кортес

Прежде чем начать рассказ об их главном городе и прочих вещах, о коих пойдет речь в этой главе, мне кажется, я, дабы все было понятнее, должен сказать кое-что о Мексике, где расположен этот город и некоторые другие, мною описанные, и где находятся главные владения Моктесумы. Оная провинция имеет очертания окружности, и со всех сторон обстоят ее весьма высокие и крутые горы, а равнинная ее часть по окружности имеет лиг семьдесят, и на этой равнине два озера занимают почти всю ее поверхность, ибо, объезжая их вокруг на каноэ, проплывешь более пятидесяти лиг. И в одном из тех озер вода пресная, а в другом, большем, соленая. Разделяются сии озера небольшими грядами высоких холмов, тянущимися посреди равнины, а далее оные озера соединяются на узкой ровной полосе, пролегающей между холмами и высокими горами. Узкая эта полоса простирается в ширину на выстрел из арбалета, и между одним озером и другим и городами и селениями, расположенными на озерах, сообщаются на каноэ, не имея надобности выходить на сушу. И поскольку в большом озере с соленою водой бывают приливы и отливы, как на море, вода во время прилива течет из него в пресноводное озеро так обильно, словно из полноводной реки, и соответственно при отливах пресная вода течет в соленое озеро.

Оный большой город Теночтитлан стоит на соленом озере, и с берегов его до сердца города, с какой бы стороны к нему ни направляться, будет две лиги. Войти в город можно [327] по четырем дорогам, хорошо вымощенным и шириною в два кавалерийских копья. Город сей не меньше Севильи или Кордовы. Улицы в нем — я говорю о главных — очень широкие и прямые, и некоторые из главных и все остальные улицы расположены наполовину на суше, наполовину на воде, по которой здешние люди плавают в каноэ, и по всем улицам из конца в конец тянутся каналы, так что вода переливается из одних в другие, и над всеми оными каналами — а иные из них изрядно широки — перекинуты мосты из толстых, длинных, прочных бревен, плотно уложенных и хорошо отесанных, так что по многим из тех мостов могут ехать в ряд десяток всадников. И ежели бы жители города замыслили против нас недоброе, им было бы нетрудно это сделать, ибо оный город устроен как я описал, и ежели убрать мосты при входах и выходах, нас могли бы уморить голодом, отрезав полностью от суши. Посему я, как вошел в этот город, сразу же повелел соорудить четыре бригантины, что и было исполнено в кратчайший срок, дабы на них можно было, когда понадобится, разом переправить на сушу триста человек и погрузить лошадей.

В городе оном много площадей, где постоянно идет торговля, где здешний люд продает и покупает. Есть там площадь вдвое больше, нежели весь город Саламанка, обнесенная вокруг аркадами, под коими ежедневно собирается более шестидесяти тысяч человек для купли-продажи; а торгуют там всеми товарами, какими та земля богата, и вещами, и съестными припасами, украшениями из золота и серебра, из свинца, латуни, меди, олова, камней, кости, больших раковин, ракушек и перьев. Продается известь, отесанный и неотесанный камень, кирпич-сырец и обожженный, оструганное и неоструганное дерево всяких пород. Есть охотный ряд, где торгуют птицей всех пород, какие водятся в той земле, — куры, куропатки, перепела, дикие утки, мухоловки, чирки, горлицы, голуби, птички в клетках, попугаи, орлы, совы, ястребы и пустельги; с некоторых хищных птиц продают также шкурки с перьями, головою, клювом и когтями.

