Некоторые функции политической машины

Не вдаваясь в детали различий между видами политических ма­шин — ведь некие Твид, Вэер, Крамп, Флинн, Хэйг далеко не одина­ковые типы начальников, — мы можем вкратце рассмотреть функ-

⁹⁰ Эти «объяснения» — «причинные» по своему замыслу. Они претендуют на то, что­ бы определить, при каких социальных условиях появляются политические машины. В той мере, в какой они подтверждены эмпирически, эти объяснения, конечно, увеличи­ вают наши знания о том, как получается, что политические машины действуют в одних областях, а не в других? Как им удается сохраниться? Но этих причинных объяснений недо­ статочно. Осмысление функционально-результативного значения машины, как мы уви­ дим, успешно дополняет причинную интерпретацию. — Примеч. автора.

⁹¹ Я думаю, излишне добавлять, что эта гипотеза выдвинута отнюдь не «в поддер­ жку политической машины». В свое время еще предстоит рассмотреть, не перевеши­ вают ли дисфункции машины ее функции и не отсутствуют ли альтернативные струк­ туры, которые могут выполнять ее функции, без того, чтобы обязательно приводить к социальным дисфункциям в пей. Нам здесь важно подтвердить документально, что моральные суждения, основанные целиком на оценке явных функций социальной структуры, «нереалистичны» в строгом смысле этого слова, т.е. не учитывают других действительных последствий этой структуры — последствий, которые могут оказы­ вать основную социальную поддержку этой структуре. Как будет указано позднее, если «социальные реформы» или «социальная инженерия» игнорируют латентные Функции, то в результате им грозят жестокие разочарования и эффект бумеранга. — Примеч. автора.

171

ции, являющиеся более-менее общими для политической машины как определенного рода социальной организации. Мы не собираемся ни перечислять все ее разнообразные функции, ни утверждать, что каж­дая из них одинаково выполняет все эти функции.

Ключевая структурная функция местного партийного босса — это организовать, централизовать и поддерживать в хорошем ра­бочем состоянии «разрозненные ветви власти», которые на данный момент рассредоточены по нашей политической организации. С помощью этой централизованной организации политической вла­сти руководитель и его аппарат могут удовлетворить потребности раз­нообразных подгрупп большого района, которые в полной мере не удов­летворяются предусмотренными законами или культурно одобренны­ми социальными структурами.

Таким образом, чтобы понять роль института местного партий­ного босса и самой машины, нам надо рассмотреть два типа социоло­гических переменных: (1) структурный контекст, который затруд­няет, а то и делает невозможным выполнение важных социальных функций морально одобренными структурами и предоставляет тем самым возможность выполнять эти функции политическим маши­нам (или их структурным эквивалентам), и (2) подгруппы, чьи осо­бые потребности остаются неудовлетворенными, за исключением латентных функций, которые политическая машина фактически и осуществляет⁹².

Структурный контекст: весь конституционный строй американ­ской политической системы целенаправленно пресекает любую ле­гальную возможность чрезмерной централизации власти и, как отме­чалось, тем самым «препятствует эффективному и ответственному руководству лидера. Творцы конституции, как отметил Вудро Виль­сон, установили систему сдержек и противовесов, чтобы удерживать правительство в неком механическом равновесии посредством посто­янного дружеского соревнования между ее несколькими органичес­кими частями. Они не доверяли власти, считая ее опасной для свобо­ды, и поэтому размазали ее тонким слоем и воздвигли препятствия на пути ее концентрации». Эта рассредоточенность власти обнаружива­ется не только на общенациональном уровне, но и на местах. «В ре­зультате, — как далее замечает Сайт, — котпалюди или отдельные груп­пы требуют позитивных действий, никто не обладает достаточной вла­стью, чтобы действовать. Машина предоставила противоядие»⁹³.

⁹² Опять, как и в предыдущих случаях, мы не будем рассматривать возможные дисфункции политической машины. — Примеч. автора.

⁹³ Edward M. Sait, «Machine, Political», Encyclopedia of the Social Sciences, IX, 658 b [курсив мой]; cf. A.F. Bentley, The Process of Government (Chicago, 1908), Chap. 2. — Примеч. автора.

