Литература по Идеологии / Бекус (Стратегия нациестроительства)

5

«Беларусская нация» в свете различных стратегий нациестроительства

Нелли Бекус

(перевод с английского Дмитрия Коренко)

20.08.08

http://nmnby.org/pub/0808/20m.html

Письменная версия доклада на конференции «Змена пакаленняў, або беларускія адрознасці ў мэтах, каштоўнасцях і стратэгіі» (Варшава, 4-5 июня, 2008)

Одно из аксиоматических положений белорусского посткоммунизма гласит, что беларусская национальная идентичность не является достаточно отчетливо выраженной либо развитой в полной мере,  что и послужило определенным стимулом для становления беларусского авторитарного режима.  Именно в низкой степени развитости национального самосознаниия часто видится причина поражения националистически ориентированных сил и неудавшейся демократизации в 90-х гг.

В подобной риторике, тем не менее, может быть обнаружена определенная логика. В первую очередь, в соответствии с этой логикой предполагается, что «нация» выступает в качестве некоторой реальности, которая незримо присутствует за кулисами политической сцены и предопределяет исход событий на этой сцене.  Во-вторых, беларусские националистические силы привносят собственную  интерпретацию понятия нации, чем в действительности редуцируют его, смещая акцент в общественном самосознаниис социалистических ценностей на либеральные и демократические. Подобная установка, в свою очередь,  проистекает из  убеждения, что национализм, либерализм и демократия сущностно взаимосвязаны между собой. В такой связке национализм оказывается атрибутом и средством для демократизации и либерализации общества.  Однако необходимо отметить, что обе эти предпосылки не получили бесспорного разрешения в социологических теориях национализма.

Вопрос о том, предшествует ли существование нации национальным движениям либо же, наоборот, нации «производятся» национальными движениями, не получил однозначного ответа даже в социологии национализма. Стоит добавить, что непосредственная связь между национализмом и демократической либерализацией, также является сомнительной. Социальные дискурсы как национализма, так и либерализма действительно подчеркивают ценность социальной сплоченности, но они делают это довольно различными способами и во имя довольно различных целей.

Вопрос о том,  действительно ли нация является объективно существующим феноменом или все же принадлежит к сфере изобретаемого и конструируемого,  задает фундаментальное различие между модернистскими и этнокультурными концепциями нации.

Модернистская концепция нации подчеркивает сознательное конструирование нации и рассматривает национальное движение как группу, имеющую  определенные политические интересы.  Для модернистов видение «наций как естественных,  данных от Бога способов классификации людей, как присущей... политической судьбы является мифом; напротив, в национализме, который в определенные моменты изобретает этот миф и зачастую стирает следы предшествующих культур, – именно в этом и заключается подлинная реальность». [1]. В рамках же этнокультурной школы, наоборот, нация определяется посредством объективных характеристик, выражающих этнокультурную идентичность, таких как историческая территория, общие мифы и историческая память,  массовая, публичная культура.  Эти два различных подхода к определению нации подразумевают различные стратегии нациестроительства. Тем не менее обе стратегии отводят центральное место в формировании нации «политической элите»,  политическим силам национализма, в то время как основное отличие между двумя подходами состоит в той роли, которая отводится государству в процессе создания чувства национального единства.

Согласно конструктивистской теории процесс нациестроительства означает не столько пробуждение нации к самоосознанию, но изобретение и социальную инженерию, которые включаются в процесс создания нации. В зависимости от особенностей политической традиции этот процесс реализуется  при участии в той или иной степени националистически ориентированных агитаторов. По мнению Э. Хобсбаума, нации и другие близкие феномены необходимио анализировать сквозь призму политических, технических, административных, экономических, а также иных условий и требований [2].