Продают кроликов, зайцев, оленей и небольших собачек, коих кастрируют и откармливают для еды. Есть ряд травный, [328] где торгуют всеми лечебными корнями и травами, какие растут в той земле. Есть дома вроде аптек, где продаются готовые лекарства для питья, и для смазывания, и для пластырей. Есть дома, вроде цирюлен, где моют и бреют голову. Есть дома, где за плату дают еду и питье. Есть люди, вроде тех, кого в Кастилии называют носильщиками, для переноски тяжестей. Продаются дрова, уголь, глиняные жаровни и всевозможные циновки—для спанья на них, и другие, потоньше, — чтобы сидеть и устилать полы в комнатах и чуланах. Зеленного товара множество всякого — торгуют луком, луком-пореем, чесноком, кресс-салатом, кроссом, огуречником, щавелем, съедобным чертополохом, артишоками. Фруктов самых разных не перечесть — среди них есть вишни и сливы, похожие на наши испанские. Продают пчелиный мед и воск, и мед из маисовых стеблей, вкусных и сладких, как сахарный тростник, и мед из растения, которое на других островах называют магей, более вкусный, чем сахарный сироп, и из этого растения изготовляют сахар и вино, которыми тоже торгуют. Есть в продаже всевозможная хлопковая пряжа всех цветов, продают ее в мотках, точно как на гранадских шелковых рынках, хотя здесь пряжи куда больше. Продают краски для художников, все, какие можно увидеть в Испании, самых изумительных оттенков. Продают оленьи шкуры с шерстью и без оной, окрашенные в белый и другие цвета. Продают отличные гончарные изделия — кирпичи, большие и малые кувшины с двумя ручками, кувшины с одной ручкой, горшки, всякую другую посуду, вся она из отменной глины, вся или почти вся глазурная и разрисованная.

Продают много маисового зерна и хлеба, и маис здесь гораздо превосходит величиною зерен и вкусом маис, произрастающий на других островах и на материке. Продают пироги с начинкой из птичьего мяса и пироги с рыбой. Продают много рыбы свежей и соленой, сырой и жареной. Продают в большом количестве яйца куриные, гусиные и других птиц, о коих я писал, продают лепешки из яиц. Короче сказать, на рынках тех торгуют всем, чем этот край богат, и кроме того, о чем я рассказал, там столько всего и такого отменного качества, что, опасаясь наскучить и не надеясь все [329] вспомнить и даже не зная, как назвать, на сем описание заканчиваю. Каждый род товаров продается в особом ряду, туда уже никто с другим товаром не сунется, и в этом соблюдается строгий порядок. Все продается по счету и мере, но до сей поры я не видел, чтобы продавали что-нибудь на вес.

На оной большой площади стоит большой дом, вроде нашего суда, где всегда присутствуют десять или двенадцать человек, — это судьи, и они решают все споры и дела, какие на рынке случаются, и назначают провинившимся кару. Есть на оной площади и другие блюстители порядка, те все время ходят среди толпы, проверяя, что продается, и меры, коими отмеряют товар; бывает, что иные меры разбивают, найдя их фальшивыми.

Есть в оном большом городе много мечетей, или храмов с идолами, весьма искусно построенных в разных приходах и околотках; в главных храмах постоянно проживают священнослужители их секты, там, кроме кумирен, где они хранят своих идолов, есть для тех монахов превосходные жилые помещения. Все эти монахи ходят в черном, не стригут волос и не причесываются со дня, как вступят в храм, до того дня, когда покидают его, и все это сыновья знатных особ и почтенных горожан, и они принимают сан с семи или восьми лет, пока их оттуда не забирают, чтобы женить, и чаще это совершается с первенцами, коим предстоит унаследовать дом. Они не знаются с женщинами, и ни одна женщина не допускается в те монашеские обители. Им положено воздерживаться от некоторых видов пищи, особенно в определенные поры года, а в другие с этим менее строго; и среди оных мечетей есть одна главная, и язык человеческий не способен описать ее величие, диковины и красоты, — она столь огромна, что внутри ее круглого зала, огороженного весьма высокою стеной, можно было бы разместить селение с пятьюстами жителей; внутри круглого здания, по его окружности, расположены отличные помещения с большими залами и коридорами, где проживают тамошние монахи. В той мечети есть около сорока высоких, превосходно сооруженных башен, и в самой большой из них лестница в пятьдесят ступеней, по коим восходят наверх; эта самая [330] главная башня выше башни севильского кафедрального собора. Все башни богато украшены резьбою по камню и по дереву, лучшей работы и отделки не сыскать нигде в мире, — каменные стены внутри часовни, где они держат своих идолов, сплошь в резьбе, и часовни поделены на маленькие каморки, а деревянная обшивка стен и потолка покрыта изображениями чудовищ и другими фигурами и узорами. Все оные башни суть склепы, где погребены их владыки, и часовни там посвящены каждая особому идолу, коему тот знатный род поклоняется.