172

Конституционное рассредоточение власти не только создает трудности для принятия эффективного решения и начала действия, но и сковывает начавшееся действие различными юридическими соображениями. Вследствие этого возникла «зна­чительно более человеческая система неофициального правления, главной целью которого скоро сделался обман законного правительства. Беззаконность внеофициальной демократии яви­лась просто противоядием по отношению к легализму официаль­ной демократии. После того как юристу было позволено подчинить демократию закону, оказалось необходимым позвать босса, для того чтобы он выручил жертву, что он и сделал в некоторой степени за соответствующее вознаграждение».

Официально политическая власть является рассредоточенной. Были придуманы различные средства для того, чтобы достичь этой открыто провозглашенной цели. Было осуществлено не только разделение власти между различными правительственными уч¬реждениями, но и срок занятия должности в этих учреждениях до известной степени ограничен, одобрение получила практика смены руководства. Были также строго очерчены прерогативы каждого из этих учреждений. Однако, пишет Сэт языком строгой функциональной теории, «руководство необходимо, и поскольку его нелегко осуществить, оставаясь в конституционных рамках, на сцене появляется босс, обеспечивая это руководство извне в грубой и безответственной форме».

Выражая это в более общей форме, функциональные недостатки официальной структуры породили альтернативную (неофициальную) структуру для выполнения существующих потребностей более эффективным путем. Каково бы ни было ее специфическое историческое происхождение, политическая машина упорно продолжает существовать как аппарат для удовлетворения неудовлетворяемых иначе потребностей различных групп населения.

Обращаясь теперь к нескольким из этих подргрупп и к их специфическим потребностям, мы тем самым видим некоторую совокупность латентных функций политической машины.

Функции политической машины для различных групп. Хорошо известно, что одним из источников силы политической машины является то, что ее корни уходят в местные общины и сообщества. Политическая машина не рассматривает избирателей как аморф¬ную, недифференцированную массу голосующих. Проявляя острую социологическую интуицию, машина осознает, что голосующий - это личность, живущая в специфическом районе, со специфическими личными проблемами и личными желаниями. Общественные вопросы являются абстрактными и далекими; личные проблемы — чрезвычайно конкретны и непосредственны. Машина действует не

173

через обобщенное обращение к большим государственным вопро­сам, а через прямые квазифеодальные связи между местными пред­ставителями машины и избирателями в их округе. Победу на выбо­рах обеспечивает избирательный участок.

Политическая организация упрочивает свою связь с обычными людьми через искусно сотканную сеть личных отношений. Политика превращается в личные связи. Начальник избирательного участка «должен быть другом каждому, притворяясь, что сочувствует бедола­гам, и используя в своих добрых деяниях все средства, которые руко­водитель предоставил в его распоряжение»⁹⁶. Начальник участка по­стоянно выступает как друг, который познается в беде. В нашем по большей части обезличенном обществе такая машина через своих местных агентов выполняет важную социальную функцию, внося лич­ный оттенок в разного рода помощь нуждающимся и облагораживая ее. Корзины с продовольствием и рабочие места, юридические консуль­тации и советы, как обойти закон, урегулирование случаев легких нарушений закона, предоставление политической стипендии для уче­бы в местном колледже смышленому бедняку, помощь понесшим ут­рату — это тот ряд кризисных ситуаций, когда тебе нужен друг, а боль­ше всего — такой друг, который знает что кчему и может что-то при­думать, — и всем этим занимается всегда готовый прийти на помощь начальник избирательного участка.

Чтобы адекватно оценить эту функцию политической машины, важно отметить не только то, что помощь оказывают, но и то, как ее оказывают. В конце концов, для оказания такой помощи существуют другие организации. Благотворительные организации, отделы соци­альных услуг для обитателей трущоб, курсы юридической помощи, медицинская помощь в бесплатных больницах, департаменты помо­щи населению, иммиграционные власти — эти и многие другие орга­низации для того и существуют, чтобы оказать самую разную помощь. Но в отличие от профессиональных методов работника сферы соци­альной защиты, которые обычно в сознании получателя могут быть связаны с холодным, бюрократическим оказанием ограниченной по­мощи после подробного изучения законных оснований на получение помощи «клиентом», существуют непрофессиональные методы на­чальника избирательного участка, который не задает вопросов, не тре­бует соблюдения юридических правил, определяющих право на по­мощь, и не «сует нос» в частную жизнь⁹⁷.