В исторической перспективе формирование наций совпало и во многом было обусловлено политической и экономической модернизацией обществ и, согласно модернистам, в значительной степени явилось побочным продуктом этих многоуровневых процессов. Это не означает, что конструктивисты отрицают значимость культурного измерения нации.  К примеру, Геллнер определяет национальные государства как “политические единицы, которые систематично и даже с чувством гордости отличают себя по признаку “культуры”... стремясь, вполне успешно, установить культурную гомогенность в пределах своих единиц... приравнивая тем самым суверенитет к культуре [3]. Таким образом, нация определяется в данном контексте как продукт национализма, имеющий свое выражение в культурной форме и встроенный в процесс индустриального развития общества.  Роль националистов состоит в том, чтобы «создать» нацию, т.е. преобразовать широкие массы населения с помощью национальной идеологии. Образовательная система, электронные средства массовой информации и гражданские «ритуалы»,  согласно модернистам,  играют ключевую роль в переводе политической идеологии национализма на уровень как ее индивидуального восприятия, так и самой восприимчивости к ней.

Согласно этнокультурной концепции, «нация» имеет особый аутентичный статус, и национализм, таким образом, означает «пробуждение нации и ее членов к осознанию ее подлинной коллективной сущности [в оригинале ‘self’ – прим. переводчика], так что и нация и ее члены повинуются лишь «внутреннему голосу» сообщества в его чистом виде». Процесс национального пробуждения видится одному из главных сторонников этнокультурализма А. Смиту просто как указание на наличие национального интереса, который существовал и ранее и за пределами идеологии национализма, поэтому роль национальных сил в данном контексте состоит в том, чтобы пробудить нацию и ее членов к осознанию их подлинного внутреннего коллективного «мы» (‘self’).

Итак, различные концепции нации предопределяют различные стратегии нациестроительства, а также различные роли и степень ответственности самих национально ориентированных сил. Если взглянуть на беларусский национальный проект, который был сформулирован в 90-х гг. 20-го века как политическими элитами, так и национальной интеллигенцией и который продолжает своё развитие вплоть до сегодняшнего дня, то можно заметить, что данный проект преимущественно развивался в рамках программы исторического этнокультурализма. Сторонники беларусского национального движения  начали активную работу над новым содержанием национальной идеи, которая была бы глубоко укоренена в прошлом и была подтверждена исторически. Они действовали, словно по наущению А. Смита, как политические археологи, открывая заново и подвергая новой интерпретации общее прошлое с целью возрождения сообщества [4]. В пространстве данного проекта беларусской нации, национальное возрождение означало «анимирование» беларусского прошлого за рамками русского/российского культурного  влияния и создание альтернативной национальной мифологии. Идея европейской Беларуси, либо же образ Беларуси как цивилизационного посредника между Россией и Европой позволяет вывести страну (и нацию) за пределы центра цивилизационного притяжения России и, следовательно, сформулировать альтернативную стратегию ее будущего развития. Рассмотрение под данным углом зрения идеи беларускости в отношении истории 20-го века вызвало справедливое, с данной точки зрения, отрицание какого бы то ни было значения советского истории в формировании беларускости («беларушчыны»). Вместе с тем «беларуская нация» представляется в данном контексте как историческое и культурное сообщество, находящееся в состоянии забытости либо же пассивного участия. 

Акцент на идеях возрожденчества подразумевает призыв к восстановлению нации в своих национальных правах, которая существовала и в досоветский период. В определенном смысле, статус советского наследния – как культурного, так и символического, но также и институционального и социально-политического – становится краеугольным камнем в понимании постсоветского беларусского развития. С точки зрения модернистов, беларусской нации не существовало – в качестве национального сообщества, чье формирование было бы завершено, – до прихода советской власти, поэтому она получила свое окончательное завершение лишь уже в рамках советского государства. Описания процессов нациестроительства в советском государстве, которые в достаточном количестве могут быть найдены в работах западных исследователей (Р. Суни, Т. Мартин, Э. Хобсбаум), изображают советскую модернизацию как альтернативу капиталистической модернизации. Описания становления советской системы практически полностью вписываются в схему формирования наций, которая была реализована западными государствами посредством практик стандартизации – с помощью образовательной системы и других атрибутов процессов модернизации, пусть и осуществленных в социалистическом ключе.