Внутри большой мечети есть три зала, где стоят главные идолы огромных размеров, сплошь изукрашенные и окруженные более мелкими фигурами из камня, а также из дерева, и в оных залах размещаются часовенки, куда входят через низенькие дверцы, и внутри там нет никакого освещения, и доступ туда разрешен только монахам — и то не всем, и в часовенках стоят нагрудные изображения и фигуры идолов, хотя, как я уже сказал, снаружи их тоже множество. Самых главных идолов, в коих крепче всего верят и коих больше всего почитают, я повалил с их пьедесталов и велел спустить вниз по ступеням и еще велел вычистить кумирни, где они стояли, ибо все там было измазано кровью от жертвоприношений, и поставил там изображения Пресвятой Девы и других святых, что немало огорчило Моктесуму и здешних индейцев; сперва они меня просили не делать этого, говоря, что ежели о том узнают в окрестных селениях, то восстанут против меня, ибо индейцы полагают, что все блага земные им даруют оные идолы, и ежели они позволят, чтобы идолов обидели, те разгневаются, и ничего им не дадут, и сделают землю бесплодной, и народ перемрет с голоду. Я же через своих толмачей объяснил им, сколь глубоко они заблуждаются, возлагая надежду на идолов, сотворенных их же руками из нечистого материала, и рассказал им, что есть только один Бог, всемогущий Владыка над всеми людьми, каковой сотворил небо, и землю, и все сущее, а также сотворил их и нас, и что Он не имеет начала и бессмертен и они должны поклоняться Ему и верить в Него, а не в какое-либо иное существо или предмет, и рассказал все [331] прочее, что по этой части знал, дабы отвратить их от идолопоклонства и склонить к почитанию Господа Бога нашего; и все они, особливо же Моктесума, сказали в ответ — они, мол, уже говорили мне, что они не коренные жители той земли и что их предки пришли сюда в давние времена и они, мол, допускают, что в чем-то заблуждаются из унаследованных верований, ибо уж очень давно ушли со своей родины, а я, как пришедший оттуда совсем недавно, наверняка знаю лучше, чем они, как им надобно жить и во что верить; и они просят меня рассказывать им обо всем и просвещать их, они же будут поступать, как я скажу, и согласны, что так будет лучше. И оный Моктесума и многие старейшины того города помогали мне выбрасывать идолов, и очищать кумирни, и ставить наших святых, и делали все это с веселыми Яйцами, и я им запретил приносить людей в жертву идолам, как было у них в обычае, сказав, что сие не только отвратительно для Господа, но Ваше Священное Величество запрещает сие законом и велит убивать того, кто убьет. И с той поры они отвратились от зла, и за все время, что я пробыл в оном городе, я ни разу не видел, чтобы кого-то убили или принесли в жертву какого-либо человека.

Бюсты и фигуры идолов, в коих эти люди веруют, ростом намного выше рослого мужчины. Слеплены они из теста, состоящего из всевозможных семян и овощей, которые тут едят, смолотых и замешенных на крови из сердец, вынутых из человеческих тел; людям, еще живым, рассекают грудь, и извлекают сердце, и кровь, из него текущую, смешивают с той мукой; и оного теста готовят столько, чтобы хватило слепить огромные статуи. И когда идолы уже вылеплены, им опять-таки приносят сердца, опять убивают для этого людей и кровью мажут идолам лица. И для каждого дела есть свой особый идол, как то водилось у язычников, кои в древние времена чтили своих богов. Например, дабы испросить удачу в войне, у них один идол, а для полей — другой, и так для каждого дела, в коем желают они достигнуть успеха, есть свой особый идол, ему они поклоняются и служат.