^% Ibid., 659. — Примеч. автора.

⁵⁷ Во многом такой же контраст с официальной политикой благотворительности обнаруживается в щедром и неполитическом распределении пособий по безработице Гарри Хопкинсом в штате Нью-Йорк под руководством Франклина Делано Рузвель-

174

Для многих потеря «самоуважения» — слишком высокая плата за положенную по закону помощь. В отличие от работников, професси­онально занятых улучшением культурно-бытовых условий населения, которые глубокой пропастью отделены от жителей трущоб — ведь эти работники часто принадлежат к другому общественному классу, эт­нической группе, имеют другое образование, — работник избиратель­ного участка — «свой человек», который понимает что к чему. Снис­ходительная щедрая дама едва ли может соревноваться с проверен­ным и понимающим тебя другом. В этой борьбе между альтернатив­ными структурами за выполнение номинально той же функции оказания помощи и поддержки нуждающимся именно политик явно лучше вписывается в группы, которые он обслуживает, чем обезличенный, профессиональный, социально далекий и зажатый в тиски юриди­ческих правил работник сферы социального обслуживания. А по­скольку политик иногда может влиять на официальные организации по оказанию помощи и манипулировать ими, тогда как работник сфе­ры социального обслуживания практически не имеет влияния на по­литическую машину, это лишь способствует большей эффективнос­ти его усилий. Наверное, наиболее доступно и проницательно эту функцию описал заинтересовавшемуся этим Линкольну Стеффенсу руководитель административного района в Бостоне Мартин Ломас-ни. «Я считаю, — сказал Ломасни, — что в каждом районе должен быть кто-то, к кому любой может прийти — что бы он ни натворил — и получить помощь. Помощь, понимаете ? Не эти ваши законы и право­судие, а помощь»⁹⁴.

«Обделенные классы», таким образом, представляют собой одну из подгрупп, для которых политическая машина удовлетворяет по­требности, неадекватно удовлетворяемые официальной социальной структурой.

Для второй подгруппы, подгруппы бизнеса (прежде всего «боль­шого», но также и «малого»), политический босс выполняет функ­цию предоставления тех политических привилегий, которые ведут к

та. Как сообщает Шервуд: «Официальные благотворительные организации резко кри­тиковали Хопкинса за эту неположенную деятельность, утверждая, что «это непро­фессиональное поведение», когда раздают такие пособия, не изучив тщательно каж­дого кандидата, его собственные финансовые ресурсы или ресурсы его семьи и, воз­можно, его религиозные взгляды. «Гарри послал эту организацию к черту», — гово­рит [соратник Хопкинса д-р Джекоб А.] Гольдберг» Robert E. Sherwood, Roosevelt and Hopkins, An Intimate History (New York Harper, 1948), 30. — Примеч. автора.

^щ The Autobiography of Lincoln Steffens (Chautauqua, New York: Chautauqua Press, '931), 618. Опираясь, по его собственным словам, в основном на Стеффенса, Ф. Стю-^аРт Чэпин очень четко формулирует эти функции политической машины. См. его Contemporary American Institutions (New York: Harper, 1934), 40—54. — Примеч. автора.

175

непосредственным экономическим выгодам. Корпорации, среди ко­торых коммунальные предприятия (железные дороги, местные транс­портные компании и компании по электроснабжению, корпорации средств связи) являются просто самыми заметными в этом отноше­нии, ищут особой политической поддержки, которая позволит им стабилизировать свое положение и приблизить цель извлечения мак­симальных доходов. Довольно любопытно, что корпорации часто хо­тят избежать хаоса бесконтрольной конкуренции. Им хочется большей надежности, исходящей от экономического царька, который контро­лирует, регулирует и организует конкуренцию, при условии, что этот царек не является государственным чиновником, чьи решения подле­жат публичному рассмотрению и контролю. (Последнее было бы «пра­вительственным контролем», а следовательно, запрещающим.) Мес­тный политический босс на месте превосходно отвечает этим требо­ваниям.

