person

Е.Т. Соколова • Современный нарциссизм как медийный

иклинический социокультурный феномен

совершенства, вплоть до смены пола), самоповреждающего 501 поведения (пирсинг, шрамирование, самоприжигание, татуирование и др.) в качестве единого синдрома, внутри системного нарушения личности с общим генезом, связанным с непроработанным травматическим эмоциональным опытом, отсутствием системы основанных на символическом опосредствовании механизмов самоконтроля. Сложившаяся в патологических условиях общения, личность ребенка рискует сохранить и транслировать своего рода стигму «пожизненной виктимности», что находит специфическое отражение в погранично-нарциссическом строении самоидентичности, низком уровне когнитивного и символического опосредствования механизмов саморегуляции и паттернов репрезентации отношений со значимыми другими.

Жизнь подобных людей превращается в непрекращающиеся попытки бессознательного отыгрывания трагически неразрешимой дилеммы между хроническим эмоциональным голодом и постоянным страхом разрушающей зависимости от объекта привязанности с последующими разочарованиями и потерями; порождает хаотично сменяющиеся диаметрально противоположные неразборчивые («промискуитетные») копинг-стратегии компенсации глобально переживаемой ненадежности межличностных связей и нестабильности самоидентичности. Повторяющиеся суицидальные попытки и являются садомазохистическим бессознательным механизмом восстановления связи с другими людьми путем непосредственного эмоционального заражения их собственными деструктивными аффектами посредством проективной идентификации; они являются примитивно-инстинктивным способом пробуждения ощущения жизни в противовес хроническому чувству внутренней омертвелости, механистичности, подвергающей сомнению реальность собственного существования.

Парасуицидальное поведение свидетельствует также об инструментальном дефиците в средствах саморегуляции; среди последних доминируют примитивные защиты преимуще-

Раздел II • Человек информационной эры

502ственно импульсивного моторного отреагирования невыносимых бессознательных переживаний в поведении при явной недостаточности процессов когнитивной опосредованности и символизации. Больше шансов выжить у тех, кто обладает счастливой способностью находить удовлетворение и переживание собственной полноты и целостности в замещающих процессах фантазии, творческом воображении, созерцании, альтруизме, как у героя Рубена Гальего в его автобиографическом романе «Белое на черном». Нарциссические же личности редко достигают внутренней интеграции я, переживание гармонических отношений, единства души и тела, человеческой солидарности им недоступны. Одни из них, рабы идеи и утопий, избирают путь расщепляющего и фрагментирующего псевдоанализа или сверхабстрактных построений космического масштаба, где нет места «грязной телесности», где собственное тело (как и другие люди) воспринимается лишь как объект отстраненного экспериментирования. Другие предпочитают бегство во всепоглощающие фантазии о собственной магической грандиозности, преодолевающей все границы (жизни и смерти в том числе). Тогда суицид, как и другие трансгрессивные эксцессы, переживаются как бунт против удушающей власти социального порядка, как триумф над рутинной обыденностью и обезличивающей обычностью.

Пограничная же личность, как более зависимая, стремится в пьянящем погружении и растворении (не важно, в чем или в ком) обрести иллюзорное слияние с потерянным раем, как герой «Голубой бездны» Люка Бессона или как персонаж «Обещания на рассвете» Ромена Гари (Эмиля Ажара), который, выполнив все завещанное ему матерью на «рассвете» жизни, уходит в море-океан, этот вечный символ безбрежной материнской любви, прощения и воссоединения.

Феномен неонарциссизма, как мы видим, выходит далеко за пределы узко-клинической проблематики; напротив, в нем, как в зеркале, отражаются всеобщие, наши проблемы, которые ради собственного успокоения мы атрибутируем «другим». Мы живем в поразительно расколотом мире: для

Е.Т. Соколова • Современный нарциссизм как медийный

иклинический социокультурный феномен

одних Москва – один из самых дорогих и гламурных горо- 503 дов мира, центр культуры и безграничных возможностей самоутверждения; для других – город морально растерянных и почти нищих людей, с обостренными межнациональными противоречиями, засильем «полой» изнутри, как кукла Барби, поп-культуры10.

