Белое дело барона Унгерна

унижения, которые творили начальник контрразведки, комендант Урги полковник Л. Сипайло и, особенно, начальник комендантской команды, вахмистр, произведенный в хорунжие, подчиненный Унгерна еще со времен первой мировой войны – Е. Бурдуковский. Судя по воспоминаниям, вся комендантская команда сплошь садисты, некрофилы и гомосексуалисты (34). Но ведь в Азиатской дивизии и казни «азиатские». Грубость нравов достигла к 1920 г. того состояния, когда отсутствовала граница между законом и беззаконием. Жестокое время рождало жестоких людей. И разве палачи Бурдуковского намного лучше подчиненных красного командира Хас-батора, «освящающих» революционное знамя кровью из сердца только что убитого ими пленного казачьего вахмистра?

Сам Унгерн так объяснил «белый террор» в одном из пунктов своего знаменитого приказа № 15: «…Суд над виновными может быть или дисциплинарный, или в виде применения разнородных степеней смертной казни. В борьбе с преступными разрушителями и осквернителями России помнить, что по мере совершенного упадка нравов в России и полного душевного и телесного разврата нельзя руководствоваться старой оценкой. Мера наказания может быть лишь одна – смертная казнь разных степеней. Старые основы правосудия изменились. Нет «правды и милости». Теперь должна существовать «правда и безжалостная суровость». Зло, пришедшее на землю, чтобы уничтожить Божественное начало в душе человеческой, должно быть вырвано с корнем. Ярости народной против руководителей, преданных слуг красных учений, не ставить преград. Помнить, что перед

народом стал вопрос «быть или не быть». Единоличным начальникам, карающим преступников, помнить об искоренении зла до конца и навсегда и о том, что справедливость в неуклонности суда…» (35).

Не стоит забывать, и о том, кто составлял Азиатскую дивизию. После взятия Урги Унгерн объявил о мобилизации среди русских колонистов. Благодаря этому численность дивизии выросла до 5 тысяч, однако наряду с хорошо подготовленными колонистами из казаков и бывших военных в нее вошли и откровенные проходимцы, а также, несомненно, красные разведчики. Кстати, по другим источникам после перехода границы России Унгерн намеревался оставить в дивизии лишь старых, кадровых бойцов, избавившись от всех тех, кто, по его мнению «позорит священную миссию освобождения от большевизма». Сипайло с Бурдуковским собирался казнить так, как не казнили еще никого из жертв его контрразведки (36).

Внешне в дивизии царила завидная дисциплина. Вот впечатления начальника штаба отряда есаула А.П. Кайгородова, полковника В.Ю. Сокольницкого, встретившего дивизию на марше к советско-монгольской границе: «…Войска шли в блестящем порядке, и я как-то невольно перенесся мыслью к доброму старому времени. Равнение было как на параде. Не было отсталых. Длинная колонна из конницы и артиллерии мощно оставляла за собою версты, идя на неведомое: победить или умереть!» (37). Едва ли Унгерн смог бы добиться подобной дисциплины без жестоких наказаний. Был и авторитет у подчиненных, за глаза называвших Унгерна «наш

дедушка» (в 35-лет (!)). Но внешнее повиновение не спасло его от предательства.

Еще один немаловажный вопрос. Были ли в Азиатской дивизии священники, духовники воинских частей? О многочисленных ламах упоминания есть, что вполне объяснимо, учитывая этноконфессиональный состав ее полков. Но нет упоминаний о православных священниках, несмотря на то, что казаки и мобилизованные русские колонисты составляли около трети дивизии. Может быть их отсутствие – еще одна причина жестокостей унгерновцев. Невозможно даже представить себе священника, равнодушно наблюдающего садистские приемы Бурдуковского и его команды.

«Унгерниада» - очевидные вопросы и возможные ответы.

Был ли у барона шанс на развитие своих успехов в Монголии? Несомненно. Его авторитет «освободителя», «спасителя Богдо-гэгэна» еще долго ставил бы Унгерна «выше критики» у большинства монголов и русских колонистов. Данный статус следовало всячески поддерживать и не торопиться «железной рукой» наводить порядок в столице. Нельзя признать обоснованной точку зрения, что барон и его дивизия стали «в тягость» монголам, так как требовали для своего содержания слишком много мяса (!) (вряд ли они «потребляли» больше продуктов, чем экспедиционный корпус 5- й советской армии в 10 тысяч человек или 15-тысячный китайский

оккупационный отряд). Неправомерна и господствовавшая в советской историографии точка зрения, что монгольский народ сразу поддержал революционное правительство в Алтан-Булаке и «отвернулся» от Унгерна. Отталкивали чрезмерная жестокость и прямолинейность барона и его подчиненных, а на этом «фоне» росла популярность его противников - «красных монголов» и стоявшей за ними Советской России. Но образ «национального героя» не может смениться образом «врага народа» за несколько месяцев.