Если на минуту отвлечься от любых моральных соображений, по­литический аппарат, управляемый Боссом, идеально предназначен для выполнения этих функций с минимальными потерями в эффек­тивности. Умело манипулируя различными правительственными ре­шениями, комитетами и органами, Босс рационализирует взаимоот­ношения между государственным и частным бизнесом. Он выступа­ет как посол деловых кругов в чуждом (и зачастую недружелюбном) царстве правительства. И четко, по-деловому его экономические ус­луги респектабельным деловым клиентам хорошо оплачиваются. В статье, озаглавленной «Оправдание взятки», Линкольн Стеффенс выс­казал мнение, что во взятках виновна «наша экономическая система, которая выставляет богатство, власть и уважение как награду людям, достаточно смелым и достаточно способным, чтобы за взятку скупать лес, шахты, нефтяные залежи и оставаться безнаказанными»⁹⁹. И на встрече с сотней ведущих бизнесменов Лос-Анджелеса он привел всем им хорошо известный факт: местный партийный Босс и его аппарат являются неотъемлемой частью организации экономики. «Нельзя по­строить ни одной железной дороги, трамвайной линии, компании по снабжению газом, водой или электричеством или управлять их рабо­той, разрабатывать рудники, выращивать и вырубать леса, руководить привилегированным бизнесом, не подкупая власти или не участвуя в коррупции. Вы говорите мне в частной беседе, что вынуждены делать это, и я вам сейчас говорю почти публично то же самое. И так по всей стране. А это значит, что наше общество организовано так, что по ка­кой-то причине вы и вам подобные, самые способные, самые умные, самые сообразительные, смелые и изобретательные столпы общества,

⁹⁹ Autobiography of Lincoln Steffens, 570. — Примеч. автора.

176

противостоите и вынуждены противостоять обществу, его законам и его всестороннему развитию»¹⁰⁰.

Поскольку потребность в услугах по предоставлению особых при­вилегий встроена в структуру общества, Босс выполняет разнообраз­ные функции для этой второй подгруппы, домогающейся привиле­гий для бизнеса. Эти «потребности» бизнеса в том виде, в каком они сложились на данный момент, не удовлетворяются адекватным обра­зом обычными и одобренными культурой социальными структура­ми. В результате эти услуги оказывает неузаконенная, но более или менее эффективная организация — политическая машина. Занятьис-ключительно нравственную позицию в отношении «коррумпирован­ной политической машины» — значит потерять из виду сами струк­турные условия, порождающие то «зло», которое так резко критику­ют. Принятие функциональной точки зрения ведет не к апологии политической машины, а к созданию более прочной основы для мо­дификации или ликвидации этой машины при условии внесения осо­бых структурных преобразований, имеющих своей целью либо «сня­тие» этих реальных требований деловых кругов, либо, если цель зак­лючается именно в этом, их удовлетворение альтернативными сред­ствами.

Третий комплекс типичных функций, выполняемых политичес­кой машиной для особой подгруппы, — это предоставление альтер­нативных источников социальной мобильности тем, кому в против­ном случае становятся недоступными более обычные пути личного «продвижения». Как причины этой особой «потребности» (в социаль­ной мобильности), так и то, в каком отношении политическая машина приходит на помощь, чтобы удовлетворить эту потребность, — все это можно понять, рассматривая структура культуры и общества в целом. Как известно, американская культура придает огромное значение деньгам и власти как цели «преуспевания», которую имеет право ста­вить перед собой любой член общества. Не являясь никоим образом единственной в нашем списке культурных целей, она тем не менее остается одной из самых значительных по положительному воздей­ствию и ценности. Однако у определенных подгрупп и в определен­ных экологических районах возможность достижения этих (денеж­ных и властных) видов преуспевания значительно меньше. Они пред­ставляют собой, короче говоря, такие подгруппы, в которых «куль-

^т Ibid., 572—573 [курсив мой]. Это помогает объяснить, как заметил Стеффенс вслед за комиссаром полиции Теодором Рузвельтом, «выдающееся положение и рес­пектабельность тех мужчин и женщин, которые вступаются за жуликов», замеченных в неоднократных попытках «подмазать политическую машину». Cf. Steffens, 371, и passim. — Примеч. автора.

