person

Е.Т. Соколова • Современный нарциссизм как медийный

иклинический социокультурный феномен

сическую рану, а следовательно, «наказание» его шантажом 491 или судебным иском вполне правомерно. Манипулятивнопровокативное поведение таких пациентов изматывает врача и способствует его «эмоциональному выгоранию» с расшатыванием его профессионального самоуважения и втягиванием в параноидно-сутяжные отношения.

Нарциссический стиль отношения к себе и другим

Обратимся к пониманию специфической организации психической жизни нарциссического человека, его аффектов

икогнитивных структур, системы его представлений о себе и межличностных отношениях. Репрезентация телесности, ее внутренняя структура, или паттерн, определяется спецификой аффективно-когнитивного стиля, соотношением аффективных и фантазийных содержаний и их взаимодействием с более осознаваемыми, символически опосредствованными представлениями, понятийной организацией сознания. Это подтверждается многими эмпирическими данными. Согласно нашим исследованиям, слабая внутренняя когнитивная дифференцированность системы репрезентаций, ее внутренняя рассогласованность и непоследовательность, недостаточная целостность и интегрированность в сочетании с заряженностью полярными по знаку аффектами корреспондирует с соответствующими параметрами аффективно-когнитивного стиля. При дефиците способности к рациональной и рефлексивной оценке себя вне зависимости от актуальных аффективных состояний и фрустраций представление о себе неустойчиво и подвергается постоянным флуктуациям и искажениям. Этим «качелям», присущим погранично-нарциссической личностной организации, способствует эмоциональная нестабильность и глубокая уязвимость самооценки, «грандиозность я», а также неспособность к ментализации и символизации

ипреимущественно психосоматический способ изживания и регуляции психотравм (алекситимический синдром).

Стиль личности, как устойчивый индивидуальный паттерн познавательных установок и схем, механизмов аффек-

Раздел II • Человек информационной эры

492тивной регуляции (защит и копингов) и конфигураций отношения к себе и значимым другим, детерминирует склонность субъекта ориентироваться на сложившуюся систему эталонов в новых, трудных, неопределенных или кризисных ситуациях. Стиль моделирует эмоциональные отношения и процессы социального познания, способность человека в зрелом возрасте избирательно создавать и длительно поддерживать доверительные отношения с близкими людьми, вступать в отношения ответственного и равноправного сотрудничества. Если же человек не может придать осмысленность и эмоциональную насыщенность этим жизненным обстоятельствам и воспринимает их исключительно как фактор тревоги, как неопределенность, превышающую его возможность совладания с ней или представляющую угрозу устоявшейся и связной картине мира, целостности самоидентичности, его «ответом» вызову окружения или внутреннему конфликту, скорее всего, станет автоматическое воспроизведение ранее сложившегося (и, скорее всего, устаревшего) стереотипа психического реагирования.

Между тем, неординарные ситуации, особенно те, в которых человеку открывается смысл и конечность жизни, ставится под сомнение правильность избранного пути, преданность близких или ценность его личности, способны заставить работать творческий потенциал я, или же, напротив, спровоцировать столь мощное «внутреннее землетрясение», что единственным выходом субъекту может показаться суицид. Для клинического психолога важно точно опознавать симптомы «безвыходности», оценивать суицидальный риск находящегося в состоянии отчаяния человека, понимать, на какую систему представлений о человеческих отношениях он явно или неявно опирается, какая система саморегуляции активируется в чрезвычайных обстоятельствах, в какой мере эти системы являются «рудиментами» его прошлого и определяют (иногда ошибочно) его ориентацию в настоящем, каков ресурс его способности справляться с трудностями путем их рациональной и творческой переработки.

Е.Т. Соколова • Современный нарциссизм как медийный

иклинический социокультурный феномен

Из сказанного ясен наш интерес к исследованию тех сте- 493 реотипных представлений о себе и межличностных отношениях, которые существуют в душевном, ментальном, в широком смысле слова, мире человека, переживающего неопределенность, нестабильность и жизненный кризис, когда, как к своей «единственной» опоре, он обращается к хранящемуся в бессознательной памяти репрезентационному опыту отношений с первыми близкими ему людьми. Эти представления – то зыбкие, неадекватные, неполные, то гиперболизированные и сверхобобщенные, порой фантастические, иногда остро эмоциональные и прозорливо точные – могут служить утешением, руководством к действию (как помочи для начинающего ходить малыша), но могут и постоянно подтачивать уверенность в себе, склонять к беспомощности и импульсивным, опасным и рискованным решениям.

