделять внимания, во-первых, его собственным омертвевшим формам и,

во-вторых, родственным живым и мертвым языкам»1. Это положение Энгельса имеет большое значение для понимания сущности сравнительно-исторического метода в языкознании.

Когда «материя и форма родного языка» рассматриваются исторически, т.е. в связи с предшествующими фактами развития того же языка, а также сравнительно, т.е. в связи с фактами других живых и мертвых родственных языков, можно по-насто- ящему понять и свой собственный родной язык, его «материю и форму». Дюринг же, предлагавший изучать родной язык независимо от его истории и истории других родственных языков, оказался метафизиком, хотя он и считал, что революционизирует обучение, «освобождает его от схоластики». На деле же Дюринг не только не «освобождал» обучение от схоластики, но сам оказался схоластом, предлагавшим механически усваивать «материю и форму родного языка», не стремясь уяснить ни происхождения этой материи и этой формы, ни тенденции их дальнейшего исторического развития. Энгельс, отвергая взгляды Дюринга, отмечал большие успехи исторического языкознания.

Еще раньше, в «Немецкой идеологии», Маркс и Энгельс, критикуя одного из своих оппонентов, писали: «Но он, конечно, совершенно не знаком с науками, которые достигли больших успехов лишь благодаря сравнению и установлению различий в сфере сравниваемых объектов и в которых сравнение приобретает общезначимый характер, — с такими науками, как сравнительная анатомия, ботаника, языкознание и т.д.»2 Языкознание сделало большие успехи именно благодаря сравнению. При этом подчеркивается важность понимания не только сходных черт между родственными языками, но и различий внутри самих этих сходных явлений («различия в сфере сравнения»).

Ранее уже была сделана попытка охарактеризовать в общих чертах сущность сравнительно-исторического метода. Изучая звуковые, грамматические и лексические соответствия между родственными языками с помощью сравнительно-исторического метода, можно раздвинуть рамки истории отдельных языков, определить место того или иного языка в системе других родственных языков, реконструировать те или иные формы (морфемы, слова).

Сравнительно-историческое изучение звуков родственных языков должно опираться на значащие единицы самого языка.

1 Энгельс Ф. Анти-Дюринг // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 333. 2 Там же. Т. 3. С. 443.

Так, славянское c (s) исторически возможно сопоставить с германским h только через сравнение этих звуков в словах: например, старославянское срьдьце, русское сердце и германское hairto, современное немецкое Herz. Лишь опираясь на многие подобные реальные слова реальных языков, можно обобщить, условно изолируя звуки и допуская наличие генетического тождества славянского c (s) и германского h. Для того чтобы сделать подобное обобщение, необходимо, чтобы отмеченные звуковые соответствия встречались во многих словах1.

Что означает, однако, что с помощью сравнительно-истори- ческого метода можно реконструировать те или иные звуки, формы, слова и даже более сложные языковые единства? Поясним это положение только на одном примере, относящемся к простому случаю реконструкции формы слова.

Сопоставляя такие слова, как французское mur — «стена», итальянское, испанское и португальское muro, провансальское и каталанское mur, и зная, что 1) латинский долгий гласный u сохраняется в романских языках без изменений (только во французском он звучит как ü), что 2) начальный латинский согласный m, как и интервокальный латинский r, оказываются в устойчивом положении, — легко определить, что латинское слово, породившее все перечисленные романские образования, должно было начинаться со слога mur-. Представим себе далее, что это слово не сохранилось, по той или иной причине не дошло до нас (а это весьма часто случается с древними языками). В этом случае с помощью сравнительно-исторического метода можно восстановить (реконструировать) с большой степенью вероятности данную форму слова (mur-).

Степень вероятности подобной реконструкции определяется характером реконструируемой формы, уровнем изученности того материала, с помощью которого производится подобная реконструкция. Так возникают «формы под звездочкой», т.е. образования, установленные с помощью метода реконструкции, но в текстах языка (языков) не обнаруженные.

Приведенный случай реконструкции является простейшим. В действительности наблюдаются и значительно более сложные соотношения.

Реконструкции нужны науке не сами по себе, а для более глубокого изучения связей между различными родственными

1 См.: Смирницкий А.И. Сравнительно-исторический метод и определение языкового родства. М., 1955. С. 25.

языками, для понимания закономерности развития языков в их взаимодействиях друг с другом.