177

турный акцент на финансовый успех был воспринят, но у которых почти нет доступа к традиционным и законным средствам достиже­ния такого успеха. Обычные возможности занятости людей (в таких районах) почти полностью ограничены физическим трудом. Так как в нашей культуре физический труд не в почете¹⁰¹, а его коррелятом является престижная работа «белых вопротничков», то в результате появляется стремление достичь этих одобренных культурой целей ка­кими угодно средствами. С одной стороны, от этих людей «требуют ориентировать свое поведение на перспективу приобретения богат­ства [и власти], а с другой — они, как правило, лишены реальной воз­можности достичь этого в рамках существующих общественных ин­ститутов».

В этом контексте даже коррумпированная политическая машина и рэкет «представляют собой торжество аморального разума над пред­писанной моралью «неудачей», когда закрыты и сужены пути верти­кальной мобильности в том обществе, которое поощряет экономичес­кое изобилие, [власть] и социальное продвижение для всех своих членов»^т. Как заметил один ученый на основе многолетнего наблюдения в тру­щобах,

Социолог, отбрасывающий рэкет и политические организации как отклонения от желаемых стандартов, тем самым игнорирует некоторые из главных элементов жизни в трущобах... Он не раскрывает функции, ко­торые они выполняют для обитателей трущоб [или существующих там

¹⁰¹ См. обследование Исследовательского центра общественного мнения, касаю­ щееся оценки рода деятельности, которое документально подтверждает общее впечат­ ление, что рабочие профессии очень низко котируются по социальной шкале ценнос­ тей даже среди тех, кто сам занят физическим трудом. Рассмотрим этот последний вопрос во всей его значимости. Фактически культурная и социальная структура требу­ ет признать ценности финансового и властного успеха даже теми, кто вынужден зани­ маться унизительным физическим трудом. На этом фоне рассмотрим сильную мотива­ цию для достижения этого вида «успеха» любыми средствами. Мусорщик, присоеди­ няющийся к другим американцам в их мнении, что у него — «самая грубая из всех гру­ бых» профессий, явно о себе невысокого мнения; по роду деятельности он пария в том самом обществе, где его заверяют, что «все достойные могут преуспеть». Добавьте к этому, что он периодически признает, что «у него не было таких возможностей, как у других, что бы там ни говорили», и становится ясно, под каким огромным психологи­ ческим давлением он находится, чтобы стремиться «сравнять счет», найдя какие-то способы, законные или не совсем, для своего продвижения вперед. Все это служит струк­ турным, а затем и психологическим фоном для «социально индуцированной потреб­ ности» некоторых групп найти какие-то доступные пути к социальной мобильности. Именно в этом контексте социальной структуры политическая машина выполняет ба­ зисную функцию предоставления каналов социальной мобильности для тех, кто без нее не имеет никаких шансов продвинуться. — Примеч. автора.

¹⁰² Merton, Socialstucture and anomie. Chapter VI данной книги. — Примеч. автора.

178

группировок]. Ирландцы и другие иммигранты испытывали огромные затруднения, пытаясь найти свое место в нашей городской социальной и экономической структуре. Неужели кто-то думает, что иммигранты и их дети могли бы достичь нынешней степени социальной мобильности, не взяв под контроль политические организации в некоторых из наших круп­нейших городов? То же самое верно и в отношении рэкета. Политика и рэкет предоставляют важнейшее средство социальной мобильности тем, кто в силу этнического происхождения и принадлежности к низшим клас­сам лишен возможности продвинуться «респектабельным» путем¹¹¹³.

Таким образом, здесь мы имеем третий тип функции, выполняе­мой для особой подгруппы. Эта функция, отметим мимоходом, вы­полняется самим существованием и действием политической маши­ны, поскольку именно в самой машине эти индивиды и подгруппы находят большее или меньшее удовлетворение своих индуцирован­ных потребностей. Это относится к услугам, которые политическая машина оказывает своим собственным сотрудникам. Но при рассмот­рении ее в более широком социальном контексте, выдвинутом нами, она уже не представляется просто средством самовозвеличивания для жаждущих выгоды и власти индивидов, а выступает как организован­ное оказание помощи подгруппам, исключенным из гонки за «про­движением» или находящимся при этом в невыгодном положении.