Есть в оном большом городе много роскошных и очень больших домов, и причина такого множества богатых домов [332] в том, что все владыки оных земель, подданные Моктесумы, имеют в том городе собственные дома и живут там часть года, а кроме того, есть немало состоятельных граждан, у которых также дома преизрядные. У каждого горожанина есть не только богатое и просторное жилище, но при доме еще премиленький сад со всевозможными цветами, цветники устроены и в верхних покоях, и в нижних. По одной из дорог, ведущих в сей большой город, проложены две глиняные трубы, каждая шириною в два шага и высотою в одно эстадо, и по одной течет глубиною в человеческий рост поток очень вкусной пресной воды, и доходит она до самой середины города, все ею пользуются и пьют. Другая труба, порожняя, служит для того, чтобы, когда потребуется, очищать первую, — пока ее прочищают, воду из нее спускают во вторую; пресная вода должна проходить под мостами, и на случай, ежели в трубах окажутся трещины, сквозь которые может просочиться соленая вода, труба с пресною водой укрыта кожухами шириною с туловище быка, а длиною равными длине моста, и так город обеспечен водою.

Воду развозят в каноэ и продают на всех улицах, а берут ее из трубы следующим образом: каноэ подплывают под мосты, где уложены кожухи, а наверху, на мостах, стоят люди, которые наполняют сосуды, находящиеся в каноэ, и за этот труд получают плату. У всех входов в город и в тех местах, где разгружают каноэ, в которых доставляют в город большую часть провизии, стоят хижины со стражниками, кои получают certum quid со всего привозимого. Не знаю, отдают ли сбор государю или же он предназначается для города, пока мне не удалось это выяснить; но все же полагаю более вероятным, что он идет государю, ибо на других рынках в других провинциях я видел, что подобную дань собирают для правителя провинции. На всех рынках и во всех общественных местах города каждый день собирается много народу, работников и мастеров разных ремесел, и они ждут, чтобы кто-нибудь нанял их на работу.

Жители сего города отличаются учтивостью и изяществом в одежде и манерах от жителей других провинций и городов, — так как сеньор Моктесума обитает здесь [333] постоянно, то все правители, его подданные, стекаются к нему в город, и тут во всем больше вежества и тонкости. И, дабы не быть многословным в описании сего города, — а я и так не скоро закончу, — скажу лишь, что здешний обиход и обращение почти не уступают образу жизни в Испании, благоустройства и порядка здесь не меньше, и как подумаешь, что народ здесь дикий и столь далекий от познания Господа и от общения с другими разумными народами, то можно лишь дивиться, сколь разумно здесь все устроено.

В обиходе Моктесумы и в тех диковинах, коими он как великий государь владеет, столько есть чего описывать, что, уверяю Ваше Величество, я сам не знаю, с чего начать, ибо, как я уже сказал, мыслимо ли что-либо более поразительное, нежели то, что у владыки дикарей, вроде него, имеются изображения из золота, и серебра, и каменьев, и перьев всего, что есть в поднебесной и водится в его владениях, и сии золотые и серебряные фигурки столь натуральны и похожи, что в мире не найдется ювелира, способного сделать лучше, а что до вещиц из каменьев, тут разум бессилен понять, какими инструментами достигнуто подобное совершенство, изделия же из перьев столь удивительны, что ни из воска, ни вышивкой таких диковин не сотворишь. Размеры владений Моктесумы мы не смогли определить, ибо, куда бы ни посылал он своих гонцов, за двести лиг в одну и другую сторону от столицы, всюду его приказы исполнялись, хотя посреди его земель было несколько провинций, с коими он вел войну. Но, по нашим наблюдениям и по тому, что я мог понять из его речей, владения его почти равны Испании, ибо он посылал своих гонцов за шестьдесят лиг от Потончана, сиречь от реки Грихальва, дабы убедить признать себя подданными Вашего Величества жителей города, называющегося Куматан, до коего от его столицы не меньше двухсот двадцати лиг, ибо я отправлял испанцев осмотреть те края на расстоянии ста пятидесяти. Почти все владетели земель и провинций, особенно же соседних, большую часть года, как я уже сказал, проживали в столице, и у всех них или почти у всех первенцы находились в услужении у Моктесумы. [334]