Внутри советского государства одновременно протекали два взаимосвязанных процесса – модернизация всего общества с параллельным конструированием национальных форм социальной и культурной жизни. «Националистическая форма» государства сама по себе имела весьма значительные следствия в отношении конструирования национального воображаемого. Советское государство, которое подверглось процессу интенсивной модернизации, создавало новые средства для более отчетливого выявления своих наций. Процедурный ландшафт модернизирующегося национального государства способствовал созданию «наукообразного конструкта» нации вдобавок к институциональным и культуралистским конструктам. Советское государство посредством организации национальных республик оснастило национальных субъектов необходимыми средствами для того, чтобы они сами могли «вообразить» свои нации.

Не случайно, поэтому, этот конструктивистский аспект советской национальной политики, а также роль советского государства в легимитизации и институционализации беларусской нации и других постсоветских наций часто подчеркивается сторонниками модернистского подхода в их исследованиях нациообразования. Джордж Шопфлин охарактеризовал трансформацию обществ в социалистическую эпоху как «одностороннюю революцию в модернизации». Представляя собой редуцированную форму модернизации, советская трансформация тем не менее была связана с теми сферами общественной жизни, которые непосредственно влияли на национализацию. Первый из них связан с изменениями в социальной структуре общества. Довольно большая часть населения «отстающего» населения была подвергнута процессу модернизации, но не с помощью рынка, а посредством государством. Вторая область связана с трансформациями коммуникационных возможностей в социальном пространстве. Последнее, в свою очередь, создало возможности для нового способа мышления о «нации» как целостном образовании. Параллельно этим процессам, особенно в первую декаду советского правления, происходило развитие национальных языков, а также создавались национальные культурные сообщества. Поэтому, с конструктивистской точки зрения, советское государство в действительности выполняло свою обычную функцию по созданию «национальных контрактов» посредством системы образования, СМИ, гражданских ритуалов и т.д.

В то же самое время, контекст социалистической системы и идеологии, безусловно, оставил свой след в содержании «беларускости». Представители беларусского национального возрождения конца 20-го века предпочитали всячески игнорировать этот факт. В действительности же, в первые годы независимости интеллигенция столкнулось с чрезвычайно сложной проблемой – осуществить сложную «хирургическую» операцию по отделению беларускости от советскостой идеологии. Это могло означать пошаговую де-идентификацию беларускости с советстким массовым сознанием при одновременном насыщении ее альтернативным содержанием. Успех подобного рода операции наиболее вероятен, когда процесс «установки» нового содержания национальной идеи в массовое сознание производится при помощи многочисленных дискурсивных (разьясняющих) и институциональных практик, поддерживаемых государством.

Однако подобный конструктивистский и институциональный аспект понимания нации и национальной идентичности был недооценен национальной интеллигенцией в ее попытке разъяснении национального проекта. Новый проект беларусской нации основывался на открытой конфронтации с советскостью, а также советским и позднее независимым беларусским государством. Проект национальной интеллигенции преимущественно был ориентирован на расширение этнокультурного исторического понимания нации. Он основывался главным образом на формуле противопоставления, артикулированной как пост- и до-советскостой истории беларусов, а также на аналогии с другими восточно-европейскими национальными идеями.

Одна из особенностей данной формулы заключается в установлении тесной взаимосвязи между идеей национального пробуждения и процессами либералиации и демократизации. Действительно, большая часть беларусской националистической риторики заключатеся в утверждении эссенциалистской связки между демократией, либерализацией и национализмом.

Основная логика помещения в один ряд данных феноменов заключается в том, что общее осознание принадлежности к национальному целому представляется важной предпосылкой демократизации. Именно в этом смысле национализм должен был вести к демократизации в бывших социалистических странах. Определение посткоммунизма как результата «революций двойного отторжения» (термин Л. Холмса), заключавшееся в отторжении внешнего доминирования и тоталитарного политического режима, создало впечатление о национализме как освободительной силе.