Точно так же, как политическая машина оказывает услуги «закон­ному» бизнесу, она действует и для оказания аналогичных услуг «не­законному» бизнесу: проституции, преступности и рэкету. И, повто­ряю снова, мы можем с достаточной полнотой оценить фундамен­тальную социологическую роль этой машины в данном отношении

¹⁰⁵ William F. Whyte, «Social organization in the slums», American Sociological Review, Feb. 1943, 8, 34—39 [курсив мой]. Таким образом, политическая машина и рэкет пред­ставляют собой один из способов организационного приспособления к условиям, опи­санный в главе VI. Они представляют собой, заметьте, организационное приспособле­ние: здесь возникают и действуют определенные структуры, с тем чтобы несколько ослабить сильное напряжение и проблемы индивидов, попавших в описанную ситуа­цию конфликта между «культурным акцентом на успех для всех» и «социально струк­турированным фактом неравных возможностей для успеха». Как указано в главе VI, воз­можны и другие виды индивидуального «приспособления»: преступления одинокого вол­ка, психопатологические состояния, бунт, уход в себя при отказе от культурно одоб­ренных целей и т.д. Точно так же бывают и другие виды организационного приспособления; рэкет или политическая машина не одни предлагают себя в качестве организационных средств для решения этой социально индуцированной проблемы. Например, в этом контексте участие в революционных организациях можно рассматривать как альтер­нативный способ организационного приспособления. Все это представляет теоре­тический интерес, иначе мы можем не разглядеть основные функциональные по­нятия — функциональных заместителей и функциональных эквивалентов, которые предстоит обсудить подробно в следующих главах. — Примеч. автора.

179

лишь в том случае, если временно откажемся от выражения мораль­ного негодования, чтобы изучить с нравственной беспристрастнос­тью фактическую деятельность этой организации. В таком разрезе сразу же становится очевидным, что у подгруппы профессионально­го преступника, рэкетира или азартного игрока есть сходство в орга­низации, требованиях и функционировании с подгруппой промыш­ленника, бизнесмена или биржевика. Если есть король древесины или нефтяной король, то есть также и король проституции или ко­роль рэкета. Если растущий законный бизнес организует админис­тративные и финансовые синдикаты, чтобы «рационализировать» и «интегрировать» разнообразные сферы производства и делового пред­принимательства, то и растущий рэкет и преступность организуют синдикаты для упорядочения сферы производства незаконных това­ров и услуг, которая в противном случае осталась бы хаотической. Как законный бизнес считает увеличение предприятий малого бизнеса ра­сточительным и неэффективным, заменяя, например, огромными универсальными магазинами сотни бакалейных лавок, так и незакон­ный бизнес занимает такую же деловую позицию и создает синдика­ты в сферах преступности и проституции.

И наконец, очень важным является глубинное сходство, если не полное тождество", экономической роли «законного» и «незаконно­го» бизнеса. Оба в некоторой степени обеспечивают товарами и услу­гами, на которые есть экономический fnpoc. Если отбросить в сторону мораль, оба являются бизнесом: промышленными и профессиональ­ными предприятиями, предоставляющими товары и услуги, нужные некоторым людям, и имеющие рынок, где товары и услуги превраща­ются в предметы потребления. А в преимущественно рыночном об­ществе нам следует ожидать появления соответствующих предприя­тий каждый раз, когда возникает рыночный спрос на определенные товары или услуги.

Как известно, проституция, преступность и разного рода рэкет являются «большим бизнесом». Стоит лишь сказать, что, по имею­щимся данным, количество профессиональных проституток в Соеди­ненных Штатах в 1950 году составляло 500 000, а теперь сравним это с примерно 200 000 врачей и 350 000 профессиональных медицинских сестер. Трудно подсчитать, у кого больше клиентура: у профессиона­лов от медицины или у профессионалов от порока. Конечно, трудно подсчитать экономические активы, доход, прибыль и дивиденды не­законного игорного бизнеса в нашей стране и сравнить его с эконо­мическими активами, доходом, прибылью и дивидендами, скажем, обувной промышленности, но вполне возможно, что обе индустрии примерно на одном уровне. Нет точных данных о ежегодных расхо-

180

дах на запрещенные наркотики, и вполне вероятно, что они меньше, чем расходы на сладости, но не менее вероятно, что они выше, чем расходы на книги.