В современной психологии проблема происхождения «наивного» знания о человеческих отношениях ставится как проблема генеза, внутренней организации и функционирования устойчивых систем ментальных репрезентаций детскородительских, «объектных» отношений, их детерминации как со стороны аффективных факторов (к которым традиционно относят всю мотивационную систему, ценности, собственно аффективные состояния), так и со стороны когнитивных процессов, среди которых выделяют индивидуальные познавательные способности и вербальные средства конструирования картины межличностного взаимодействия. Предполагается также, что последовательная, целостная и непротиворечивая картина мира может развиться в детском возрасте и, стабильно функционируя, защищать в дальнейшем от превратностей судьбы только благодаря отзывчивому отношению заботящегося о ребенке взрослого, т. е. внутри своеобразного «контейнера» отношений безопасной привязанности. Таким образом, ранние отношения между ребенком и взрослым служат «пространством», обеспечивающим аффилиативную, подпитывающе-созидательную или, напротив, «токсичную», инвалидизирующе-разрушающую среду, в которой форми-

Раздел II • Человек информационной эры

494руются все психические функции, в том числе регуляторные системы, когнитивные способности, язык и символические средства переработки «невыносимого» аффективного состояния. Приобретенные в детстве «рабочие модели привязанности», или «репрезентативные модели объектных отношений» (вариативность терминов диктуется рамками соответствующих теорий), ответственны за бессознательную диспозиционную готовность к специфической организации актуальных взаимодействий и оказывают влияние на аффективную валентность («тональность») их восприятия, доброжелательную или враждебную8.

Абстрагируясь от конкретных терминологических различий, здесь можно легко опознать традиционные проблемы психологической науки. Речь, конечно же, идет о социальных детерминантах развития, о роли общения и приобщения ребенка к культуре человеческих отношений, о социализации и ее психологических механизмах, а также о влиянии прошлого опыта и об индивидуальном присвоении системы культурных эталонов, на которую ориентируется субъект как на «фрейм», выстраивая текущие жизненные отношения и принимая решения действовать определенным образом.

Данный контекст и является ориентирующим для наших исследований, направленных на изучение психологических закономерностей, определяющих формирование, строение и функционирование когнитивных структур, обобщенносхематизированных представлений о межличностных отношениях (о себе и другом в них), которые функционируют в качестве некоего системно организованного установочного механизма социального познания.

8 См., например: Фонаги П. Точки соприкосновения и расхождения между психоанализом и теорией привязанности // Журнал практической психологии и психоанализа. – 2002. – № 1, март (журнал электронных публикаций). URL: http//psyjournal. ru/j3p/pap/php?id=200200105; Соколова Е. Т., Коршунова А. Р. Аффективно-когнитивный стиль репрезентации отношений Я-Другой у лиц с суицидальным поведением // Вестн. Моск. унта. Сер. 14, Психология. – 2007. – № 4. – С. 48–63.

Е.Т. Соколова • Современный нарциссизм как медийный

иклинический социокультурный феномен

Стиль личности, как устойчивый индивидуальный пат- 495 терн, состоит из трех блоков: а) взаимодействующих подструктур познавательных преддиспозиций и схем, осуществляющих селективные функции, а также прогноз и контроль социальной активности; б) защит и копингов аффективной регуляции; в) конфигураций отношения к себе и значимым другим. В единстве и взаимодействии образующих его подструктур он детерминирует склонность индивида ориентироваться на сложившуюся систему эталонов в новых, трудных, неопределенных или кризисных ситуациях. Мы полагаем, что индивидуально-стилевые особенности репрезентативной системы оказывают существенное влияние на характер актуальной коммуникации, определяя (иногда искажая) социальную перцепцию и образ я. Они задают также механизмы переработки опыта фрустрации в межличностных отношениях, включая эмоциональный опыт потери «значимого другого» и опыт жизненных неудач, подвергающий сомнению устойчивость самоуважения. При этом структурные и содержательные характеристики репрезентации отношений связаны между собой и определяются аффективно-когнитивным стилем личности, под которым понимается индивидуальная конфигурация аффективных и познавательных процессов, включающая в себя способы познания, имеющие различную степень эмоциональной пристрастности, и интра- и интерпсихические механизмы регуляции аффективных состояний, отличающиеся уровнем психологической дифференциации/ интеграции и степенью зависимости/автономии. Таким образом, можно говорить об аффективно-когнитивном стиле репрезентаций отношений Я – Другой, т. е. об индивидуальной системе представлений о человеческих отношениях, системе их категоризации и регуляции, с разным уровнем когнитивной сложности, символической опосредованности и эмоциональной пристрастности.