Сегодняшний культурный контекст представляется наилучшей средой для порождения и расцвета неонарциссизма. Глобальные потрясения и финансовые кризисы ставят под удар нашу самодовольную уверенность в способности контролировать мир, предвидеть и предотвращать его удары, однако манящие перспективы нанотехнологий сулят сказочное изобилие и почти вечную жизнь. Обилие рекламы создает иллюзию безграничности потенции11. Она обещает, соблазняет, и вот мы уже на верху райского блаженства, мгновенно и без усилий. Однако встает вопрос: если реклама и все масс-медиа – «нежные насильники», то кто же такие мы, которые столь неосмотрительно и безгранично открываем для них свои души и тела? Неонарциссы?

10Горалик Л. Полая женщина. Мир Барби изнутри и снаружи. – М.: Новое литературное обозрение, 2005.

11Улыбина Е. Реклама как инцестуозная реальность // Исследования по психоанализу культуры. – М.: Аграф, 2004. –

С.465–493.

Е. И. Пронин, Е. Е. Пронина

Experimentum crucis1, или Начала

иперспективы медиапсихологии

В1991 году на пюпитре в бывшей Большой Богословской, бывшей Коммунистической, а ныне Большой Академической аудитории Московского университета (бывшая улица Моховая, бывший проспект Маркса, а ныне снова улица Моховая, 9) кто-то, должно быть не совладав с вдохновением, стремительной скорописью запечатлел:

Дуют ветра четыре. Волнуется семь морей. Все неизменно в мире, Кроме души моей.

1 Experimentum crucis (лат. опыт креста, арх. испытание, просветление и наставление крестом) – 1) опыт, имеющий важнейшее, решающее значение, контрольный эксперимент, практическое доказательство: «…Если бы мне требовались еще какие-то подтверждения тому, что упорство духа реально существует, – концлагерь является в этом отношении experimentum crucis». Франкл В. Человек в поисках смысла. – М.: Прогресс, 1990. – С. 143; 2) бесспорный образец, надежный указатель (связано с обычаем ставить на перекрестках т. н. «путный крест» для указания дороги): «пример креста, берущий название от тех крестов, что ставятся на перекрестках, указывая разделение путей». Бэкон Ф.

Новый органон, 1, 36; 3) проф. Навигация в шхерах по путным крестам, установленным на скалах, как это сложилось в живой традиции малого каботажа на Кольском полуострове и в Белом море.

Восходит изначально к ставшей молитвенным песнопением евангельской притче об одном из разбойников, который был распят одновременно с Христом, но уже на кресте уверовал, благодаря чему ему незамедлительно прощены были все грехи, и удостоился он Царствия Небесного («Разбойника благоразумного во едином часе раеви сподобил еси, Господи, и мене древом крестным просвети и спаси мя». Цит. по: Христов Борис. Български и руски церковни песнопения. – София: Балкантон, 1976).

Е. И. Пронин, Е. Е. Пронина • Experimentum crucis, или Начала и перспективы медиапсихологии

Чем круче заворачивалась в России спираль катаклизмов, 505 тем очевиднее становилось: не происходит ничего такого, что не произошло бы раньше в размышлении людском. Как если бы мир пребывал неизменным, но все новые смыслы открывались в нем для изменяющихся душ, и жизнь переворачивалась как в salto mortale. Может, каждый и хотел как лучше,

но то, что получалось, не назовешь иначе, чем новое смутное время. Роковой в своей повторяемости феномен человеческой истории. «Нет ничего труднее, чем жить в эпоху перемен», – сетовал Конфуций. И шекспировский Гамлет погиб, пытаясь «вправить вывихнувшееся время». Но если прав Булгаков, что «разруха начинается в головах», то и исхода из смуты нет, пока не найдено адекватное состояние души.

