Будагов Р.А. Введение в науку о языке. 2003

Морфологическая (типологическая) классификация языков не объясняет путей исторического развития отдельных групп языков. В этом ее основной недостаток. Все попытки, предпринятые в истории языкознания, показать, какие закономерности наблюдаются в переходе языков, например, от корневого состояния к агглютинативному или от агглютинативного к флективному, не привели к каким-либо положительным результатам. Больше того, старая схема, согласно которой все языки будто бы обязательно развиваются от корневого состояния к агглютинативному, а от последнего к флективному строю, оказалась при более пристальном изучении фактов неправильной. Схема эта была сконструирована априорно и не соответствовала языковым данным. Отдельные случаи развития элементов того или иного морфологического строя в системе другого строя безусловно наблюдаются, но они являются следствием того, что чистых морфологических типов языков обычно не существует и что разные морфологические типы могут взаимодействовать между собой.

Еще менее состоятельным оказалось предположение, согласно которому флективные языки будто бы являются «венцом творения», а языки других морфологических типов должны находиться на соответствующих ступенях ниже.

Между тем уже Н.Г. Чернышевский зло высмеивал «флектирующих ученых», у которых получается так, будто аморфные (корневые) языки — это «языки глупых народов», агглютинативные — это «языки не совсем глупых народов, но и не умных народов», а флективные — это «языки народов очень умных». «За истины, не подлежащие сомнению, — продолжал Чернышевский, — приняты фантастические мысли о тождестве языка и мышления, и вышли нелепые выводы»1.

Развитие и совершенствование того или иного языка обычно не обусловливается его переходом из одного морфологического типа в другой. Развитие чаще всего протекает в пределах одного морфологического типа. Китайский язык был корневым в глубокой древности. Корневым он является и теперь. Это не помешало, однако, китайскому языку развиваться: обогатился и вырос его словарный состав, уточнились его грамматические правила. Язык может успешно развиваться в пределах данного морфологического типа — внутри корневых структур с таким

1 Чернышевский Н.Г. Очерк научных понятий по некоторым вопросам всеобщей истории // Соч. Т. X. Ч. 2. СПб., 1906. С. 106.

же успехом, как и внутри флективных или агглютинативных структур и т.д. В тех же случаях, когда меняется морфологический тип языка, обычно не в этом непосредственном изменении обнаруживается прогресс языка.

Аналитический строй современного английского языка существенно отличается от флективного строя англосаксонского. Однако сам по себе этот факт еще не определяет прогресса языка. Прогресс обусловливается не непосредственной техникой морфологических средств языка, а тем, чтó и кáк выражается с помощью этой техники. В историческом процессе совершенствование языка обнаруживается в общей дифференциации его грамматических средств, в шлифовке грамматических правил, в непрерывном движении типов сочетаемости слов и т.д. Подобные тенденции могут использовать новые аналитические средства языка, но не сами по себе эти средства, как и не сами по себе флективные или агглютинативные ресурсы, определяют прогресс в развитии языка. Недаром английский язык, будучи аналитическим, относится вместе с тем к флективным индоевропейским языкам («аналитическо-флективный», как внутреннее членение в пределах флективных индоевропейских языков).

Сказанное, однако, отнюдь не означает, что грамматические средства языка вообще безразличны к степени его развития. Как было показано ранее в другом разделе, в истории русского языка на смену одной старой возможности типа выходить дверью пришли иные, более разнообразные и дифференцированные возможности — входить в дверь, выходить через дверь и т.д. И дело здесь совсем не в том, что предлоги и предложные конструкции всегда «лучше» или всегда «хуже» падежных конструкций. Проблема решается не абстрактно-умозрительно, а конкретно-ис- торически: в определенных условиях функционирования того или иного языка развитие предложных конструкций могло способствовать общему совершенствованию грамматических ресурсов, точно так же как в других языках подобному совершенствованию могло способствовать развитие агглютинативных или инкорпорирующих средств грамматики.

В многообразии строевых элементов языка нужно видеть многообразие способов выражения грамматических связей в языках мира. Корневые и флективные, агглютинативные и инкорпорирующие языки обычно сосуществуют. В свою очередь каждый из этих языков подвергается своему закономерному внутреннему развитию.

При всех своих недостатках морфологическая, или типологическая, классификация языков имеет научное значение и представляет бесспорный интерес. И хотя генеалогическая классификация (гл. V) является основной и покоится на более строгих основаниях, чем классификация морфологическая, эта последняя существенна для понимания специфики грамматической структуры слов в разных языках мира1.