Не требуется долгих размышлений, чтобы признать, что с чисто экономической точки зрения нет существенной разницы между обес­печением законными и незаконными товарами и услугами. Торговля спиртным прекрасный тому пример. Было бы нелепо утверждать, что до 1920 года (когда вступила в силу 18-я поправка) поставка алкоголя являлась собой экономической услугой, с 1920-го по 1933-й его про­изводство и продажа уже не представляли собой экономическую ус­лугу, осуществляемую рынком, а с 1934 года по настоящее время это вновь стало услугой. Или было бы абсурдом с экономической (не мо­ральной) точки зрения полагать, что продажа самогона в штате Кан­зас с его сухим законом является в меньшей степени ответом на ры­ночный спрос, чем продажа произведенного официально алкоголя в соседнем штате Миссури, где нет сухого закона. Примеров такого рода можно было бы привести, разумеется, несметное количество. Можно ли считать, что в странах Европы с зарегистрированной и узаконен­ной проституцией проститутка оказывает экономическую услугу, тог­да как в нашей стране, где она законом не разрешена, проститутка такой услуги не оказывает? Или что профессиональный акушер, де­лающий аборты, является участником такого экономического рын­ка, где у него легальное положение, и не занят на том экономическом рынке, где аборты официально запрещены? Или что игорный бизнес удовлетворяет определенный спрос на развлечения в Неваде, где он представляет собой самый крупный бизнес самых крупных городов этого штата, но существенно отличается в этом отношении от кино­индустрии в соседнем штате Калифорния?¹⁰⁴

Нежелание признать, что такой бизнес лишь морально, но не эко­номически отличается от «законного», делает анализ неполноценным. Но стоит признать их экономическое тождество, и сразу становится понятным, что если политическая машина выполняет функции для «законного большого бизнеса», то скорее всего она будет выполнять сходные функции и для «незаконного большого бизнеса». И конеч­но, так оно зачастую и есть на самом деле.

¹⁰⁴ Наверное, лучше всех эту точку зрения выразили Хокинс и Уоллер: «Прости­тутка, сводник, распространитель наркотиков, владелец игорного зала, продавец пор­нографических картинок, самогонщик, акушер, делающий аборты, — все они что-то производят, все предоставляют услуги или товары, которые люди хотят и готовы опла­тить. Так случилось, что общество наложило запрет на эти товары и услуги, но их про­должают производить и продолжают потреблять, и законодательный акт не делает их в меньшей степени частью экономической системы». «Critical notes on the cost of crime», Journal of Criminal Law and Criminology, 1936, 26, 679—694, at 684. — Примеч. автора.

181

Отличительная функция политической машины для своей пре­ступной, порочной или мошеннической клиентуры — дать возмож­ность работать для удовлетворения экономического спроса большо­го рынка без ненужного вмешательства со стороны правительства. Точно так же, как большой бизнес может внести деньги в кассу поли­тической партии, чтобы обеспечить себе минимальное вмешательство со стороны правительства, так может поступить и большой рэкет, и крупная преступность. В обоих случаях политическая машина спо­собна в разной степени обеспечить «защиту». В обоих случаях многие черты структурного контекста идентичны: (1) рыночный спрос на товары и услуги; (2) заинтересованность владельцев в извлечении мак­симальных доходов из своих предприятий; (3) потребность в частич­ном влиянии на правительство, которое иначе может вмешаться в эту деятельность бизнесменов; (4) потребность в эффективном, влиятель­ном и централизованном органе, который обеспечил бы эффектив­ную связь «бизнеса» с правительством.

Не считая, что вышеприведенный анализ охватил весь диапазон функций или диапазон-подгрупп, которые обслуживает политичес­кая машина, мы можем по крайней мере понять, что в настоящее вре­мя она выполняет для этих разных подгрупп-некоторые функции, кото­рые не выполняются адекватным образом, одобренным культурой, или более традиционными структурами.