Умы чуткие и смелые уходили в поиск загодя, положив и жизнь, и талант на свой собственный experimentum crucis. Мир не менялся от их усилий. Но менялись они сами. И теперь их судьбы, словно путные кресты на развилках самопознания, предостерегают: «Прямо пойдешь …»; «Налево пойдешь …»; «Направо пойдешь …»; «Назад повернешь…».

А в эпицентре – четыре знаковые фигуры. Как четыре стороны света. Как четыре фольклорных ветра. Как четыре квадранта декартовых координат:

В. Высоцкий … Вен. Ерофеев … М. Павич … В. Пелевин…

В этом научном эссе много личного. Авторы – люди двух поколений ХХ века. И, к примеру, когда на прогулке по осеннему лесу старший не без чувства пропел:

«Только кто мне придумает новый Тайшет? Кто другую найдет Ангару?»2, –

младшая не без ехидства уточнила: «Чтобы и эту испоганить?».

Впрочем, до банального конфликта отцов и детей никогда не доходило. Психологический итог тоталитаризма в том и

2 Строки из популярной в 60-70-х гг. прошлого столетия песни о добровольцах – строителях Братской ГЭС на реке Ангаре, железной дороги Абакан-Тайшет и других великих строек Сибири. Музыка А. Пахмутовой, слова Н. Добронравова.

Раздел II • Человек информационной эры

506состоял, что, словно к общему знаменателю, подводил нравственное чувство всех советских поколений к одному и тому же неписаному принципу: «Если уж никак нельзя делать то, что хочется, нужно, по крайней мере, не делать то, чего не хочется никак»3.

Разумеется, в такой остроте и ясности осознавали свою этическую позицию не все и не сразу. Но нетерпение сердца, своего рода идиосинкразию ко всем официальным ценностям, переживало огромное число людей. Причем число, а не масса. Не сословия, классы или социальные группы, а сами по себе люди – конкретные индивиды и неповторимые личности. Те, кто изнемогал посреди марксистской идеологии, ленинской национальной политики и литературы социалистического реализма. Их духовное самоопределение начиналось с приобщения к тому публичному experimentum crucis, каким стало для страны творчество и личная судьба Владимира Высоцкого. А дальше – как от одного путного креста к другому: «МоскваПетушки» Венедикта Ерофеева – «Хазарский словарь» Милорада Павича – «Проблема верволка в средней полосе» Виктора Пелевина – траектория жизни людей, для которых эстетические потрясения и приключения мысли значили не меньше, чем перипетии собственной судьбы.

Авторы бесконечно благодарны тем, кто в разное время помогал приобщиться к этой удивительной коллективной духовной жизни. Во-первых, Лене Подлуцкому, толковому инженеру и лихому мотоциклисту, который не только предоставил в распоряжение авторов полную фонотеку собственных записей В. Высоцкого, но и делал специальные тонфильмы, то монтируя встык исполнения разных лет одной и той же песни, то перемежая их пояснениями поэта или шумовыми картинками залов, чтобы ничего не упустить и все-все-все подчеркнуть. А также Анне Сидоровне Соболевой, которая

3 Этот вариант изустной максимы морального протеста экспромтом сформулировал в 1974 г. на одной из кухонных московских посиделок признанный уже в то время философэкзистенциалист и бард-шестидесятник Э. Ю. Соловьев.