1 О типологической, или морфологической, классификации языков см.: Мещанинов И.И. Общее языкознание. К проблеме стадиальности в развитии слова и предложения. Л., 1940 (особенно с. 7–71); Сепир Э. Язык. М., 1934. С. 94–115 (глава «Типы языковой структуры»); Скаличка В. О современном состоянии типологии // Новое в лингвистике. Вып. 3. М., 1963. С. 19–35; Успенский Б.А. Принципы структурной типологии. М., 1962. С. 26–43; Universals of Language. Report of a Conference / Ed. by J.H. Greenberg. Cambridge, 1963 (обсуждение вопроса о некоторых универсальных чертах в языках мира). Вокруг типологических исследований современного американского лингвиста Дж. Гринберга, предложившего чисто количественный принцип изучения языковых структур, возникла оживленная полемика. С острой критикой этих работ выступил Мартине, назвавший их «перелицовкой системы Сепира на современный модный жаргон» (Martinet A. A Functional View of Language. Oxford, 1962. P. 67). Попытку обнаружить «рациональное зерно» в построениях Дж. Гринберга предпринял Б.А. Успенский в рецензии на кн.: Гринберг Дж. Языковые универсалии // ВЯ. 1963. № 5. С. 120.

Глава IV

ПРОИСХОЖДЕНИЕ

ЯЗЫКА

1. Постановка вопроса

До сих пор речь шла о самом языке, его лексике, фонетике и грамматике. Но возникает законный вопрос: как сложился язык, как люди научились говорить?

Истоки языка издавна привлекали к себе внимание человека. Еще задолго до возникновения языкознания как науки проблемой происхождения речи интересовались различные мыслители. Это и понятно: вопрос, как научился человек говорить, всегда был тесно связан с проблемой происхождения самого человека, а эта последняя часто связывалась с другой, еще более общей проблемой происхождения жизни на Земле. В древней Греции и древнем Риме зарождение языка интересовало Платона и Аристотеля, Лукреция и стоиков. В новое время этой проблемой занимались Локк и Лейбниц, Руссо и Гердер. В России вопрос о возникновении речи ставился уже Ломоносовым и Радищевым. В наши дни происхождение языка — это важная область исследований не только лингвистов, но и представителей целого ряда смежных дисциплин.

Следует строго расчленять две самостоятельные и совершенно разные проблемы: проблему происхождения языка (речи) вообще — как человек научился говорить, выражать свои мысли, и другую проблему — как возникают те или иные отдельные языки, например русский или японский, английский или азербайджанский. Если во втором случае приходится иметь дело с историческим возникновением того или иного отдельного языка или группы родственных языков, возникновением, часто происходящим на глазах у истории, то в первом — исследователь обращается к предыстории, к далекому прошлому.

Здесь можно провести такое сравнение. Различие между изучением проблем происхождения речи, с одной стороны, и изучением возникновения отдельного конкретного языка — с другой, напоминает различие, существующее между изучением древнейших следов культуры вообще и возникновением культуры отдельного, ныне существующего народа.

Историк древнейшей первобытной культуры черпает свой материал со всех точек земного шара, доступных его взору и его эрудиции, тогда как историк культуры отдельного современного народа, имея дело с совсем другой эпохой, ограничивает себя конкретной исторической задачей.

Происхождение отдельного языка можно исследовать чисто историческими и лингвистическими методами. Но этих методов оказывается недостаточно для изучения проблемы происхождения речи. Здесь на помощь историку и лингвисту должны быть привлечены данные, добытые философами, психологами, этнографами, историками первобытной культуры и другими представителями смежных дисциплин.

Хотя лингвисту, обращающемуся к вопросу о происхождении языка, приходится иметь дело с очень отдаленным прошлым, однако естествоиспытатель, занимающийся проблемой происхождения жизни на Земле, обращается к еще более далеким временам, а геолог, исследующий образование Земли, оперирует уже миллионами и десятками миллионов лет.

Несмотря на то, что человечество существует на земном шаре более одного миллиона лет, человек стал человеком именно с тех пор, когда у него возникли — пусть еще очень примитивные — мышление и речь1.

Интерес к проблеме происхождения языка, возникший очень давно, уже в философских построениях древних индусов и древних греков, не ослабевает и в настоящее время. Решение и освещение этой проблемы всегда зависело и зависит от общих философских устремлений того автора, который занимался ею. Поэтому как в древние времена, так и в настоящее время существовали и существуют две основные концепции происхождения языка — материалистическая и идеалистическая.