Некоторые авторы рассматривают национализм как часть символического капитала, который стал основой для процессов системных трансформаций в обществе. По мнению М. Хроха, национализм позволил народам Восточной Европы справиться с социальной дезориентацией, которая возникла в момент коллапса прежней социальной системы. В действительности, он даже имел определенную терапевтическую функцию, и его расширение было связано с востребованностью новых оснований для определения коллективного самосознания в преддверии установления новой демократической системы. Подобное основание и привело к (уже традиционной) связке между демократизацией и национализмом при анализе переходных процессов в странах Восточной Европы.

Однако внимательный анализ показывает, что роль мобилизирующей силы в борьбе за политическую либерализацию, которую сыграл национализм в странах Восточной Европы, не является сущностным фактором самим по себе. Еще в 1951 г. Ф. Херц писал: «Потребность в национальном самоопределении обычно представляется как потребность в свободе. Тем не менее, национальное самоопределение никак не может быть отождествлено с политической свободой. Оно не подразумевает с необходимостью установление демократического политического режима» [5]. И действительно, когда политические и национальные интересы в Центральной и Восточной Европе стали восприниматься как взаимозаменяемые феномены, это произошло в результате смешения социального и национального порядков. Как отмечает Дж. Шопфлин, «национализм может быть прекрасным способом определения идентичности, однако он крайне мало может нам сказать о формах политического участия» [6]. Требование, скажем, свободы прессы или свободы собраний не может вытекать из этнического аспекта национальной принадлежности, хотя на практике это может быть не столь очевидно. К. Купчан пишет об этом еще более прямолинейно: «Национализм сам по себе ничего не говорит о распределении власти среди различных игроков в рамках национального государства. Поэтому в то время как национализм может транслировать идеи, которые могут облегчать функционирование демократии, он также может функционировать в качестве идеологического фундамента для авторитарных режимов» [7].

Национализм в Восточно-Центральной Европе действительно играл важную роль в разрушении тоталитарных режимов, но, по сути дела, он довольно случайно оказался союзником демократии. Более того, ссылаясь на исторический опыт Восточно-Центральной Европы, ряд авторов отзывается о национализме как наиболее опасном конкуренте либерально-демократического течения в процессе политической модернизации в данном регионе. Как отмечает чешский политический исследователь З. Суда, «Страны Центральной и Восточной Европы большую часть девятнадцатого века были заняты тем, что ограничивали и определяли свои национальные идентичности... Эмансипация индивида – ключевая проблема либеральной демократии – не являлась приоритетной задачей. Подтверждением того, что интерес к коллективным проблемам доминирует,  является понятие «национальной свободы», которая понимается как независимость и суверенитет национального государства и которая  абсолютно никак не связана с индивидуальной свободой. Следуя такому пониманию, можно рассматривать как «свободную» любую нацию, живущую в границах государства, являющегося суверенным согласно международным нормам, несмотря на тип политического режима в ней – абсолютистский, авторитарный и даже тоталитарный – в подчиненном отношении к которому находятся его граждане». В этом отношении важно привести здесь точку зрения американского социолога Дэнкворта Рустова, который написал еще в 1970-м, что «национальное единство» может в конечном счете создать условия для развития авторитарного режима [9].

Политические тенденции в различных европейских странах на протяжении последних 15 лет показывают, что идеологический союз между национализмом и либеральной демократизацией в Восточной и Центральной Европе был временным и неустойчивым явлением. Роль, которую сыграли националистические дискурсы в современной Европе, демонстрирует очевидную трансформацию статуса национализма от признанного союзника демократизации до во многих случаях ее открытого антагониста. (Националистическая партия была главным оппонентом либеральных демократических сил на недавних парламентских выборах в Сербии, политическая позиция националистических сил в Польше противостоит либеральной демократической идеологии и т.д.). В некотором смысле националистические дискурсы в европейских странах возвращаются к идеологическим истокам национализма, акцентируя приоритет коллективных ценностей над индивидуальными, характерными для либералистской идеологии.