Сравнительно-исторический метод и сравнительная грамматика — понятия соотносительные, но не тождественные1. Первое шире второго. Метод может применяться к истории отдельного языка (разные этапы развития), к диалектам и т.д. В свою очередь специалист по сравнительной грамматике, пользуясь сравнитель- но-историческим методом, не должен игнорировать и других методов, имеющих для него вспомогательное значение. К таким методам относится метод так называемого синхронного (статического) описания языка, метод непосредственного наблюдения над языковыми явлениями, метод статистических подсчетов, метод экспериментального исследования звуков речи в фонетике и т.д.2

Особо следует разграничить сравнительно-исторический и срав- нительно-сопоставительный методы. Если первый, как правило, применим лишь к родственным языкам, то с помощью сравни- тельно-сопоставительного метода могут изучаться самые различные языки: узбекский язык сравнительно с русским или арабский язык сравнительно с испанским и т.д.

При сравнительно-сопоставительном методе изучения языков обычно преследуется совсем иная цель, чем при исследовании языков с помощью сравнительно-исторического метода. В первом случае путем сопоставления двух (обычно неродственных) языков устанавливают, чем один язык отличается от другого в области звукового состава, грамматического строя и словаря и чем они напоминают друг друга. Цель подобного изучения очень часто определяется практическим характером занятий, но может приобретать и теоретическое значение, например в случае исследования морфологической структуры разных неродственных языков3.

1 См.: Бернштейн С.Б. Очерк сравнительной грамматики славянских языков. М., 1961. С. 9–24.

2 См.: Белецкий А.А. Задачи дальнейшего сравнительно-исторического изучения языков // ВЯ. 1955. № 2. С. 3. Ср. точку зрения Бонфанте, который насчитывает десять методов исторического языкознания: Bonfante G. On Reconstruction and Linguistic Method // Word. 1945. N 1. P. 83–87; N 2. P. 132–161.

3 Нецелесообразно сводить на нет различие между сравнительно-истори- ческим и сравнительно-сопоставительным методами, как это делает Вандриес в статье: La comparaison en linguistique // Bulletin de la Société de linguistique de Paris. Vol. 42. Fasc. 1. 1946. P. 1–18. В его более ранней работе, в книге «Язык» (рус. пер. М., 1937. С. 271), различие между этими методами проводилось, хотя и непоследовательно. Ср. Knobloch J. Die historische-komparative Methode und die allgemein vergleichende Methode // Zeitschrift für Phonetik und allgemeine Sprachwissenschaft. Heft 4. 1956. S. 331–335.

Иные задачи возникают при применении сравнительно-ис- торического метода. Последний является системой научно-ис- следовательских приемов, используемых при изучении родственных языков не только с целью восстановления картины исторического происхождения данных языков, но и для того, чтобы установить закономерности их последующего исторического развития. Когда говорят о сравнительно-историческом методе, обычно подчеркивают его стремление показать общность родственных языков. Между тем с помощью данного метода можно установить не только общность языков, но и проследить специфику отдельных языков в пределах этой общности. Другими словами: сравнительно-исторический метод должен интересоваться не только общим, но и отдельным, не только всеми родственными языками, но и каждым языком, входящим в систему изучаемой общности.

Успешность применения сравнительно-исторического метода к разным родственным языковым группам определяется тем, в каких взаимоотношениях находятся языки внутри каждой такой группы. Как это ни парадоксально с первого взгляда, но чем более внутри группы языки похожи друг на друга, тем меньше возможностей предоставляется сравнительно-историческому методу. Так, языки тюркской группы, очень напоминающие друг друга, предоставляют сравнительно-историческому методу менее удобный и менее благодарный в этом отношении материал, чем языки индоевропейские, подчас весьма отличные друг от друга.

И это понятно. Чтобы сравнивать, нужно опираться не только на сходства, но и на различия. Если же различия минимальны, они не дают достаточного материала для того, чтобы, исследуя их, углубиться в историю языков.

Необъяснимые на почве латинского языка такие формы 3-го лица глаголов, как est — «есть» или fert — «несет», дают широкую возможность рассматривать их в связи с аналогичными формами других древних индоевропейских языков (ср., например, хеттское eszi, санскритское asti, старолитовское est(i) и т.д.). Если бы эти формы не «выпадали» из регулярной латинской парадигмы, они и не дали бы материала для сравнения с другими родственными языками.