Е. И. Пронин, Е. Е. Пронина • Experimentum crucis, или Начала и перспективы медиапсихологии

со всей щедростью благотворителей-старообрядцев подари- 507 ла авторам собранные личными усилиями вырезки из местных газет и заграничных журналов – заметки о Высоцком, рецензии, фоторепортажи и все такое: чтоб для сведения. Вовторых, подругам-журналисткам Алле Верещагиной и Миле Сумкиной, у которых совершенно одинаково теплели глаза, когда они говорили о Веничке Ерофееве, хотя каждая посвоему толковала поэму «Москва-Петушки» и хотя знали они не понаслышке о проблемах и судьбах своих друзей и коллег – талантливых ребят, как в безвременье уходивших в запой. В-третьих, студентам-отличникам из МГУ Антону Николаеву

иОльге Пановой, пригласившим на модный интернет-форум о творчестве Павича. В-четвертых, Роману Фанталису, беспечному бизнесмену и вдумчивому рыболову, нивесть с чего подарившему книгу своего любимого Виктора Пелевина с эпатирующим названием «Generation ‘П’».

Сих легкой руки авторы почувствовали себя как свои в кругу тех, кто не просто слушал, читал, переживал, но и высказывался, искал подоплеку и задавал вопросы себе, своим друзьям, неформальным лидерам, а при возможности и самим Высоцкому, Ерофееву, Павичу, Пелевину. Получалось, что в недрах тоталитарного режима уже произошел какой-то слом

исложилась принципиально новая сфера массового общения, в себе самой несущая защиту как от гипнотических эффектов массовой пропаганды, так и от бездумной эйфории массовой культуры. Словом, это было не пассивное «потребление шедевров» и не просто обмен информацией, а коллективное, чтобы не сказать «всенародное», философствование, неофициальное, но мощное продвижение общественной мысли. И что было всего важнее, так это то, что оно не прерывалось, длилось и, подхватив, несло, словно упругие восходящие потоки становящуюся на крыло птицу.

Если вдуматься, это был самый важный социальнопсихологический процесс ХХ в. Народное философствование в труху перемалывало партийное искусство, казенную литературную критику, марксистское мировоззрение… К моменту

Раздел II • Человек информационной эры

508«перестройки» коммунисты остались, в сущности, без идеологии, без беллетристики, без литературоведения. И тоталитаризм рухнул от первого же толчка, не сохранив даже принцип наследования.

Народное философствование разрасталось, соединяя традиционные формы неофициальных коммуникаций (слухи, анекдоты, скоморошество, площадной фольклор и т. п.) с новейшими техническими средствами и организационными ухищрениями (грамзаписи на рентгеновских пленках, портативные магнитофоны, самиздат, бардовские слеты и т. п.), и стало в конце концов самой новой для своего времени информационной технологией. Так открывала и утверждала себя принципиально новая интерактивная массовая коммуникация, исторически первая мультимедиа4, предвосхищавшая многие функции Интернета духовного плана. Теперь это самоочевидно. А тогда просто возникало необъяснимое ощущение безмерного расширения интеллекта, обнимавшего разом извивы судьбы корифеев контркультуры и высший смысл их шедевров, словно личный, для каждого свой, experimentum crucis, проверявший правду жизни и крепость души.

Профессиональные критики и близко не подходили к такой дотошности анализа поэтики новейшей литературы. Мешали вызубренные правила и стереотипы теории социалистического реализма. В народном же философствовании идеологические условности отлетали, как дым от лица огня, и роль практически каждого стилевого приема, поэтического тропа, композиционного сброса раскрывалась с такой наглядностью, что становилось заметно, как творчество плеяды писателей поднимает на новый уровень художественное мышление человечества. И возникало чувство личной сопричастности к сотворению нового стиля. В этом смысле народное философствование было и конкретной практикой, и абстрактной

4 Подробнее см.: Пронина Е. Е., Пронин Е. И. Предтеча мультимедиа (феномен В. Высоцкого и новейшие информационные технологии) // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10, Журналистика. – 2005. – № 2. – С. 35–55.

Е. И. Пронин, Е. Е. Пронина • Experimentum crucis, или Начала и перспективы медиапсихологии

теорией искусства. Сквозь интерактивную массовую комму- 509 никацию проступали строгие каноны принципиально новой поэтики принципиально новой литературы.