Стали бы Урга и Азиатская дивизия центром Белого движения? Теоретически это возможно, ведь Унгерну подчинились и отступившие в Монголию части бывшего Семиреченского и Туркестанского белых фронтов и повстанцы, участники Западно-Сибирского восстания (отряды Кайгородова, Бакича, Казагранди, Кузнецова, Шубина, Тапхаева и др.). Выгодность ситуации для белых заключалась и в том, что Монголия в 19201921 гг. была единственным иностранным государством, на территории которого легально располагались организованные вооруженные силы противников советской власти. Во всех других странах - от Норвегии и Турции до Китая и Японии, белые войска разоружались сразу же после перехода границы. И, возможно, не так далек от реальности был план атамана Семенова, рассчитывавшего перевезти в Монголию кадры Дальневосточной армии. Концентрация вооруженных «белогвардейских банд» не могла не беспокоить советскую Москву. Борьба с «унгерновцами» представлялась серьезной и бескомпромиссной.

Мог ли барон поднять восстания хотя бы в Забайкалье, не говоря уже обо всей России и, тем более, Европе? Все известные источники подтверждают: Унгерн знал о восстаниях в Кронштадте, Западной Сибири и Тамбовщине. В Урге находилась мощная радиостанция, и связь с внешним миром поддерживалась регулярно. Получали сообщения из Харбина, Владивостока. Был контакт с Семеновым, убеждавшим своего бывшего соратника в успехах Белого дела в Приморье. Перешедший границу отряд Кайгородова подтвердил рост антибольшевицкого повстанчества. Вероятность восстаний повлияла и на направление ударов во время майского наступления. Барон, наверняка знавший об успешных конных рейдах в красные тылы на юге России не отказался бы от лавров «забайкальского Мамантова». Силы, подчиненные Унгерну разделялись на отдельные направления-«сектора» (на Иркутск предполагалось наступление отряда полковника Казагранди, в Урянхайский край двигались эскадроны Казанцева, наказного атамана Енисейского казачьего войска, которому Унгерн обещал также и земли Тувы, на родные им Алтай и Бурятию наступали Кайгородов и Тапхаев). Расчет строился на то, что советским войскам не удастся равномерно прикрыть границу, в указанных районах начнется массовое повстанческое движение, а дивизия, обрастая пополнениями белоповстанцев, быстро выйдет на линию Транссиба, перерезав ее под Верхнеудинском. Не случайно в приказе № 15 даже указывалась модель создания партизанских «секторов», восстановление органов местного самоуправления.

Оставалось выбрать знамя, под которым можно было бы объединить все разнородные силы антибольшевицкого сопротивления. «Панмонголизм», привлекавший внимание Унгерна и Семенова в 1918-1919 гг., не мог стать этим знаменем, в силу национальной специфики и территориальной ограниченности. Лозунги социал-демократии не устраивали самого Унгерна, хотя и были популярны в ДВР и Китае. Был выдвинут лозунг «восстановления законных династий». Так ли безнадежно он выглядел в 1921 году?

Рост монархических настроений отмечался повсеместно в первые годы после поражения белых армий. Одной из основных причин неудачи Белого движения представлялось отсутствие четкой политической программы, лозунги «непредрешения». Для правых политиков и многих военных единственно возможным становился лозунг «За Веру, Царя и Отечество». В отличие от 1917 года, их уже не смущали обвинения в «реакционности». Напротив. Монархия казалась наиболее близкой и понятной русскому народу формой правления. Кризис «либеральствующей интеллигентщины», породившей Февраль и Октябрь 1917-го был налицо. Поэтому и восстанавливаемая монархия должна стать абсолютной, а не ограниченной «гнилым европейским парламентаризмом». Из вариантов монархических систем: восточный богдыхан, британский король, который «правит, но не управляет» и «Православный Русский Царь» для Унгерна были приемлемы первый и последний. Из кандидатов наиболее подходила фигура Михаила Александровича Романова. Это был законный преемник

Императорского Престола, в пользу которого отрекся Николай II, его судьба была еще менее известна, чем судьба Царской Семьи. Вероятность «чудесного спасения» признавалась весьма большой. А поскольку многие монархисты были убеждены, что возрождение Империи должно сопровождаться проведением глубоких социальных реформ (в частности, аграрной), то Михаил как нельзя лучше соответствовал роли нового «крестьянского царя», не связанного ни с прежней бюрократией, ни с парламентской «общественностью».

Итак, знамя, с вышитым на нем вензелем «М II», развернулось над полками Азиатской дивизии, направлявшейся в свой новый поход, на этот раз поход на Россию…

Поражение и гибель.

