культурология_1 / Саид / Said.Orientalism

ются такие сюжеты, как празднества, законы, характер, промышленность, магия и домашний быт, следует заклю чительная глава «Смерть и похоронные обряды». На пер вый взгляд работа Лэйна носит хронологический и эво люционный характер. Он пишет о себе как о свидетеле тех сцен, которые соответствуют основным этапам жизнен ного пути человека: образец для него — нарративная схе ма, как в «Томе Джонсе»,59 включающая в себя рождение героя, его приключения, женитьбу и подразумеваемую смерть. В тексте Лэйна только фигура рассказчика лише на возраста, предмет же исследования — современный египтянин — проходит полный индивидуальный жизнен ный цикл. Подобное оборачивание, когда отдельный ин дивид сам себя наделяет способностью стоять вне време ни, а на общество и народ налагает масштаб жизненного цикла личности, есть не что иное, как первая из ряда опе раций, регулирующих то, что поначалу могло показаться простым описанием путешествия по заморским землям. Безыскусный текст превращается в энциклопедию экзо тики и площадку для ориенталистского исследования.

Однако Лэйн выстраивает материал не только на осно ве драматизации своего двойного присутствия (как лож ного мусульманина и как подлинного европейца) и за счет манипуляции позицией рассказчика и предметом исследования, но также и тем, как он использует детали. Каждому из основных разделов в главах неизменно пред посылается какое либо вполне предсказуемое наблюде ние общего характера. Например, «обычно отмечают, что многие из наиболее примечательных особенностей в ма нерах, обычаях и характере нации можно соотнести с фи зическими особенностями страны».* Последующее изло жение без труда подтверждает сказанное: Нил, «благодат ный климат Египта», «размеренный» труд крестьян. Од нако вместо того, чтобы перейти к следующему эпизоду в

* Ibid. P. 1.

255

порядке повествования, добавляется новая деталь, и, сле довательно, нарративного завершения, ожидаемого по чисто формальным соображениям, не происходит. Други ми словами, хотя в целом общие контуры лэйновского текста и соответствуют нарративной и каузальной после довательности рождение—жизнь—смерть, отдельные вводимые им в ход повествования детали его нарушают. От общих наблюдений — к выявлению отдельных аспек тов египетского характера, к рассказу о том, как проходят у египтян детство, юность, зрелость и старость,— много численными деталями Лэйн каждый раз сам нарушает плавный ход изложения. Вскоре после того, как нам рас сказывают о благодатном египетском климате, речь захо дит, например, о том, что многие египтяне умирают в дет стве от болезней, отсутствия медицинской помощи и гне тущей летней жары. Затем нам говорят о том, что жара «побуждает египтян [безусловное обобщение] к невоздер жанности в чувственных наслаждениях», а вскоре мы вяз нем в трясине наполненных схемами и рисунками описа ний архитектуры Каира, украшений и фонтанов, запоров и замкóв. Когда же линия повествования проявляется вновь, становится ясно, что она — не более чем формаль ность.

Более всего препятствуют нарративному порядку (притом, что этот порядок составляет основное литера турное содержание лэйновского текста) нарочитые, бьющие в глаза описания, через которые с трудом удает ся продраться. Лэйн ставит себе целью сделать Египет и египтян зримыми, не оставить ничего за кадром, не по зволить ничему ускользнуть от читателя, раскрыть егип тян без тайн, во всех бесчисленных подробностях. В ка честве рассказчика он проявляет склонность к потря сающим воображение садомазохистским пикантностям: самоистязание дервишей, жестокость суда, смешение у мусульман религии с распутством, чрезмерности либи дозных страстей и т. д. Однако независимо от того, сколь

256

странным или извращенным является событие и как мы себя чувствуем среди этих ошеломительных подробно стей, Лэйн вездесущ, его задача состоит в том, чтобы со брать разрозненные куски вновь и позволить нам дви гаться дальше, пусть и судорожными толчками. В опре деленной степени он делает это за счет того, что просто остается европейцем, способным сдерживать при помо щи разума страсти и желания, которым мусульмане к несчастью подвержены. Но в большей степени способ ность Лэйна управляться с этой исключительно богатой темой связана с железными удилами дисциплины, а от страненность обусловлена четко соблюдаемой холодной дистанцированностью от жизни египтян и их плодови тости.