Предлагаемый теоретический ракурс позволяет рассматривать их не только как отражение прошлого опыта эмоциональных связей, но и как своеобразную рабочую модель

Раздел II • Человек информационной эры

496конструирования нового опыта общения, регулирующую его интериоризацию и задающую алгоритмы переработки

травматических состояний в настоящем и будущем, что в конечном итоге будет определять уровень толерантности к фрустрации в межличностных отношениях. Такие способы аффективно-когнитивной репрезентации межличностного взаимодействия активируются прежде всего при разрыве эмоциональных связей, сепарации или потере значимого другого и определяют генерализованный способ переработки травматического эмоционального опыта потери. Толерантность к эмоциональному опыту потери, таким образом, будет определяться индивидуальной конфигурацией всего комплекса переживаний, фантазий, аффектов, представлений о себе и другом, вместе с репертуаром способов рациональнорефлексивной и смысловой проработки этого опыта, защит и копингов.

Неонарциссизм и деструктивность в межличностных отношениях и девиантном поведении

Существуют ли специфические типы личности, имеющие повышенную предрасположенность к суицидальному поведению и другим видам аутодеструкции, таким как разные виды самоповреждения, аддикции, гендерные перверсии и др.? Результаты наших исследований показывают, что, по крайней мере, для оценки суицидального риска валидны критерии оценки когнитивной дифференцированности самосознания и соответствующего типа личности. Так, людям с низким уровнем когнитивной дифференцированности и семантической «оснащенности» самосознания в целом соответствует пограничный тип личностной организации; они обнаруживают неопределенность, размытость и временную нестабильность репрезентативной системы, низкий уровень обобщения представлений о себе и значимых других в единое целое. Типичная конфигурация защит включает по преимуществу примитивные операции (идеализация-обесценивание, отрицание, обращение агрессии на себя и др.), что способствует закрепле-

Е.Т. Соколова • Современный нарциссизм как медийный

иклинический социокультурный феномен

нию симбиотической зависимости в отношениях, недостатку 497 целостности самоидентичности, расщепленности отношений на «любовные» «хорошие» и «плохие» агрессивные части, спутанности межличностных границ, склонности к диффузной тревоге, импульсивному отреагированию «невыносимых» эмоций в поведении, в суициде в том числе.

Таким образом, слабая когнитивная дифференцированностьивыраженнаяполезависимостьсоотносятсясцелостным синдромом расстройства самосознания, включающим: нестабильность и фрагментарность структурно-функциональной организации самоидентичности, тенденцию к инвертированности гендерного самосознания; низкую толерантность к неопределенности и фрустрации отношений привязанности, гиперкомпенсируемую интрапсихическими и межличностными манипулятивными стратегиями защиты; доминирование примитивных, «натуральных» защитных операций (отреагирования в импульсивном действии) при дефиците участия процессов когнитивного опосредствования и символизации, высокой пристрастностью я- и объект-репрезентаций, их негативной аффективной валентностью.

Когнитивная полезависимость кроме всего прочего означает сверхконкретность, сужение возможностей выхода за пределы наличного, эмпирического и непосредственно данного, в том числе путем отстраненного размышления или воссоздающего воображения, мечты; она препятствует антиципации будущего, метафорической реконструкции недостающего, утраченного и тем самым существенно снижает восстановительные ресурсы личности, поддерживая состояние хронического «эмоционального голода», постоянной неудовлетворенности. Низкая дифференцированность («когнитивная простота», недостаток средств анализа и упорядочивания) проявляется в неспособности подмечать тонкие различия и изменения, отличать главное от второстепенного (особенно в сфере социальных отношений и самовосприятия), в «глобальности» и «дихотомичности» суждений и представлений, антидиалектичностью познания в целом.

зываемым «трудным»; их когнитивные особенности являются одним из провоцирующих психологических механизмов генерализованного сопротивления излечению, саботажу отношений сотрудничества, а также накладывают ограничения на способность испытывать облегчение и хотя бы частичное удовлетворение от слов и ментальных преобразований, а не действий или «вещей».

