Флорентийцы

Поведение флорентийцев резко отличается - по крайней мере начиная приблизительно с XIII столетия - от поведения венецианцев, генуэзцев, а также и пизанцев в Леванте, который имеет наиболее важное значение. В то время как другие города воюют, Флоренция занимается "торговлей". Средства могущества тех - это сильное войско, сильный флот. Флорентийцы же во время расцвета своей торговли не обладали ни военным флотом, ни даже сколько-нибудь значительным торговым флотом. Свои [78]

товары они грузят на чужие корабли, которые они нанимают, а если они нуждаются в защите, то они берут к себе на службу провансальские или генуэзские галеры. Предпочтительнее всего они обходят опасность: они выбирают пути прямо поперек страны или делают далекие обходы, чтобы не попасться в качестве добычи многочисленным разбойникам в архипелаге или кораблям соперничающей нации. Своих успехов у чужих народов они достигают совсем другими способами: 1) деньгами: флорентийская товарная торговля с самого начала еще более исклюительно, чем торговля других наций, связана с денежными операциями, и чистые денежные операции составляют с незапамятных времен одну из главных отраслей флорентийской деловой жизни; 2) договорами: Паньини перечисляет длинный ряд искусно заключенных флорентийцами торговых договоров; 3) знанием дела: знаменитые трактаты Бальдуччи (Печолотти) и Уццано свидетельствуют об этом; они составляли источник, из которого купеческий мир того времени черпал свои познания о вещах, важных с точки зрения коммерческой техники и коммерческой географии; Паньини справедливо приводит их "в доказательство опытности наших купцов" (prova della perizia de nostri marchanti). Позади воюющих наций идут они: когда те утомляются, они становятся на их место; когда те благодаря своему грубому поведению лишаются благоволения султанов, они умеют подольститься к могущественным владыкам с помощью денежных подарков и обещаний. "Скрытой надеждой флорентийцев было, чтобы Венеция истекла кровью в сепаратной войне с османами. Эта война (1463 г.) не должна была поэтому никоим образом быть возведенной в общее дело Запада; сами флорентийцы, чтобы не быть принужденными принимать в ней участие, в объяснениях, данных папе Пию II, ссылались на то, что им-де невозможно так скоро вызвать из Турции и свои торговые галеры и своих купцов..." Между тем они втираются в милость султана, "они сидели в совете султана, они справляли в качестве друзей его победы радостными празднествами, они умели выказать ему свое значение как торговой нации в нужном свете и так полно завоевать его милость и в этом отношении, что не одни только венецианцы, но и генуэзцы в Пере и другие итальянцы в Леванте были полны зависти и раздражения на это. Чтобы только как можно дольше удержать это преобладание, они препятствуют..." и т.д. Когда венецианцы просили их пойти с ними на войну против турок и разорвать свои торговые сношения, синьория объявила, "что не может уже как раз остановить экспедиции нынешнего года, так как для нее изготовлено много сукон и закуплено много товаров" (!). Что подобные воззрения очень хорошо совмещаются при случае с готовностью поступиться личным достоинством (когда того требует деловая выгода) - легко понять. Так, мы видим, что флорентийцы на Кипре, где они не принадлежали к привилегированным нациям, чтобы воспользоваться предоставленной пизанцам скидкой таможенной пошлины в 2 процента, выдают себя за пизанцев; зато они, конечно, должны были "мириться с тем, что пизанцы налагали на них значительные поборы и вообще обращались с ними унизительно". (Позднее Печолотти, фактор (!)53 домов Барди и Перуцци, добивается равного положения с пизан- [79]

цами.) Миролюбивый торговый народ, который в конце концов по сходной цене покупает себе еще и гавань, после того как Пиза ему тоже была продана. Это показательное для всего флорентийского характера событие произошло в 1421 г. Тогда настал благоприятный момент: "Когда даже Томмазо да Кампо-фрегоза в Генуе (которая только что перед тем, как Пиза путем измены попала в руки флорентийцев, силой овладела обеими ее гаванями: Порто Пизано и Ливорно) остро нуждался в деньгах, чтобы обороняться от своих врагов, флорентийцы предложили ему деньги, если он уступит им обе гавани, и 27 июня 1421 г. сделка состоялась за цену в 100 000 фл.". И тогда, впрочем, ничего путного не вышло из судоходства флорентийцев: около 1500 г. торговые сношения уже снова происходят главным образом на чужих судах, а большей частью по сухому пути. Шерстоторговцы и банкиры уже никак не годятся для судоходства. Во всех судоходных предприятиях заложена - и в особенности была заложена в то время -добрая доля разбойничьего духа, а он был чужд характеру флорентийцев. Это так резко отличает их торговлю от торговли соседних городов. "Если мы бросим взгляд назад на историю флорентийско-египетских взаимоотношений, - заключает, Гейд свое описание, - то от нас не ускользнет тот факт, что конфликты такого рода, как они встречаются у других торговых наций, здесь совершенно не имеют места. Все, как кажется, идет гладко". И как торговля, так и промышленность: знаменитая флорентийская суконная промышленность, быть может, первая действительно капиталистически организованная промышленность, есть дитя торговли шерстью, следовательно, порождена чисто купеческим духом. Общественная жизнь в этом городе - только отражение этого торгашеского духа. Как она заставляла страдать своих великих людей, как мучила своих великих художников своим скряжничеством! И что в этом удивительного, когда власть с XIV столетия попала в руки торговцев шерстью и банкиров. И как бы увенчанием флорентийского духа явилось то обстоятельство, что в конце концов государями этой страны стала семья менял.