Во всех владениях оных правителей у него стояли войска, и в них были его люди, были также его наместники и сборщики повинностей и дани, причитавшихся с каждой провинции; и всему, что каждый обязан доставить, велись счет и запись, ибо у них есть буквы и разные понятные им знаки, которые пишут на изготовляемой здесь бумаге. Каждая из провинций несла повинность особого рода, соответственно свойствам ее земель, так что Моктесуме доставляли все, что в оных провинциях имелось. А боялись его и в столице и вне ее так сильно, как ни одного государя в мире не боятся. За городом и в городе у Моктесумы было много увеселительных домов, каждый для особого развлечения, и красоту их отделки трудно описать, они были достойны великого государя и владыки. В городе же находились его дворцы, столь дивно устроенные, что, кажется, мне будет не под силу передать словами их красоту и великолепие, посему я и не стану этого делать, а скажу лишь, что в Испании нет ничего равного.

Один дворец был красоты несравненной, с чудесным садом и несколькими бельведерами, в саду возвышавшимися и изукрашенными мрамором и дивно обработанными яшмовыми плитами. Во дворце том были покои, в коих разместились бы двое могущественных государей со всей челядью. Усадьбу при доме украшали десять прудов со всеми породами водяных птиц, какие в этом краю живут, а их тут много самых разных и все домашние; для птиц морских были пруды с соленой водой, а для речных — пруды с пресной водой, каковую воду время от времени спускали для очистки прудов, а потом снова наполняли их через трубы, и каждой породе птиц давали тот корм, какой ей привычен от природы и каким она питается на воле. Сиречь тем, что питаются рыбой, давали рыбу, а тем, кто ест гусениц, — гусениц, кому требуется маис, давали маис, а кому более мелкие зерна, давали более мелкие. И уверяю Ваше Величество, что птицам, питающимся только рыбой, давали каждый день десять арроб рыбы, которую ловили в соленой воде. Для ухода за этими птицами держали триста человек, которые больше ничем не занимались. Были и другие люди, которые ведали [335] только лечением захворавших птиц. Вокруг каждого бассейна или пруда с птицами шла дорожка с богато изукрашенными беседками, куда Моктесума приходил отдохнуть и поглядеть на птиц. В этом дворце было помещение, где держали мужчин, и женщин, и детей белокожих от рождения — с белым лицом и телом, светлыми волосами и бровями. Был у него и другой очень красивый дворец с большим внутренним двором, вымощенным чудесными плитками на манер шахматной доски, и в клетках были углубления примерно на полтора эстадо, при том что каждая сторона квадрата имела шагов шесть; одна половина каждой клетки была покрыта каменной плитой, а над половиной непокрытой была деревянная, отлично сработанная решетка, и в каждой такой клетке сидела хищная птица, начиная с пустельги и кончая орлом, все породы, какие водятся в Испании, и многие другие, которых у нас и не видели. И птиц каждой породы было очень много, и на крышке каждой клетки высилась жердь, вроде как для соколов, и рядом другая, под сеткой, и на одной птицы сидели ночью и в дождь, а на другой могли для здоровья греться на солнце и на воздухе. И всех этих птиц каждый день кормили курами и ничего иного не давали. Были в этом дворце просторные залы с низкими потолками, уставленные большими клетками из очень толстых брусьев, отлично отесанных и пригнанных, и во всех них или в большинстве содержались львы, тигры, юлки, лисицы и кошки разных пород, и всех было помногу, и их тоже кормили курами вволю. И для этих зверей и птиц, чтобы о них заботиться, держали еще триста человек.

Был у Моктесумы еще один дом, где держали множество мужчин и женщин—карликов, горбунов, кривобоких и с другими уродствами, и для каждого вида уродов была отведена особая комната; также и при них были смотрители, ими занимавшиеся, а о других развлечениях в городе я уж не буду говорить, ибо их было слишком много и слишком разных.