Боевые действия Азиатской дивизии весной-летом 1921 г. достаточно хорошо известны. Чтобы понять причины поражения «унгерниады» важно другое. Начиная свои операции против ДВР и Советской России в мае 1921 г., Унгерн подписывал «смертный приговор» Белому движению в Монголии. Независимо от того насколько велики были перспективы антибольшевицкого повстанчества в Сибири и на Дальнем Востоке, жертвовать относительно прочным положением в Халхе, во имя «создания Центральноазиатской империи» и «уничтожения большевизма» в России было, мягко говоря,

неразумно. Во-первых, своим переходом границы ДВР Унгерн дал прекрасный повод для вооруженного вмешательства Советской России в дела Монголии и преподнес подарок красным монголам, которые могли теперь рассчитывать на официальную поддержку РККА. В обращении Реввоенсовета 5-й советской армии торжественно заявлялось: «…Военные действия на монгольской границе начали не мы, а белогвардейский генерал и бандит барон Унгерн, который в начале июня месяца бросил свои банды на территорию Советской России и дружественной нам Дальневосточной Республики… Красные войска, уничтожая барона Унгерна, вступают в пределы Монголии не врагами монгольского народа, а его друзьями и освободителями… Освобождая Монголию от баронского ига, мы не должны и не будем навязывать ей порядки и государственное устройство, угодные нам. Великое народное собрание всего монгольского народа само установит формы государственного устройства будущей свободной Монголии…» (38). Во-вторых, Унгерн по существу подставил под удар красных монголов и советских войск своих союзников из правительства Богдо-гэгэна, многих монгольских князей и лам. Барон увел в поход почти весь состав дивизии и подчинившиеся ему отряды. В Урге остались мизерная по численности и абсолютно небоеспособная пресловутая команда полковника Сипайло и наспех собранные полувоенные отряды местных жителей, под командованием есаула Немчинова. Этим не замедлили воспользоваться красные. В результате мощного, стремительного броска от Алтан-Булака на юг 6 июля 1921 г. Урга была занята без боя (!), а 11 июля сюда уже переехало

монгольское народно-революционное правительство. На допросе Унгерн говорил о том, что в столице он «не мог твердо чувствовать» себя, так как монголы «тянули на сторону Советской России». Но данную реплику подругому как «хорошей миной при плохой игре» не назовешь. Ведь на стороне Унгерна, искренне поверив ему, сражались сотни «белых монголов» из отрядов Баяр-гуна, Жамболона (военного министра правительства Богдогэгэна), Сундуй-гуна, Ундермерина, Цампилова и других. Даже после поражения Азиатской дивизии были факты добровольного перехода красных монголов в «лагерь контрреволюции». Но барон не оправдал доверия преданных ему людей. А как могли чувствовать себя мобилизованные русские колонисты, не зная, что стало с их семьями в занятой красными Урге?

Выступать в столь масштабный поход можно было бы со 100% убежденностью в успехе. Унгерн, очевидно, или слишком верил в свою «звезду», или победу ему нагадали ламы (что, само по себе, абсурдно) или, действительно, имел проверенную информацию о готовящихся крупных восстаниях против советской власти. Иначе откуда появились бы в приказе № 15 столь категоричные слова: «Сомнений нет в успехе, так как он основан на строго продуманном и широком политическом плане». Думается, что еще могут появиться документы, подтверждающие контакты Унгерна не только с представителями китайской и монгольской контрреволюции (они, частично, опубликованы Л. Юзефовичем), но и с антисоветской агентурой в Забайкалье.

То, что барон на допросе отрицал наличие осведомителей в красном тылу, не доказывало их реальное отсутствие.

Действительность жестоко обманула барона. Вместо сотен белоповстанцев, количество пополнений исчислялось, в лучшем случае десятками, в основном из мобилизованных и пленных. Вместо дезорганизованных красных партизан Унгерну пришлось сражаться с многочисленными, хорошо вооруженными войсками ДВР и 5-й советской армии. Ни один из прорывов границы не увенчался успехом. А после потери Урги Унгерн лишился стратегической базы и политического центра. Возможно, в случае продвижения вглубь советской территории, выхода к Байкалу и Транссибу, Унгерн получил бы серьезные пополнения. Но красным удалось оперативно блокировать районы действий дивизии и после решающего сражения у Гусиноозерского дацана (крупнейшего ламаистского монастыря в Бурятии) 24 июля 1921 г. барон понял, что дальнейшее наступление в плотном кольце красных отрядов равносильно гибели его сил.

Оставив Ургу и не прорвавшись к Транссибу, Азиатская дивизия начала метаться в поисках выхода и терять своих союзников одного за другим. Это уже не было продуманной стратегией. «Обложили как волков» - слова одного из офицеров лучше всего передают настроения тех дней. Дело закончилось тем, что в «дисциплинированной» дивизии возник заговор против «дедушки-генерала» «самодержца пустыни».