2. Механизмы социального конструирования этнических общностей

 

Самоидентификация

 

Ядро самоидентификации – самоназвание. Самоидентификация может идти значительно дальше этого ядра, но может ограничиться им. Самоназвание является атрибутом этноса. Первый шаг к классификации происходит тогда, когда «мы» получает имя и отделяется от «них». По своей сути это характеристика надындивидуальной реальности этнического поля. Индивиды, рождаясь в нем, застают его уже существующим в качестве внешней структуры. Однако, усваивая его в процессе социализации, они воспроизводят самоназвание через коллективные практики, которые в свою очередь превращаются для новых поколений во внешние, «само собой разумеющиеся» структуры. Самоназвание охватывает определенную культурную, историческую общность, имеющую протяженность не только в социальном пространстве, но и во времени, уходящую корнями в более или менее глубокую старину.

Первоначально воспроизводство самоназвания обеспечивалось через механизмы устной традиции, в цивилизованном обществе оно приобретает официальный характер, закрепляется и поддерживается государством через механизмы переписи, регистрации, систему образования и т.д.

В самоназвании содержится эмбрион иерархии: «Мы» получает четкое обозначение (в древности оно нередко было связано со словом «человек»), а остальные обозначаются в первую очередь как чуждая масса («иностранцы», «немцы», «варвары» и т.д.). «Мы» – это «не-они». И затем уже в этой массе делается более или менее внятное различение^20[20].

Нередко от этнической группы ничего не остается, кроме общего самоназвания. Это чаще всего случается с группами иммигрантов. Герберт Ганс описывает этот феномен с помощью категории «символическая этничность»: в третьем-четвертом поколении иммигрантов потребности в этнической самоидентификации не являются сильными и возникают не часто, поэтому этничность не нуждается в этнической культуре или организации и ограничивается этническими символами – «последним прибежищем этничности» (Gans 1996: 425).

Самоидентификация – это мощный фактор воспроизводства этнически своеобразных форм практики. Если человек не считает себя принадлежащим к этносу Х, то он и не будет вести себя как член этой общности, то есть не будет говорить на этом языке, следовать обычаям, воспитывать детей как членов этноса Х, учить их языку и т.д.

 

Идея общности происхождения и судьбы

 

Идея общности происхождения всех членов данного этноса – это, во-первых, социальный конструкт, который воспроизводится каждым поколением заново; во-вторых, это инструмент социального конструирования этнического поля, его определения, его границы; в-третьих, став ядром исторической памяти народа, эта идея приобретает характер внешней по отношению к индивидам (надындивидуальной) структуры, вынуждая новые поколения воспроизводить свое этническое поле из уже имеющегося материала.

Идея общности происхождения – атрибут любого этнического поля, ядро его исторической памяти. При этом для конструирования этнического поля совершенно неважно, насколько эта идея исторически достоверна. Главное, чтобы члены этноса в своем большинстве разделяли веру в нее^21[21]. Она в равной мере может основываться и на мифах, и на тщательных научных изысканиях. С точки зрения конструирования этноса, различия между разными путями прихода к идее не имеют никакого значения. Главное то, что она позволяет поддерживать в этническом поле атмосферу современной общности, групповое самосознание принадлежности к одному «мы».

Первоначально эта идея существует только в форме мифов, преданий. У многих народов мифология описывает происхождение этноса от одного предка. По мере развития цивилизации она получает научное обоснование: на ее проработку направляются этнография, этнология, археология, история. Очень часто эта идея обретает форму государственной идеологии.

Как в мифологической, так и в научной форме историческая память является инструментом социального конструирования этнического поля. Она носит избирательный характер и направлена на повышение статуса этноса посредством отбора его корней и их иерархического упорядочивания по мере значимости. Это не исключает в развитии исторической памяти тех или иных народов периодов самобичевания, самоуничижения, когда история переписывается в предельно критическом духе и в ней доминируют темные тона (так было в России сразу после Октябрьской революции и в период перестройки, в первые постсоветские годы, в Германии после второй мировой войны и т.д.). Однако эти периоды обычно кратковременны и дают новый импульс позитивному конструированию исторической памяти (Россия второй половины 1990-х гг. дает яркий пример такого возврата к типичной позитивной ориентации исторической памяти). Важнейшим фактором конструирования исторической памяти является социально-политическое развитие настоящего, предъявляющее спрос на историческое обоснование современных идеологий. Государственная идеология превращает идею происхождения этноса в один из инструментов формирования патриотических чувств, что давит на науку в интерпретации фактов.