В свою очередь в системе каждой из них возможны были различные варьирования.

2. Две концепции происхождения языка

Постановка вопроса о происхождении языка как части общефилософского вопроса о происхождении человека и природы была особенно характерной для древнегреческих мыслите-

1 См.: Косвен М.О. Очерки истории первобытной культуры. М., 1953. С. 3.

лей. «У греков, — писал Энгельс, — именно потому, что они еще не дошли до расчленения, до анализа природы, — природа еще рассматривается в общем, как одно целое. Всеобщая связь явлений природы не доказывается в подробностях: она является для греков результатом непосредственного созерцания. В этом недостаток греческой философии, из-за которого она должна была впоследствии уступить место другим воззрениям. Но в этом же заключается и ее превосходство над всеми ее позднейшими метафизическими противниками»1. Древнегреческие мыслители были сильны тем, что любой частный философский вопрос они связывали со своими основными воззрениями на природу

ичеловека. Но вместе с тем, отходя в рассмотрении каждой частной проблемы в сторону общих вопросов, они ставили эту проблему очень общо, без анализа большого конкретного материала, непосредственно к ней относящегося. В этом сказалась известная слабость древнегреческой философии, отчасти объясняемая тем, что разработка каждой частной области знаний находилась тогда еще в начальном состоянии.

Отмеченные преимущества и недостатки античной философии отчетливо обнаружились и в размышлениях на тему о том, как человек научился говорить.

Вопрос о происхождении языка у большинства античных мыслителей был с самого начала несколько смещен в сторону вопроса о характере связи между именем и предметом, обозначаемым этим именем. Проблема происхождения языка интересовала философскую мысль того времени в связи с общей теорией познания.

Как понимать связь имени и предмета? Какова природа этой связи? По этому вопросу в античной философии существовали две точки зрения. Согласно одной из них, связь между именем

ипредметом возникла по установлению самих людей (thései), не путем божественного откровения. Согласно другому мнению, напротив того, связь эта рассматривалась как изначальная, данная самой природой (phüsei), ниспосланная свыше. Материалистическая концепция языка того времени в целом основывалась на первой теории, идеалистическая — на второй.

Виднейший мыслитель-материалист V в. до нашей эры Демокрит утверждал, что имена произошли «от установления», и обосновывал это четырьмя умозаключениями: «От равноименности: различающиеся между собой вещи называются одним

1 Энгельс Ф. Анти-Дюринг. М., 1957. С. 314.

именем, стало быть, имя не от природы. Затем — от многоименности: если различающиеся между собой имена подходят к одной и той же вещи, то, стало быть, они подходят и друг к другу, а это невозможно. Третье — от перемены имени: на каком основании мы переименовали бы Аристокла в Платона, а Тиртама в Теофраста, если бы имена были от природы? Затем — от недостатка в сходных образованиях: на каком основании мы от phrónesis (разумность) говорим phronein (быть разумным), а от dicaiosüne (справедливость) уже не образуем такого производного? Стало быть, имена от случая, а не от природы»1.

Развивая свою атомистическую теорию, Демокрит учил, что подобно тому как вещь состоит из сцепления атомов, так и «имя» (слово) состоит «из букв». Изменение одной «буквы» может изменить и «имя», как изменения в составе атомов приводят к изменению самой вещи. «Вещи» отличаются друг от друга неодинаковой «фигурой атомов», различным способом их сочетаний, наконец, положением самих атомов. И подобно тому как из отдельных атомов образуются тела, а из простых тел — сложные, так и в языке из «букв» возникают слоги, а из слогов — имена. В свою очередь и «речь» (logos) представляет собой сцепление своеобразных атомов: имя, речение, предложение.

Для своего времени материалистическая атомистическая теория Демокрита имела большое положительное значение. Она рассматривала все явления как последовательное развитие материальных атомов, широко вводила в науку понятие связи и причинности.

Обращая внимание на многозначность слов и на многоименность вещей (будущие понятия полисемии и синонимии), Демокрит выступал против так называемой естественной теории происхождения языка, согласно которой сам язык есть «природный дар», предопределенный свыше.

Позиция, занятая Демокритом в споре сторонников теории «природной» связи между именем и вещью со сторонниками теории «установления», оказалась своеобразной. В решении этого вопроса Демокрит различал первичные слова и слова позднейшие. Первичные слова, по Демокриту, являются отображениями самих вещей и возникли естественным путем, как результат воздействия предметов внешнего мира на человека. Эти слова,

1 Античные теории языка и стиля. Л., 1936. С. 33. В этом сборнике-хресто- матии собраны наиболее интересные суждения о языке и стиле крупнейших мыслителей античной эпохи.

