Глава 2. Проблемы социолингвистики
Тридцать лет назад, формулируя задачи социальной лингвистики, В. М. Жирмунский называл две главные: 1) изучение социальной дифференциации языка (в связи с социальным расслоением общества) и 2) изучение социальной обусловленности развития языка [Жирмунский 1969: 14]. В дальнейшем это мнение одного из родоначальников отечественной социолингвистики подверглось коррекции в сторону расширения круга проблем, которыми должна заниматься эта наука. Так, В. А. Звегинцев, хотя и считал, что у социолингвистики отсутствуют четкие границы и что некоторые исследователи (например, Д. Хаймз) непомерно расширяют компетенцию этой науки, относил к вéдению социолингвистики проблемы речевого общения, эффективное изучение которых возможно только при всестороннем учете «человеческого фактора», и, в частности, социальных характеристик человека [Звегинцев 1976; 1982].
И всё же проблемы, о которых писал В. М. Жирмунский, являются центральными для социолингвистики, поскольку их решение позволяет, во-первых, представить тот или иной язык в реальных формах его существования, имеющих социальную обусловленность, и, во-вторых, выявить движущие силы языковой эволюции, социальные стимулы (или, напротив, препятствия) происходящих в языке изменений. Иначе говоря, решая эти две проблемы, социолингвистика отвечает на два кардинальных вопроса: как функционирует язык и как он развивается.
Поэтому знакомство читателя с кругом проблем, которыми занимается социолингвистика, начнем с рассмотрения именно этих двух проблем. При этом мы будем привлекать внимание к разным точкам зрения на решение этих проблем, имеющим обращение в современной социолингвистике, а при необходимости и делать экскурсы в прошлое, чтобы показать истоки тех или иных научных взглядов. Однако, прежде чем приступать к анализу социальной обусловленности функционирования и развития языка, необходимо выяснить один важный вопрос, ответ на который полезно учитывать при обращении к собственно социолингвистической проблематике. Это вопрос о самом понятии языки о различии между языком и рядом смежных понятий —диалектом, наречием, идиомоми др.
2.1. Соотношение языка и диалекта
В «Лингвистическом энциклопедическом словаре» у термина языквыделяется два взаимосвязанных значения: во-первых, язык1: «язык вообще, язык как определенный класс знаковых систем» и во-вторых, язык2: «конкретный, так называемый этнический, или „идиоэтнический“, язык — некоторая реально существующая знаковая система, используемая в некотором социуме, в некоторое время и в некотором пространстве» [Кибрик 1990: 604]. Однако если не понимать социум, время и пространство предельно узко, то окажется, что язык2является довольно сложно организованным комплексом близких знаковых систем, соотносящихся с членениями социума, времени и пространства. Для этих разновидностей языка2в лингвистике возникли многочисленные термины — диалект, наречие (в смыслесеверновеликорусское наречие), говор, социолект, литературный язык, койне, разговорный язык и т. п., причем часть терминов, возникших в разных лингвистических традициях с трудом сводимы друг к другу, как это было показано на примере русского терминапросторечие.
Когда лингвист исследует структуру языка, статус той разновидности языка2, которой он занимается, часто неважен, а выявление и обоснование этого статуса может оказаться самостоятельной и совсем непростой задачей. Для таких случаев в конце концов пришлось изобрести новый терминидиом, обозначающий любую территориально-социальную разновидность языка1.
Говоря об «идиоэтническом» языке, мы предполагаем, что язык2тесно связан с народом (при буквальном понимании термина должен находится с ним во взаимнооднозначном соответствии), а социальные и территориальные варианты языка привязаны к соответствующим подразделениям народа. И в самом деле, относительно недавно русское словоязык имело и еще одно значение: ‘сообщество тех, кто говорит на одном языке, народ’, именно оно имеется в виду в знакомых с детства строках «и назовет меня всяк сущий в ней язык» — ведь дальше перечисляются представители разных народов (внук славян, тунгус, калмык). Такая метонимия не случайна, поскольку каждый народ говорит на своем языке. При перечислении важнейших признаков разных типов этносов (общность культуры, психологии, происхождения, территории, экономики, наличие самоназвания и др.) язык часто упоминается на первом месте. В то же время хорошо известны примеры, когда разные народы пользуются одним языком (англичане и американцы, аргентинцы и испанцы и др.). Один народ может пользоваться разными языками. Скажем, в недавнем прошлом евреи России и СССР в повседневной жизни говорили на идише (ашкенази), на грузинском (грузинские евреи), татским (горские евреи), на варианте таджикского (бухарские евреи) или крымско-татарского (караимы и крымчаки), а в религиозных целях использовали древнееврейский. Таким образом, каждая группа евреев пользовалась двумя языками (неродственными), причем один из них — общий для всех групп. Может быть, под языком как признаком этноса в данном случае надо понимать именно древнееврейский? Но женщины часто владели им очень слабо, а их вряд ли стоит исключать из этноса. Возникают довольно сложные отношения: немецким языком пользуются и немцы, и часть швейцарцев, французским — французы и другая часть швейцарцев; французы и немцы — самостоятельные народы. А швейцарцы — единый народ? И если да, то кто такие франко- и германошвейцарцы?
Вот что сами люди думают по поводу собственной национальности [Климчук 1990: 96—97]:
Гродненская область Белоруссии: «Да, я поляк. Меня крестили поляком (т. е. по католическому обряду), вот я и поляк. А разве я виноват?»
Юг Брестской области Белоруссии: «Теперь я белоруска». — «Потому что живу в Белоруссии, сюда замуж вышла». — «А раньше?» — «Раньше была украинкой. Село, где я родилась, 15 километров отсюда, это Ровенская область».
Закарпатье: «Вообще-то мы русские (т. е. восточные славяне2), теперь мы украинцы (с 1945 г. Закарпатье в составе УССР), а до войны мы были чехами (область находилась в составе Чехословакии)».
Вообще говоря, «для себя» каждый из говоривших может пользоваться другим самоназванием, здесь же они употребили «общепринятые» этнонимы, что вовсе не означает реальность их ощущения собственного единства с соответствующими народами.
Не так уж редко местные традиции вообще не знают ничего похожего на идентификацию с какой бы то ни было общностью, напоминающей этническую. На литовско-белорусско-польском пограничье издавна многие местные жители свободно говорят на нескольких языках (конечно, в первую очередь они владеют разговорными формами, которые могут заметно отличаться от литературной нормы): с литовцем из Каунаса они говорят по-литовски, с поляком из Варшавы — по-польски, с белорусом из-под Могилева — по-белорусски, с русским из Москвы — по-русски. И считают себя кто литовцем, кто поляком, кто белорусом, кто русским; но многие затрудняются соотнести себя с определенной национальностью. На вопрос «Так кто же вы?» отвечают: «Мы тутэйши» (тутошние, здешние). На вопрос «А на каком языке между собой говорите?», пожимают плечами и не вполне уверенно отвечают: «Мы по-прóсту говорим». На Земле таких мест, где люди считают себя всего-навсего «местными», а свой язык — «обыкновенным» довольно много. Иными словами, наличие четкого представления о собственной национальности и родном языке не универсально.
Выявлять, как соотносятся между собою понятия народ(этнос) иязык— это в первую очередь задача этнологии, но есть в ней и лингвистический компонент — не случайно классификация народов основывается на классификации языков. При этом важно понять, как соотносятся родственные идиомы, когда следует говорить о разных языках, а когда о диалектах одного языка. Начнем рассмотрение фактов с наиболее простых случаев, когда в обществе нет письменной традиции.