Вторая группа людей, обнаруживающая склонность разрешать кризисные ситуации покушением на самоубийство, представлена лицами с чрезмерно высокой (и, как было показано, «ложной») когнитивной дифференцированностью и характеризуется избыточной детализированностью, расчлененностью, взаимной несогласованностью и фрагментарностью представлений о себе и других. При выраженной склонности к анализу мышлению не хватает беспристрастной рефлексивной позиции, последовательности и самоконтроля, главный же дефект состоит в нехватке теоретического синтеза. Относительно высокий уровень когнитивного функционирования существует параллельно и несвязно с интенсивными, но трудно вербализуемыми аффектами; образ себя и другого расщеплен на обесцениваемые и отчуждаемые «плохие» телесные и идеализируемые, грандиозные «хорошие» духовные аспекты. В общей конфигурации защит в этой группе доминируют механизмы расщепления, обесценивания и гиперсимволизации с преобладанием чрезмерно абстрактных символов превосходства, исключительности и грандиозности, способствующих отвержению и деструкции отношений с другими. Суициденты этой подгруппы могут быть сопоставлены с так называемой нарциссической личностной организацией с расщеплением я на грандиозное и реальное. Суицидальное поведение в этой подгруппе активируется в ответ на нарциссические обиды, «крах» перфекционистических ожиданий и самооценки, субъективно воспринимаемых как катастрофа, глобальный личностный провал.

Морально-нравственные регуляторы жизнедеятельности, такие как вина и стыд, для личностно зрелого человека слу-

Е.Т. Соколова • Современный нарциссизм как медийный

иклинический социокультурный феномен

жащие средствами морально-нравственной саморегуляции, у 499 людей с нарциссической уязвимостью самоуважения и трудностью символизации с легкостью обращаются в «телесное самоедство» – так душевные терзания защитно соматизируются, преобразуясь в терзания тела. Человек в подобном состоянии теряет не только способность испытывать радость, наслаждаться жизнью, но и утрачивает способность играть, изобретать, инсайтно видеть привычное в новом свете; утрачивается также связность и последовательность мышления. Аналогия с младенческой безучастностью и задержкой когнитивного развития в ответ на длительную депривацию материнской любви

ивнимания здесь вполне уместна. Отсутствие объекта в реальности, не компенсируемое его символически поддерживающей репрезентацией во внутреннем мире, приводит как к безвозвратной утрате эмоционально-отношенческих связей, так и к когнитивному дефициту, потере связности ментальных репрезентаций в единое целое. Мир внутри я и мир снаружи предстают в первозданном хаосе и тотальной неопределенности, вне пространственных и временных координат, без возможности выразить себя в словах, обрести структуру и упорядоченность, что не может не внушать чувства растерянности

иглобальной беспомощности. Защитная система вынуждена функционировать в упрощенном режиме, возвращаясь к более примитивному уровню когнитивного опосредствования (когнитивной простоте) или утрачивает вовсе способность к рациональности, способность мыслить и выражать переживания в словах.

Иначе обстоит дело, когда переживание «утраты» доступно разделению с «другим», символизации, работе воображения и вербализации, благодаря чему оно проходит через разработанные культурой ритуалы «траура» и «контейнируются» ими. «Слова, – замечает Макдугалл, – замечательные контейнеры»9. Психотерапевтическое «контейнирование» может стать успешным копингом, послужить объединению

9 Макдугалл Дж. Театры тела. – М.: Когито-Центр, 2007. – С. 86.

Раздел II • Человек информационной эры

500и достижению непротиворечивого единства эмоционального отношения и ментальной интеграции, «собиранию себя» в

единую, осмысленную и целостную самоидентичность, сохраняющуюся несмотря на все превратности жизненного опыта и опирающуюся на человеческие связи. Сложность в том, что именно помощь сопереживающим словом, предполагающим созданное в терапии промежуточное пространство «игры», «мечты», условности, с трудом разделяется пациентом. В определенном смысле слова, он – слишком материалист, а не идеалист, он жаждет зримого и «вещного» изменения жизни; условности и «искусственности» замещения его не могут утешить; а большего терапевт не может ему дать.

Таким образом, «парасуицидальный стиль» для личностной патологии обоих типов включает дисгармоничность в восприятии себя и других и, соответственно, парадоксальность и неустойчивость отношений (от «прилипчивой» зависимости с потерей себя до отчуждения и пустоты на месте значимого другого), систематический сдвиг в сторону негативной эмоциональной окрашенности образа себя и значимых других, примитивные защитные механизмы, соединение недостаточности и избыточности средств осознанной семантикосмысловой саморегуляции аффективного опыта.

Превалирование расщепления над интеграцией приводит к тому, что травматический эмоциональный опыт, будь то потеря другого или нарциссическая рана, хронически дестабилизируют способность к переживанию и рефлексивной проработке кризисных состояний, препятствуют сохранению собственной стабильной идентичности и «удержанию» связей со значимыми другими.

Диффузия границ патологии и нормы

Современное понимание феномена нарциссизма требует его изучения совместно с другими проявлениями деструктивного самоотношения, символического парасуицида (аддикции, проституции и промискуитета, маниакального стремления с помощью хирургического вмешательства добиться