Когда в одном родственном языке имеется, например, шесть падежей, в другом — четыре, в третьем — два, то, сравнивая и сопоставляя эти данные, исследователь скорее сможет установить

тенденцию развития падежных отношений, чем в том случае, когда во всех родственных языках падежи представлены одинаково. Для сравнения нужна известная историческая перспектива (иначе материала для сравнения не оказывается или оказывается слишком мало). Прав был А. Мейе, когда писал: «Построение сравнительной грамматики индоевропейских языков оказалось возможным именно потому, что все эти языки изобилуют аномалиями»1. Расхождения между родственными языками и «аномалии» форм дают возможность установить историческую перспективу развития языков.

При всем огромном значении сравнительно-исторического метода он имеет и свои пределы. Они относятся не только к самому методу, но и к материалу, которым оперируют ученые.

Сравнительно-исторический метод часто объединяет языки, различные по своему историческому развитию, и не всегда считается с тем, что история каждого языка тесно связана с историей народа, носителя данного языка. Метод, который по самой своей природе должен быть строго историческим, в ряде случаев сам нарушает принцип историзма.

Методика сравнительно-исторического исследования весьма неодинаково разработана применительно к разным родственным языкам.

Как было отмечено, родственные языки, расхождения между которыми незначительны, до сих пор плохо поддаются сравни- тельно-историческому исследованию. Еще труднее оказывается с языками-одиночками, такими, как японский, баскский и др. Опираясь на языковые «аномалии», сравнительно-исторический метод далеко не всегда в состоянии объяснить все языковые особенности родственных языков.

Несмотря на существующие ограничения, значение сравни- тельно-исторического метода для науки о языке очень велико. Именно с помощью этого метода, как совокупности известных исследовательских приемов, удалось показать общие закономерности в развитии разнообразных языков. Научная разработка этого метода началась с первой четверти XIX столетия, а в настоящее время с его помощью уже изучены сотни языков, причем больше всего языки индоевропейские2.

1 Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков / Рус. пер. М., 1938. С. 66. «Язык тем менее допускает сравнительное изучение, чем регулярнее его морфология» (Там же. С. 444).

2 Из литературы о родстве языков и сравнительно-историческом методе см.: Вопросы методики сравнительно-исторического изучения индоевропейских

3. Литературные и национальные языки. Диалекты

Хотя каждый язык отличается известным внутренним единством — все люди, говорящие на одном языке, обычно понимают друг друга, — единство все же не означает тождества всех «проявлений» языка. Чтобы убедиться в этом, достаточно провести такой простой эксперимент: следует выехать за пределы Москвы на 200–300 километров и прислушаться, как говорят, например, в Орловской области. Внимательный наблюдатель без особого труда обнаружит, что в деревнях этой области звучит и та же и не совсем та же речь, что в Москве (среди москвичей). Он услышит русскую речь с некоторыми особенностями. Эти особенности — результат того, что почти каждый современный язык выступает в многообразии своих диалектов.

Диалект (или наречие) — это речь, характерная для населения определенной области и имеющая те или иные особенности в области фонетики, грамматики и лексики. Иногда эти особенности проявляются только в фонетике и отчасти в лексике, иногда они распространяются и на грамматику1. Степень отличия диалекта от литературного языка может быть очень различной. Она зависит от истории формирования данного диалекта или данных диалектов, от эпохи, в которую существуют диалекты.

Литературный язык — это обработанная форма общенародного языка, обладающая в большей или меньшей степени письменно

языков. М., 1956 (здесь же дана обширная библиография на русском и иностранных языках, с. 308–319); Десницкая А.В. Вопросы изучения родства индоевропейских языков. М.; Л., 1955. С. 287–331; Георгиев В.И. Исследования по сравнительно-историческому языкознанию. М., 1958. С. 7–27; Чемоданов Н.С. Сравнительное языкознание в России. М., 1956; Общее и индоевропейское языкознание (обзор литературы). М., 1956. С. 83–199; Исследования по сравнительной грамматике тюркских языков. М., 1955. С. 3–25; Вопросы изучения иберийско-кавказских языков. М., 1961 (раздел «Сравнительное изучение»); Крачковский И.Ю. Введение в эфиопскую филологию. Л., 1955. С. 176–209; Sommer F. Vergleichende Syntax der Schulsprachen (deutsch, englisch, französisch, griechisch, lateinisch). Leipzig; Berlin, 1925 (краткое и общедоступное изложение); Сравнительная грамматика германских языков. Т. 1, 2 и 3. М., 1962– 1963; Исследования в области латинского и романского языкознания. Кишинев, 1961; Порциг В. Членение индоевропейской языковой области. М., 1964; для славянских языков см.: Бернштейн С.Б. Очерк сравнительной грамматики славянских языков. М., 1961.