На основе всех вышепредставленных размышлений можно сделать два главных вывода. Две недели назад мне довелось участвовать в международной конференции по национализму. Большая часть докладов была посвящена современным формам национализма в европейских обществах, национализм же в данных исследованиях был представлен исключительно в негативных категориях. Это доказывает лишь то, что кратковременный идеологический альянс между публичными дискурсами национализма и либеральной демократизации в Европе подошел к своему завершению. В этом отношении необходимо осознавать, что тот смысл,  в котором термины «нация» и «национализм» используются в беларусском (оппозиционном) контексте, где подразумевается, что идея национализма является не подлежащим сомнению союзником демократизации – становится все более и более удаленной от международного контекста восприятия современного националистического дискурса.

Второй вывод касается смысла понятия «нация» в рамках внутреннего политического развития в Беларуси. Как уже отмечалось ранее, подавляющее большинство представителей национально-возрожденческого движения понимают «нацию» в этнокультурном смысле. Это ведет к недооценке возможностей нациестроительства, как это описывается конструктивистскими теориями нации. В то же время необходимо отметить, что беларусский официальный дискурс приобретает отчетливые «националистические» тона; беларусские официальные власти подкрепляют свою легитимность на основе официальной «национальной идеи», постулируя ее в качестве проекта беларусской нации. И данную стратегию нельзя назвать просто «кражей» оппозиционной националистической аргументации. С социологической точки зрения беларусский официальный дискурс артикулирует идею нации как конструируемую сущность, в то время как  различные гражданские ритуалы, государственные праздники, образовательную систему с многочисленными институциональными и культурными попытками являются ни чем иным, как инструментами утверждения атрибутов официальной беларусской идеи относительно того, что люди должны думать о «своей стране».

Это означает, что то преимущество использования националистической риторики в освободительной борьбе, которое существовало в бывших социалистических странах во время их системной трансформации, в беларусском случае часто выглядит как проблема и часто создает дополнительные трудности. Стратегия нациестроительства, базирующаяся на этнокультурной концепции нации, в беларусских условиях авторитарного государства располагает слишком малыми ресурсами для того, чтобы победить в неравной борьбе за беларусскую идентичность в массовом сознании.

Мексиканский социолог Н. Гетирез как-то написал, что основное отличие между национальной идентичностью и другими формами коллективной идентичности (таких как экологические движения, феминистские группы, активисты по борьбе за права человека и т.д.) заключается в том факте, что «эти последние построены по принципу оппозиции к государству, в то время как национальная идентичность не может быть построена таким способом. Она не возникает спонтанно или локально, она должна быть усвоена или приобритена. Именно по этой причине полновесная институциональная поддержка (школы, образовательные кампании, сми) крайне важна для ее формирования [10].

Источники:

[1] Ernest Gellner, Nations and Nationalism, Oxford, 1983, pp. 48-49.

[2] Hobsbawm E. J., Nations and Nationalism since 1789, pp. 9-10.

[3] Ibid., p. 98.

[4] Smith A., Myths and Memories of the Nation, p. 181.

[5] Hertz, F. Nationality in History and Politics. A Psychology and Sociology of National Sentiment and Nationalism. London Routledge & Kegan Paul LTD, Broadway house, 1951, p. 240.

[6] George Schopflin Nationalism and Ethnicity in Europe, East and West. Nationalism and Nationalities, in the New Europe, ed. by Charles A.Kupchan, Cornell University Press, Ithaca and London, p. 56.

[7] Charles A.Kupchan, Nationalism Resurgent, in Nationalism and Nationalities in the New Europe. Ed. by Charles A.Kupchan Cornell University Press. Ithaca and London 1995, p. 194.

[8]Ibid., p. 204

[9]D. Rustow, Transition to Democracy: Toward a Dynamic Model, in : Comparative Politics 69 (4), 1970. 337-363.

[10]Natividad Guetierrez, The Study of National Identity, in Modern Roots. Studies of National Identity, ed. by Alain Dieckoff and Natividad Guetierrez, Aldershot Burlington, 2001, p. 8.