Само по себе народное философствование не претендовало на то, чтобы непосредственно «изменять мир». Оно изменяло людей, продолжавших жить в неизменном мире. В отличие от привычных для ХХ века средств массовой информации и пропаганды, которые могли, в лучшем случае, достичь «эффекта присутствия»5, внове возникающая интерактивная массовая коммуникация способна была обеспечить устойчивый и широкоформатный «эффект участия»6. Погружение в народное философствование не «формировало», а раскрепощало личность. Люди мыслили, говорили и действовали без оглядки на регламент и субординацию, следуя собственным интенциям, видя мир в свете личных интересов и предвкушая свое духовное освобождение. Их суждения обретали смелость, прямоту и четкость, различимо резонировали в живых настроениях окружающих

5 «Эффект присутствия» – ощущение у читателя его «присутствия» на месте события. (Власть, зеркало или служанка? Энциклопедия жизни современной российской журналистики. – М.: Союз журналистов России, 1998. – Т. 2. – С. 237.)

6 По аналогии с общепринятым определением «эффекта присутствия» (см. выше) «эффект участия» может быть охарактеризован как возникающее у читателя субъективное ощущение лично своего участия в разворачивающемся объективном общественном процессе вплоть до непосредственного влияния на общее понимание и оценку происходящего. Это в принципе иное (по сравнению с «эффектом присутствия») психическое состояние. Человек не просто поглощает сведения, а оперирует с информацией, находя дополнительные данные в других каналах и источниках, в прошлом опыте и образовании, в собственной ментальности. Он высоко ставит свои суждения и настаивает на том, чтобы их принимали в расчет. Тем самым человек включается в процесс коллективной проработки решения, а при удачном стечении обстоятельств и в реальные действия, стимулируемые журналистскими публикациями, – принимает действительное участие в голосовании, в митингах, демонстрациях, протестах и т. п. (Подробнее см.: Пронина Е. Е. Психология журналистского творчества. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 2002. – С. 276-278.)

Раздел II • Человек информационной эры

510и встречали очевидную поддержку единомышленников. Как будто это было коллективное осмысление на глазах разворачивающейся серии experimentum crucis выдающихся испытателей жизни, расплачивающихся судьбой и талантом. Процесс одновременно интеллектуальный и этический, коммуникативный и поведенческий – по жесткости сравнимый с реальным опытом.

Кто-то, хотя бы на время участия в народном философствовании, забывал о привычных предпочтениях. Кто-то и на дальнейшие обстоятельства собственной жизни начинал реагировать в стиле народного философствования. Вряд ли каждый осознавал, как меняется строй его внутренних установок, алгоритмов умозаключения, паттернов общения и поведения… Но на массовом материале все более было заметно, как начинают складываться новые характеристики личности, новый психотип человека.

Для авторов оказалось большой удачей, что они вглядывались в одни и те же феномены высокого искусства и одни

ите же фантомы массовой коммуникации – каждый со своей стороны, с точки зрения своего поколения и своей профессии: один – как филолог и практикующий журналист, другая – как психолог и практикующий психотерапевт.

Иесли для профессионального филолога сквозь интерактивную массовую коммуникацию проступали строгие каноны новой поэтики и новой литературы, для практического психолога – черты нового строя мышления и новые характеристики личности. Возникал психо-филологический стереоэффект, от которого захватывало дух. Как будто на слуху необратимо менялся русский язык, закрепляя небывалый ход мышления. Как будто на глазах в небывалом общении и поведении необратимо менялся психотип советского человека.

Как будто вживе шел навстречу гипотетический Человек будущего. Но явно не тот, какого обещали Маркс или Ленин,

идаже не тот, кого ожидал Горбачев, предлагая свою «концепцию нового мышления для России и всего мира»7, и вовсе не

7Горбачев М. С. Перестройка и новое мышление для России

ивсего мира. – М.: Политиздат, 1988. – С. 143-146.