«Туда»: от «тутэйшых – к нации»
Автор вдумчиво и тщательно фиксирует соображения, свидетельствующие как в поддержку, так и в опровержение национально-государственного оптимизма применительно к суверенному будущему нашей страны.
Итак, что нас может обнадеживать?
«Главным доказательством [возможного оптимизма] является… [нечто] – не из области субстрата (плоти и крови), а из сферы духа – самосознания и культуры: мы осознаем себя, не русскими, а белорусами» (с. 16).
Хотя не все так просто с готовностью отстаивать собственную самостоятельность любой ценой: наших соотечественников издревле характеризует «отсутствие (или весьма слабое развитие) свойственного другим восточно-славянским праэтносам стремления к территориальной экспансии и нежелание покидать пределы своей земли, что подтверждается практически полным отсутствием у прабелорусского населения оригинального богатырско-героического эпоса» (с. 20). Дискуссионный и перессоривший многих национальных подвижников вопрос о существовании некоей (пра)белорусской нации в ВКЛ решается автором так:
За этот тезис – правовое наполнение понятия нации, а именно – феномен гражданства, без которого нация невозможна: самосознание литвинов имело, главным образом, государственно-политический, а не этнический… характер.
За свидетельствует язык документации, – и что еще более важно – наличие конституции (Статутов).
За – наличие политонима «литвины»… не следует путать его с современным этнонимом «литовцы» […]
За – полиэтнический состав ВКЛ, ибо нация чрезвычайно редко возникает из однородного этнического материала…
Против – то, что гражданскими правами (т.е. правами представителя нации) в ВКЛ обладали далеко не все (большинство населения даже и не подозревало о существовании таких прав)…
Против – то, что политоним «литвины» (и соответствующий тип самосознания) был распространен только в верхушке социума, этноним же «белорусы» не сложился еще долгое время…
Против и то, что критерий конфессии – во многом потерявший остроту сейчас, но важный в историческом становлении наций, долгое время оставался «размытым», несмотря на православие большинства населения […]
Главное против… не фактологическое, а научно-теоретическое. Все большее число исследователей… склоняется к мысли о том, что понятие «нация» применимо к общностям людей, лишь начиная с конца XVIII века (с. 22 – 24).
Но вовсе не все настолько не определено и не однозначно: в начале XVII века «самоназвание белорусцы и представление об особой земле – Белой Руси – существуют уже не только для внутреннего потребления: они распространились и за пределы Речи Посполитой… Для самосознания любой общности значимо не просто осознание собственной особости, но и признание такой отличительности со стороны других» (с. 36 – 37).
При этом «тогдашние белорусцы и сегодняшние белорусы – далеко не одно и то же. Однако именно этому самоназванию суждено было превратиться в этноним, а затем и в название национального сообщества» (с. 37).
Здесь имеет смысл вспомнить идею живого классика белорусской философии В. Акудовича, которая звучит так: «… пространство, теперь обозначаемое этнонимом Беларусь, сакрально востребовано, а значит и дальше не станет пассивно ждать для себя хоть какого-нибудь местечка в будущем, а будет требовать и занимать его сама для себя» («Код адсутнасцi»).
Ю. Чернявская оборачивает близкую мысль следующим образом: для самосознания белорусов «оставалось цельным во все времена»:
«1) этнический самообраз (комплекс представлений о типичном белорусе, его характере, ценностях и антиценностях); 2) менталитет, подспудно диктующий выбор сценариев и стратегий поведения; 3) этос – особая конфигурация, увязывающая ценности, сценарии, практики, элементы культуры и прочее в одно своеобразное целое» (с. 448).