Главный символический момент приходится на начало шестой главы — «Домашний уклад — продолжение». К этому времени Лэйн уже усвоил нарративний стиль движения по жизни египтян и, дойдя на этом пути до по следних открытых публичному взгляду комнат и привы чек ведения домашнего хозяйства у египтян (социальный

ипространственный миры он смешивает друг с другом), он приступает к обсуждению интимной стороны домаш ней жизни. Первым делом он «должен дать отчет о браке

ибрачных церемониях». Как обычно, сообщение начина ется с общего наблюдения: воздержание от брака, «если человек достиг соответствующего возраста и при этом не имеет препятствующих тому физических недостатков, считается у египтян неподобающим и даже недостойным поведением». Безо всякого перехода Лэйн примеряет это наблюдение на самого себя и признает себя виновным. На протяжение целого длинного параграфа он вспомина ет все те попытки давления, которые оказывали на него с целью склонить к женитьбе, и которые он все решитель но отмел. Наконец, после того как туземный друг даже предлагал ему устроить mariage de convenance,60 также от клоненный Лэйном, вся последовательность вдруг резко

257

обрывается на точке и тире.* Общие рассуждения он за ключает еще одним общим наблюдением.

Однако здесь мы имеем не только типичный для Лэйна перебив основного повествования хаотичными подроб ностями, но также твердое и буквальное отделение авто ром себя от продуктивного процесса в восточном общест ве. Это миниповествование о том, как он отказался при соединиться к обществу, заканчивается драматическим хиатусом: по видимому, он говорит, его рассказ не может продолжаться, поскольку он так и не вошел в интимную сферу домашнего обихода. Он буквально упраздняет са мого себя в качестве субъекта, отказываясь вступить в брак в рамках человеческого общества. Так он сохраняет свою официальную позицию в качестве псевдоучастника

иобеспечивает объективность повествования. И если нам уже было прежде известно, что Лэйн не мусульманин, то теперь мы также знаем, что для того, чтобы оставаться ориенталистом (а не превратиться самому в человека Вос тока), ему пришлось отказаться от чувственных радостей семейного быта. Более того, ему также пришлось воздер жаться от указания собственного возраста через вхожде ние в человеческий жизненный цикл. Только таким нега тивным образом мог он удержать свою вневременную по зицию наблюдателя.

Лэйн выбирал между жизнью без «неудобств и беспо койства» и завершением своего исследования современ ных египтян. В результате он выбрал путь, позволявший ему дать дефиницию египтян. Если бы он стал одним из них, его взгляд уже не мог бы более оставаться стерильно

иасексуально лексикографическим. Лэйн обеспечивает научную достоверность и легитимность исследования за

* Ibid. P. 160–161. Стандартная биография Лэйна была опубли кована в 1877 году его внучатым племянником Стэнли Лэйн Пул (Lane Poole). Имеется также сочувственный рассказ о биографии Лэйна А. Дж.Арберри, см.: Arberry A. J. Oriental Essays: Portraits of Seven Scholars. N. Y.: Macmillan Co., 1960. P. 87–121.

258

счет двух важных и необходимых способов. Во первых, через слияние с обычным повествованием о человеческой жизни: эту функцию выполняет обилие подробностей, при помощи которых наблюдательный глаз иностранца может усвоить и затем систематизировать громадный мас сив информации. Египтян, так сказать, для лучшей види мости «выпотрошили» (disembowel), а затем стараниями Лэйна вновь собрали по кускам. Во вторых, за счет отде ления себя от течения египетско восточной жизни: эту функцию выполняет то обстоятельство, что он жертвует своими животными влечениями во имя интересов рас пространения информации, но распространения не в и для Египта, а ради европейской науки в целом. То обстоя тельство, что ему удалось и первое, и второе — наложить научную волю на неупорядоченную реальность и созна тельно отделить себя от места пребывания ради сохране ния научной репутации — и является причиной его вели кой славы в анналах ориентализма. Полезное знание, та кое как это, могло быть получено, сформулировано и рас пространено лишь за счет подобных отказов.