по выражению Демокрита, являются «звучащими статуями», т.е. звуковыми отображениями вещей. Что же касается сложных слов, образовавшихся в процессе дальнейшего развития языка, то они, по мнению Демокрита, составлены искусственно и имеют условное значение.

Но Демокрит занял не просто «промежуточную позицию» между сторонниками теории «природы» и теории произвольного «установления». Он своеобразно улучшил каждую из этих теорий, материалистически истолковав «природный путь» не как результат вмешательства «свыше», а как результат воздействия предметов внешнего мира на человека. Что касается сложных слов, то они получили у Демокрита истолкование согласно принципам теории «установления»1.

Попытки материалистического осмысления происхождения имен у Демокрита и его последователей противостояли всевозможным идеалистическим истолкованиям возникновения языка. В своем диалоге «Кратил» уже в IV в. до нашей эры Платон всячески подчеркивает роль первоначального «творца имен» (или даже «творцов имен»), значение индивидуального начала в возникновении языка. Хотя диалог Платона построен так своеобразно, что в его второй части отрицаются выводы первой, все же можно утверждать, что Платон уже далек от той постановки вопроса, которая была характерна для Демокрита. Мир идей, по учению Платона, образует свое особое, «истинное бытие», чувственные же восприятия вторичны и производны от духовного мира идей. Вот почему в своем диалоге Платон, хотя и стремился доказать, что знание должно быть основано на исследовании вещей, а не имен, философ вместе с тем склонен был рассматривать сами эти имена как автономное царство, не зависящее от вещей.

Понимание роли общения людей в процессе возникновения языка, характерное для Демокрита и его последователей, было совершенно чуждо индивидуалистической концепции Платона. Так, в античных языковых построениях уже наметились два основных направления в истолковании проблемы происхождения языка — материалистическое и идеалистическое2.

1 Демокрит в его фрагментах и свидетельствах древности. М., 1936. С. 141– 144; см. также: Маковельский А.О. Древнегреческие атомисты. Баку, 1946. С. 160.

2 Иное освещение вопросов см. в кн.: Derbolav J. Der Dialog «Kratylos» im Rahmen der platonischen Sprach-und Erkenntnisphilosophie. Publications de l’Université de la Sarre. Sarrebrück, 1953.

Последователи Демокрита подчеркивали роль общения в процессе возникновения языка. Так, Диодор Сицилийский (V в. до н.э.) писал: «Первоначально люди жили неустроенной и сходной со зверями жизнью, выходили вразброд на пастбища и питались травой и древесными плодами. При нападении зверей нужда научила их помогать друг другу и, собираясь вместе от страха, они начали постепенно друг друга узнавать. Голос их был еще бессмысленным и нечленораздельным, но постепенно они перешли к членораздельным словам и, установив друг с другом символы для каждой вещи, создали понятное для них самих изъяснение относительно всего. А так как такие объединения имели место по всему миру, то язык оказался не у всех равнозвучным, поскольку каждые группы людей случайным образом составляли свои слова: отсюда разнообразие в характере языков, а первоначально возникшие объединения положили начало всем племенам»1. Еще дальше в этом отношении идет знаменитый философ-материалист и поэт Лукреций Кар (I в. до н.э.), который в своей поэме «О природе вещей» (кн. 5, стих 1029) прямо заявляет, что «необходимость назвала вещи их именами» (utilitas expressit nomina rerum).

Античные теории происхождения языка формировались в связи с общими философскими вопросами познания как их своеобразная составная часть. Теории эти еще не имели самостоятельного значения. В этом была и сила античной философии и ее слабость. Сила — ибо значение языковых теорий особо подчеркивалось такой широкой постановкой вопроса, слабость — так как разработка вопроса о происхождении языка отодвигалась на задний план и заслонялась разработкой общих гносеологических предпосылок познания.

Дело вовсе не в том, что сама по себе философия будто бы мешала в те времена языкознанию, как то предполагал, например, датский историк языкознания Томсен2. Мешала языкознанию не философия, а характер научных знаний того времени, неумение расчленять и анализировать отдельные частные вопросы, отдельные звенья целой цепи проблем. К тому же древнегреческие мыслители еще не имели понятия о том, как следует сравнивать свой родной язык с другими, и относились к другим языкам с нескрываемым презрением, как к языкам «варварским». Наконец, самый существенный недостаток науки того времени, как,

1938. С. 26.