Обиход Моктесумы состоял в том, что каждый день, как только рассветет, в его дворец собиралось более шестисот сановников и вельмож — одни усаживались, другие ходили по залам и коридорам, беседовали и проводили время, не заходя в покои государя. И слуги оных вельмож и [336] люди их свиты заполняли два или три больших двора и очень широкую улицу. И все там оставались и не уходили весь день до вечера, и всякий раз, как подавали Моктесуме еду, подавали ее и вельможам, столь же изысканную, как ему самому, а также их слугам и прочей челяди давали положенное. Ежедневно была открыта продовольственная и винная кладовая для всех, кто захотел бы поесть или выпить. А кормили Моктесуму следующим образом: к нему являлось триста или четыреста юношей с бесчисленными блюдами, ибо всякий раз на обед и на ужин ему приносили всевозможные яства мясные и рыбные, и фрукты, и зелень, все, чем богата сия земля. А так как климат здесь холодный, то под каждым блюдом или миской держали маленькую жаровню с угольями, чтобы еда не остывала. Все кушанья ставили в большом зале, где он трапезовал, так что места свободного не оставалось, и весь этот зал был устлан циновками и очень чист, а сам Моктесума сидел на небольшой, очень красивой кожаной подушке. Пока он ел, близ него сидело пять или шесть пожилых вельмож, которых он потчевал тем, что сам ел, и рядом стоял слуга, который ему подавал и убирал блюда и просил у тех, кто стоял подальше, подать то, что требовалось при трапезе. И в начале и в конце обеда и ужина Моктесуме всегда подносили воду для умыванья, и полотенцем, коим он один раз утерся, он больше уже не утирался, также и блюда и миски, в коих ему однажды принесли еду, больше не употреблялись, а подавались новые, равно как и жаровенки.

Каждый день он переодевался четыре раза, всякий раз в новое, и больше никогда то платье не надевал. Являвшиеся к нему вельможи разувались при входе, а те, кого он, бывало, назначал, чтобы они шли перед ним, шли опустив головы и глаза, согнувшись всем телом, а говоря с ним, из великого почтения и уважения не смотрели ему в лицо. И я знаю, что поступали они так по причине благоговения, ибо некоторые вельможи упрекали наших испанцев за то, что, говоря со мною, они смотрят прямо мне в лицо, что у индейцев почитается неуважением и бесстыдством. Когда Моктесума выходил из дворца, что случалось не часто, все [337] сопровождавшие его и встречавшие на улице отворачивались и ни в коем случае не смели на него глядеть, а простой люд и вовсе падал ниц и лежал, пока он не пройдет. Впереди государя всегда шел вельможа с тремя тонкими длинными жезлами, думаю, это делалось, дабы извещать, что несут самого государя. А когда ему помогали выйти из носилок, то, держа в руке жезл, шли с жезлом туда, куда направлялся Моктесума. В обиходе его было великое множество всяческих правил и церемоний, и, чтобы описать их все, надо было бы иметь больше времени, чем то, коим я ныне располагаю, и лучшую память, чтобы все упомнить, — думаю, ни у одного султана, ни у какого-либо другого языческого монарха из тех, о ком мы слыхали, не соблюдается столько разных церемоний.

В оном большом городе я раздобывал все, что может пойти на благо Вашему Священному Величеству, умиротворяя и склоняя к покорности многие провинции и земли со многими весьма крупными городами, и селеньями, и крепостями, и открывая золотые россыпи, и узнавая и разведывая многие тайны сих земель, подвластных Моктесуме, равно как и других, с ними соседящих, о коих он имел сведения, а земель тех столько и так они диковинны, что вообразить невозможно; и во всем этом помогал мне с превеликой охотой и удовольствием сам Моктесума и все туземцы из оных земель, словно они ab initio (С самого начала, искони (лат.)) признавали Ваше Священное Величество своим королем и природным господином, и с не меньшею охотой они исполняли все, что я им приказывал от Вашего королевского имени.