Две главные работы Лэйна — его так и оставшийся незавершенным арабский словарь и неудачный перевод «Тысяча и одной ночи» — консолидировали систему знания, начало которой было положено «Современны ми египтянами». В обеих последующих работах лич ность автора как творческого начала изглаживается со всем, как, конечно, и сама идея нарративной работы. Лэйн человек появляется только в качестве формальной персоны рассказчика и ретранслятора («Тысяча и одна ночь») или безликого лексикографа. Из автора совре менника, чья личность имела в исследовании большое значение, Лэйн превратился (как ученый ориенталист, занимающийся классическим арабским языком и клас сическим исламом) в собственную тень (surviver). Одна ко именно такое теневое существование и представляет особый интерес. Ведь научное наследие Лэйна принад

259

лежит, конечно же, не Востоку, а институтам и органам его собственного европейского общества. К числу по следних принадлежали как структуры академические — официальные востоковедческие общества, институты, органы,— так и разного рода внеакадемические, фигу рирующие в работах последующих европейских путеше ственников на Восток.

Если читать «Современных египтян» Лэйна не как ис точник по восточному фольклору, а как работу, направ ленную на рост организации академического ориентализ ма, это многое прояснит. Подчинение генетического эго научному авторитету у Лэйна в точности соответствует возросшей специализации и институционализации зна ния о Востоке, представленному различными восточны ми обществами. Королевское азиатское общество было основано лет за 10 до появления книги Лэйна, но коррес пондентский комитет Общества, в чьи «задачи входило собирать сведения и предпринимать исследования в от ношении искусств, наук, литературы, истории и древно стей» Востока,* выступил как институциональный реци пиент собранной Лэйном информации, обработал ее и систематизировал. Что же касается распространения та ких работ, как исследование Лэйна, то существовали не только различные «общества полезных знаний». К тому времени, как исходная ориенталистская программа помо щи коммерции и торговли на Востоке исчерпала себя, появились различные специализированные научные об щества, направленные на демонстрацию потенциальной (или актуальной) ценности отвлеченного научного зна ния. Так, в программе Азиатского общества (Société asiatique) записано:

* Pargiter, Frederick Eden, ed. Centenary Volume of the Royal Asiatic Society of Great Britain and Ireland, 1823–1923. London: Royal Asiatic Society, 1923. P. x.

260

составлять или публиковать грамматики, словари и про чие книги для начального образования, признанные по лезными или необходимыми заранее определенными про фессорами для изучения тех языков [восточных языков]; путем подписки или каким либо иным образом способст вовать публикации такого же рода работ, предпринимае мых во Франции или за рубежом; приобретать манускрип ты или копировать полностью или частично оные, най денные в Европе, переводить или делать выдержки из них, умножать их число путем воспроизведения средствами гравирования (engraving) или литографии; оказывать со действие авторам полезных работ по географии, истории, искусству или науке в распространении результатов их ис следований среди публики посредством периодических собраний, посвященных азиатской литературе, научным, литературным или поэтическим произведениям Востока и тому подобным, которые регулярно производятся в Евро пе, тем фактам по поводу Востока, которые могут иметь отношение к Европе, тем открытиям и работам всякого рода, предметом которых могут быть восточные народы: таковы цели, предлагаемые для публики и для деятельно сти Азиатского общества.

Ориентализм систематическим образом организовы вал себя как сбор материала по Востоку и его регулируе мое распространение в качестве специализированного знания. Один копировал и издавал работы по грамматике, другой приобретал оригинальные тексты, третий увели чивал число экземпляров и занимался их распростране нием, включая и периодические издания. Именно внутри данной системы и для нее писал Лэйн свою работу и пес товал собственное научное эго. Также был предусмотрен и способ, каким эта работа хранилась в архивах ориентализ ма. Там должен был быть, как говорит Саси, «музей»,

обширное хранилище разного рода объектов, рисунков, оригинальных книг, карт, отчетов о путешествиях,— все это должно быть открыто для тех, кто намеревается посвя тить себя изучению [Востока]; так что всякий из этих уче

261

ных мог бы почувствовать себя перенесенным, как бы по мановению, в гущу монгольского племени или китайской расы, каков бы ни был предмет его изучения… Можно ска зать,… что после публикации книг начального уровня по … восточным языкам нет ничего более важного, нежели заложить краеугольный камень музея, который я полагаю живым комментарием и толкованием [truchement]61 слова рей.*