1 Некоторые ученые различают диалект и говор. Говор — дальнейшее дробление диалекта.

закрепленными нормами. В этом определении необходимо подчеркнуть: 1) историческую изменчивость самого понятия формы; 2) известную относительность представления о «закрепленности» норм литературного языка в разные эпохи.

Дело в том, что литературный язык не сразу получает современную «чеканку». Он шлифуется и обогащается постепенно в процессе развития и обогащения всей культуры народа. В этом плане весьма существенно разграничение таких понятий, как литературный и национальный языки.

Национальный язык — это высшая форма литературного языка, формирующаяся в эпоху сложения самой нации. Памятники литературного языка известны в России уже с XII в. Между тем только в конце XVII и позднее, в первой трети XIX столетия, в эпоху Пушкина, складывается русский национальный язык. Это уже гораздо более развитой язык, с более четкими литературными нормами, с богатой и разнообразной лексикой, с многоплановыми стилистическими возможностями.

То же следует сказать и о многих других странах. Литературные памятники французского языка известны с X–XI вв. Но лишь в XVII–XVIII столетиях формируется национальный язык во Франции, в эпоху, предшествующую Великой буржуазной революции 1789–1793 гг. В Италии уже под пером Данте (1265– 1321) литературный язык достигает высокого уровня развития, но понадобится еще много столетий, прежде чем итальянский литературный язык станет национальным языком всей Италии (после объединения страны в 1861 г.).

Итак, национальный язык — это высшая форма литературного языка народа, который сам уже стал самостоятельной нацией и достиг известного единства не только в экономическом и политическом, но и в культурно-историческом отношениях. Национальный язык возможен лишь в эпоху образования самой нации. Древняя Греция знала развитой литературный язык, но не знала и не могла знать языка национального, так как становление греческой нации относится к другой, гораздо более поздней эпохе.

Как литературному, так и национальному языку противостоит понятие диалекта.

Историческое возникновение диалектов можно понять, если учесть, что в глубокой древности люди жили сравнительно небольшими группами. В эпоху первобытно-общинного строя людей объединял род. В этот период кровнородственные связи служили основой группировки людей. Однако по мере распада

первобытно-общинного строя кровнородственные связи перестают играть ведущую роль в объединении людей. Теперь уже не только люди соединяются в большие коллективы, но и сами эти коллективы оказываются исторически более устойчивыми единствами. Возникают народности и народы, экономической базой которых являются докапиталистические формы производственных отношений.

По мере развития общественных отношений родовые языки превращались сначала в языки племенные, затем в языки народностей и в языки наций. Но подобно тому как в эпоху капитализма существование наций не сводит на нет множества племен и народностей, так и возникшие национальные языки продолжают сосуществовать с языками народностей и даже с племенными и родовыми языками.

Диалект — понятие глубоко историческое. Для феодального общества это прежде всего территориальная единица, так как на определенном диалекте говорит все население данной области — и крестьяне, и феодалы. В эпоху капитализма положение существенно меняется. Не утрачивая территориального значения, диалект вместе с тем приобретает яркую социальную окраску. Теперь на диалекте говорит уже не все население определенной местности, а лишь ее сельские жители (главным образом крестьяне). Диалект выступает как своеобразное средство дифференциации общества по признаку языка.

Очень часто в условиях той или иной местности старики говорят на своем диалекте, тогда как молодежь приобщается к литературному языку. Характерная для феодальной эпохи замкнутость каждого диалекта теперь уже разрушается, хотя специфические особенности, отличающие диалекты от литературного языка эпохи, обычно сохраняются.

Для понимания исторического своеобразия диалектов разных языков в разные периоды их существования следует учитывать сложные взаимоотношения, складывающиеся между диалектами и литературными языками.

Диалекты старше литературного языка. Последний образуется обычно на основе того или иного диалекта или целой группы диалектов. Так, русский литературный язык сформировался на основе центрального московского диалекта, французский — на основе диалекта Парижа, английский — на основе языковой нормы Лондона. Однако выдвижение того или иного диалекта как базы для развития литературного языка может происходить не сразу. В истории английского языка, например, сначала