В сих хлопотах и других не менее полезных для блага Вашего Величества я провел время от 8 ноября 1519 года до начала месяца мая нынешнего года, мирно и спокойно проживая в оном городе и разослав немало испанцев во многие и разные места, замиряя и заселяя сию землю и с нетерпеньем ожидая возвращения кораблей с ответом на реляцию, посланную мною Вашему Величеству о здешней земле, дабы послать с ними вот эту, что нынче отправлю, и все золотые вещицы и драгоценности, приобретенные здесь [338] мною для Вашего Величества; и в это время ко мне явились несколько здешних туземцев, подданных Моктесумы, из тех, что живут на морском побережье, и сказали, что невдалеке от горы Сан-Мартин, расположенной вблизи берега, у входа в залив Сан-Хуан появились восемнадцать кораблей, а чьи они — не знают, ибо, как только заметили их в море, тотчас поспешили ко мне, дабы меня известить. И вслед за этими индейцами пришел некий уроженец острова Фернандина с письмом от испанца, оставленного мной у моря на тот случай, ежели придут корабли, сообщить их командам обо мне и о селении, основанном мною вблизи оного залива, дабы они знали, куда идти. И в письме том говорилось, что «в такой-то день напротив гавани Сан-Хуан появился один-единственный корабль», а он, мол, сколько хватало глаз, высматривал по морю и, других кораблей не увидев, подумал, что это и есть тот корабль, который я отправил к Вашему Священному Величеству, ибо настал уже срок ему вернуться; и для большей уверенности он, мол, ждет, чтобы оный корабль вошел в гавань и он мог разузнать точнее, и тогда сразу же пошлет мне реляцию.

Прочитав письмо, я отправил двух испанцев, одного по одной дороге, другого по другой, дабы им не разминуться с гонцом, которого могут выслать с оного корабля. Я велел им дойти до той гавани и узнать, сколько туда прибыло кораблей, и откуда они, и что привезли, а затем немедля возвратиться ко мне и сообщить, что узнают. Подобным же образом я отправил еще одного испанца в Вера-Крус известить тамошних испанцев о том, что мне стало известно о прибывших кораблях, дабы они тоже разузнали о них и меня известили; и еще одного испанца отправил я к капитану, коего послал с полутора сотнями солдат основать селение в провинции Куакукалько; каковому я писал, чтобы он, где бы ни застал его мой гонец, остановился и не двигался дальше, пока я не пришлю ему второе письмо; я, мол, получил известие, что в гавань прибыли какие-то корабли; как потом выяснилось, он, получив мое письмо, уже знал о прибытии кораблей; я же, отправив гонцов, две недели не имел никаких известий, никаких ответов на мои вопросы, что меня немало тревожило. По прошествии двух [339] недель явились ко мне другие индейцы, тоже подданные Моктесумы, от коих я узнал, что корабли уже стали на якорь в гавани Сан-Хуан и команды их высадились на берег и что прибыло на кораблях восемьдесят лошадей, и восемьсот человек, и десять или двенадцать пушек, и все это было изображено на здешней бумаге, дабы показать Моктесуме. И они рассказали, что испанец, коего я оставил на берегу, и два посланных мною гонца схвачены новоприбывшими и что этим индейцам говорили, будто капитан того войска не отпускает моих гонцов и они попросили об этом известить меня.

И, узнав сие, я надумал послать монаха из моего войска с письмом от себя и другим письмом от алькальдов и рехидоров селения Вера-Крус, находившихся со мною в оном городе. Письма были адресованы алькальду и солдатам, прибывшим в гавань, и в них я весьма подробно описывал все, происшедшее со мною в сих землях, и то, сколь много городов, и селений, и крепостей я завоевал, и покорил, и замирил, и привлек на службу Вашему Величеству, да еще взял в плен верховного владыку всего здешнего края; писал и о том, что нахожусь в оном большом городе, и о том, каков он и сколько золота и драгоценностей я приготовил для Вашего Величества. И еще писал, что направил Вашему Величеству реляцию о здешней земле и прошу их соблаговолить известить