Потрясения и риски в нестабильных обществах

Объективными обстоятельствами, порождающими шанс на становление самостояния, открытости является невероятное возрастание «напряжения цивилизации», связанное с деятельностью планетарных элементов разных систем: информационной, финансовой, транспортной, топливно-энергетической, противоконфликтной и т.д., функционирование которых определяет сегодня повседневную жизнь людей.

По «абстрактным» сетям сегодня циркулируют не столько материально-вещественные ценности, сколько абстрактные же социальные символы : символические (безналичные, счетные) деньги, символические (еще не произведенные) товары, электронно-информационные коды, иные виды символических практик.

Структуры абстрактных планетарных сетей распространяются на рутинные практики рядовых людей вне зависимости от места проживания, социального и образовательного уровня. Эти структуры определяют расселение и характер занятости населения, международное разделение труда, социальную стратификацию и т.п. до самых интимных сторон быта, который во многом зависит от рекомендации «невидимых» специалистов в области социального менеджмента, градостроительства, медицины, права, психологии и других профессионалов, хоть бы сам гражданин к ним не обращался. Жизнь рядового человека определена огромным массивом общественно признанных знаний, встроенных в абстрактные планетарные системы, которыми он так или иначе пользуется, будучи в них не более, чем дилетантом⁷⁵. Очевидно что и блага, и риски от работы абстрактных планетарных систем весомей и значимей, чем традиционные блага и риски.

Новые риски приобретают особый «рикошетный» характер. Сбой работы сетей в одном локусе социального пространства влечет за собой непредвиденные последствия в местах, непосредственно с ним не связанных. Современные проблемы настолько многофакторны, что никакая, сколь угодно представительная экспертиза не может дать рекомендации, учитывающие всю совокупность факторов. Эта совокупность выходит за пределы профессиональной компетенции любого специалиста и неизбежно включает в себя обращение к областям, где каждый из экспертов — дилетант.

Другой особенностью современных рисков является утрата ими избирательности. Они угрожают не какому-то отдельному региону или лицам «группы риска», а всем и каждому, независимо от их положения в социальной структуре. Доверие к эксперту, стало неизбежной платой за прогресс, за удобства, предоставляемые цивилизацией⁷⁶. Но ограниченность возможностей эксперта, возрастание цены его ошибки приводит к тому, что ежедневные рутинные практики, не говоря уже об экономических или политических решениях, превращаются в цепь кризисных ситуаций, ставящих личность в позицию постоянного балансирования между рисками и прогнозами в ситуации все возрастающей неопределенности самих экспертных рекомендаций⁷⁷. Современная личность вынуждена осваивать новую социальную экологию — «экологию рисков», самостоятельно делая выбор между разными экспертными рекомендациями и составляя собственные рецепты безопасности.

Проблема самоидентификации

«Новое самостояние» существенно отличается от традиционного: его субъект уже не исполнитель заданных извне социальных ролей на манер витгенштейновских «языковых игр», а особое «рефлексивное Я», вынужденное «приватизировать» собственную биографию в мире деприватизированной частной жизни. В такой «приватизации» возникают и начинают работу новые механизмы самоидентификации, уже слабее связанные с идеей преемственности этапов и статусов, содержащихся в прошлом опыте. Необходимость воспроизведения в поведенческих стратегиях прошлого опыта сводится к минимуму. Здесь и возникают условия для разрушения «нового трибализма», для толчка в сторону открытости.

Казалось бы, эти условия, помноженные на катастрофическую скорость нарастания изменений, сложились и в России. В самом деле, за исторически кратчайший период рухнула система соотнесения, значительно расширился спектр социальных практик, радикально потрясена ценностная шкала, нарушены принципы групповой и стратовой идентификации⁷⁸. Экспертные рекомендации (вспомним выборы в Думу 1993 года, выборы мэра Санкт-Петербурга и т.д.) с завидным постоянством не оправдываются. Программы, начинаяя с президентского «Указа № 1», не работают. Здесь-то и должно начаться «великое восстановление самостояния», формирование открытого общества и, как инструмента его осуществления, сильного гражданского общества, способного защитить права личности на самостояние. Казалось бы в современной России личность, как у Сартра, «обречена на свободу». Но столь ли однозначен ответ на эти вызовы времени?

Движение к открытому обществу и, соответственно, к установлению определенных взаимоотношений между государством и сформированным гражданским обществом связывают с последовательным реформированием политических, экономических, правовых и других социальных институтов⁷⁹. Подобный взгляд имеет достаточно веские основания. В большей части европейских стран, США, Японии становление гражданского общества, его существование и реформирование было институционально оформлено. Сами риски стали основным принципом деятельности многообразных институтов, чья функция состоит в аккумуляции, регуляции и мониторинге рисков (биржи, банки, страховые компании, экспертные органы и т.д.). Однако складывание таких институтов, их развитие — особенность истории этих стран. Россия в ХХ веке, уже однажды получив толчок к открытости (октябрьская революция), избрала другую адаптационную стратегию. Ее же (стратегию) демонстрирует и Германия 1930-х годов и ряд других государств в ХХ веке.

Ссылка на отсутствие в России традиций гражданского общества и личной свободы здесь малоубедительна. Считается, что если в обществе не возникает определенного социального образования, значит оно просто невостребовано. Представляется, что дело здесь в ином. При всей катастрофичности европейской истории Нового времени в ее ходе не подвергался деструкции важнейший компонент социального: самоидентификация личности и связанное с ней ощущение социального пространства как некоторой целостности. Не случайно и сама социология была прежде всего учением о социальном порядке.

В этом случае приспособление к новациям может идти путем создания соответствующих институтов.

Поскольку сохранена идентификация, поскольку есть Я, Другой и само пространство социальных институтов, то появляется возможность осуществить коммуникацию по поводу этих институтов, реформировать их. Целостность общества дает возможность для общения в рамках, если не одной, то сопоставимых систем кодов и ценностей.

Иначе обстоит дело при кризисе, затронувшем основу социального — самоидентификацию личности и возможность осуществлять социальную коммуникацию. Именно таков современный российский кризис.