Слово truchement непосредственно происходит от араб ского turajaman, что означает «переводчик», «посредник» или «выразитель». С одной стороны, ориентализм усваи вал Восток столь буквально и широко, как только это было возможно, с другой — он приспосабливал (так сказать, до местифицировал) это знание к запросам Запада, проце живая его сквозь регуляторные коды, классификации, эталонные случаи, периодические обзоры, словари, грам матики, комментарии, издания, переводы,— которые все вместе формировали симулякр Востока и воспроизводили его во плоти на Западе и для Запада. Короче говоря, Вос ток был конвертирован при помощи целой армии научных работников из формы личного — зачастую фальсифици рованного — свидетельства отважных путешественников и резидентов в безличную словарную дефиницию. Он дол жен был превратиться из последовательного опыта инди видуального исследования в своего рода воображаемый музей без стен, где все собранное с необъятных просторов Востока и почерпнутое из многообразия его культур безо говорочно приобретало статус «восточного». Затем все это должно было быть конвертировано вновь, реструктури ровано из груды фрагментов и вновь разобрано по кусоч кам исследователями, экспедициями, комиссиями, ар миями и купцами в лексикографическом, библиографи ческом, бюрократическом (departmentalized) и текстуа$

* Société asiatique: Livre du centenaire, 1822–1922. Paris: Paul Geuthner, 1922. P. 5–6.

262

лизированном ориенталистском духе. К середине XIX века Восток стал, как говорит Дизраэли, профессией, чем то таким, где можно было переделать и воссоздать вновь не только Восток, но и самого себя.

IV

Паломники и паломничества, англичане и французы

Каждому европейцу, путешествующему по Востоку или постоянно там проживающему, приходилось защищаться от его тревожащего влияния. Кто то, подобно Лэйну, на чав писать о нем, в конце концов поностью перекроил Восток и нашел ему новое место. Эксцентрика восточной жизни со всеми ее странными календарями, экзотической пространственной конфигурацией, безнадежно непонят ными языками и по видимости извращенной моралью, будучи представлена в ряде насыщенных подробностями сюжетах и изложена нормативной европейской прозой, в значительной степени меняла свой характер. Правильнее сказать, что, ориентализируя Восток, Лэйн не только дал ему дефиницию, но заодно и отредактировал. Он вырезал оттуда все, что не соответствовало его человеческим сим патиям или могло покоробить чувствительность европей ца. В большинстве случаев казалось, что Восток оскорб ляет нормы сексуального приличия. Весь Восток — или по крайней мере Египет Лэйна — источал опасную сексу альность, угрожая гигиеническим и обиходным правилам приличия явно избыточной «свободой половых сноше ний», как непривычно резко выражается Лэйн.

Однако были и иные угрозы помимо секса. Все они были направлены против дискретности и рациональности времени, пространства и личной идентичности. На Восто ке можно было внезапно столкнуться и с невообразимой древностью, и с нечеловеческой красотой, и с бескрайни

263

ми просторами. Все это можно было использовать, так ска зать, и более безобидным образом, если сделать предметом размышления и письма, а не только непосредственного переживания. В поэме Байрона «Гяур», в «Западно восточ ном диване» Гете, в «Восточных мотивах» Гюго Восток предстает формой освобождения, местом изначальных ис токов — именно в этом суть гетевской «Хиджры».

Nord und West Süd zersplittern,

Throne bersten, Reiche zittern,

Fluchte du, in reinen Osten

Patriarchenluft zu kosten!

Север, Запад и Юг в развале, Пали троны, царства пали. На Восток отправься дальний

Воздух пить патриархальный! (Пер. В. Левика)

Люди неизменно возвращались на Восток — «Dort, im Reinen und in Rechten/ Will ich menschlichen Geschlechten/ In des Ursprungs Tiefe dringen» (Там, наставленный проро ком,/ Возвратись душой к истокам,/ В мир, где ясным, мудрым слогом/ Смертный вел беседу с Богом),— рас сматривая его как завершение и подтверждение всего, что только можно себе вообразить.

Богом создан был Восток, Запад также создал бог. Север, Юг и все широты Славят рук его щедроты.*

Восток с его поэзией, атмосферой, возможностями был представлен такими поэтами, как Хафиз — unbegrenzt, безграничный, как говорит о нем Гете, одновременно и

* Von Goethe, Johann Wolfgang. Westöstlicher Diwan. 1819; reprint ed., Munich: Wilhelm Golmann, 1958. P. 8–9, 12. (См.: Гете. Запад но восточный диван / Пер. В. Левика. М.: Наука, 1988. С. 5, 8.) В связи с очевидным преклонением перед научным аппаратом у Гете в «Диване» на ум приходит Саси.

264