Можно лишь мимоходом отметить некоторые дополнительные выводы из функционального анализа политической машины, хотя они явно требуют детальной разработки. Первое: предшествующий ана­лиз имеет непосредственное значение для социальной инженерии. Он помогает объяснить, почему обычно (хотя и не обязательно) такими недолговечными и недейственными оказываются периодические по­пытки провести «политическую реформу», «выгнать мошенников» и «очистить наш политический дом». Он подтверждает главную теоре­му: любая попытка ликвидировать существующую социальную структу­ру, не обеспечив адекватную альтернативную структуру для выполнения функций, ранее осуществляемых отмененной организацией, обречена на провал. (Нет нужды говорить, что эта теорема охватывает гораздо боль­ше случаев, чем один пример политической машины.) Когда «полити­ческая реформа» ограничивается четко выраженной задачей «изгнания мошенников», она занимается чем-то вроде социологических закли­наний. Реформа может на какое-то время вывести на политическую сцену новые фигуры; может на какое-то время внушить избирателям уверенность в том, что нравственные добродетели остаются неизмен­ными и в конце концов восторжествуют. Она может действительно повлиять на смену персонала политической машины. Реформа мо-

182

жет даже какое-то время настолько сдерживать деятельность этой машины, что многие потребности, которые она раньше удовлетворя­ла, останутся неудовлетворенными. Но если реформа не включает также реформирования социальной и политической структуры, при котором удовлетворять существующие потребности будут альтерна­тивные структуры, и если она не влечет за собой таких изменений, которые совсем ликвидируют эти потребности, политическая маши­на непременно вернется на свое законное место в социальном уст­ройстве. Стремиться к социальным переменам, не учитывая должным образом явные и латентные функции, выполняемые социальной органи­зацией, претерпевающей изменения, значит довольствоваться соци­альным ритуалом, забыв о социальной инженерии. Понятия явных и латентных функций (или их эквивалентов) — неотъемлемые элемен­ты теоретического репертуара ученого, занимающегося социальной инженерией. В этом важнейшем смысле эти понятия не «просто» те­оретические (в негативном смысле этого слова), но в высшей степе­ни практические. Проигнорировать их — значит увеличить риск не­удачи при целеустремленном претворении социальных перемен.

Второй вывод из анализа политической машины также имеет от­ношение к более широким областям, чем та, которую мы рассмотре­ли. Часто отмечают тот парадокс, что сторонниками политической машины являются и представители «респектабельного» бизнеса, ко­торые, конечно, враждебно относятся к преступнику или рэкетиру, и явно «нереспектабельные» представители подпольного бизнеса. На первый взгляд это приводят как пример очень странного альянса. За­частую опытному судье приходится выносить приговор тому самому мошеннику, рядом с которым он сидел накануне вечером на неофи­циальном ужине политических «шишек». Окружной прокурор стал­кивается в дверях с бывшим заключенным, торопясь на тайный сход, назначенный местным политическим боссом. Крупный бизнесмен может почти так же сильно сетовать, как и крупный мошенник, на «грабительские» взносы в партийную кассу, которые требует босс. Социальные противоположности сходятся... в прокуренной комнате удачного политика.

В свете функционального анализа все это, конечно, уже не кажется парадоксальным. Поскольку машина служит как бизнесмену, так и преступнику, две кажущиеся антиподами группы пересекаются. Это указывает на более общую теорему: социальные функции организации помогают определить структуру (включая набор персонала, входящего в структуру), точно так же, как структура помогает определить эф­фективность, с которой выполняются эти функции. С точки зрения социального статуса, группа бизнеса и криминальная группа — дей-

183

ствительно полные противоположности. Но статус не дает полного предположения о поведении и взаимоотношениях между группами. Эти отношения модифицируются благодаря функциям. При наличии определенных общих потребностей несколько подгрупп более круп­ного общества «интегрируются» — вне зависимости отличных жела­ний и намерений — централизующей структурой, удовлетворяющей эти потребности. Если воспользоваться фразой, многозначность ко­торой требует дальнейшего изучения, то структура влияет на функ­цию, а функция влияет на структуру.