Историческая память нуждается в постоянном воспроизводстве. Каждое поколение пишет заново историю происхождения своего народа (конструирует ее), но в то же время оно связано накопленным материалом исторической памяти и не может действовать произвольно. Историческая память как внешняя по отношению к индивидам и группам структура навязывает направление и формы воспроизводства идеи общности происхождения.

Представления об общности происхождения часто выступают в качестве фильтра, позволяющего отсеивать «своих» от «чужих». У одних народов этот фильтр имеет весьма формальный характер и открывает дверь для ассимиляции если не всех желающих, то, по крайней мере, тех, кто в этом нуждается и подвергается реальной культурной ассимиляции. Здесь учет крови как маркера происхождения не играет особой роли. «Своим» можно стать в результате культурной ассимиляции. У других народов фильтры, контролирующие вхождение в этническое поле, носят жесткий характер и привязаны к контролю общности крови^22[22].

Идея общности происхождения является эффективным инструментом формирования не только атмосферы этнического поля, но и его границ. Историческая память акцентирует внимание на том, что «наше» происхождение отличается от «их» корней. «Мы» – это не «они» уже с древних времен. И чем сильнее нынешнее стремление размежеваться, тем активнее в прошлом поиски разных истоков. Так, современная украинская историография, работающая на потребность укрепления независимости постсоветской Украины, стремится развести русскую и украинскую историю уже на уровне их истоков и рассматривает Киевскую Русь как очаг именно украинского государства. Таким образом, историческая память используется как материал для укрепления современных границ этнических полей.

Из идеи общности происхождения вытекает идея общности судьбы (истории), ставшая составной частью большинства определений нации, этноса^23[23].

 

Определение границ через историю конфликтов

 

Если идея общности происхождения – это ядро исторической памяти народа, то описание войн и других форм конфликтных отношений с соседями – основное ее содержание. Мифы, легенды, исторические монографии и учебники фокусируют внимание прежде всего на конфликтах.

И это отнюдь не связано с тем, что войны играли ключевую роль в прогрессе или их изучение помогает понять настоящее. Войны, на мой взгляд, играли в истории человечества мизерную роль по сравнению с наукой, техникой, художественным творчеством. Влияние войн былых столетий и даже десятилетий почти неуловимо в структуре современной жизни. Однако история войн, постоянно воспроизводимая в мифологических, научных и художественных формах, играет огромную роль в конструировании границ этнических полей. И школьники из поколения в поколение изучают детали былых сражений.

Дело в том, что история конфликтов – это прекрасный материал для конструирования границ этнического поля и формирования атмосферы сплоченности, патриотизма, национализма. В этих войнах – источник вдохновения для последующих поколений: в одних случаях они стимулируют национальную гордость как строительный материал этнической границы («мы» победили «их» в таком-то году), в других формируют отчуждение, недоверие, обиду («они» «нас» когда-то грабили и угнетали), что также работает на конструирование границ этнического поля.

Процесс конструирования этнических границ посредством формирования и воспроизводства исторической памяти совпадает с процессом конструирования этнокультурной иерархии: «они» – это те, кто морально, культурно, а порою и интеллектуально уступали «нам». Если «они» завоевывали «нас», это тормозило наше развитие, разрушало экономику и культуру, в то время как завоевание «нами» «их» земель толкало прогресс вперед, поскольку мы приносили туда что-то новое, открывали возможность формирования полезных связей и т.д.

В учебниках истории, исторических романах и фильмах красной нитью проходит простая объяснительная схема: если «мы» побеждали, то в результате морального, интеллектуального превосходства, героизма и т.д., а если проигрывали, то потому, что «нам» не хватало патронов, «нам» мешали плохая погода, климат, которые тоже работали на «них». Даже в современной чеченской войне (особенно первой) нередко слышались сетования на то, что у чеченцев хорошее оружие, выучка, полученная у иностранцев, знание местности, численное превосходство и т.д.

 

Этническая социальная сеть

 

Внутри этнического поля часто возникает социальная сеть, представляющая собой материальное содержание поля. Это разнообразные отношения (экономические, брачные, в сфере досуга и т.д.), которые строятся на основе учета этнической однородности их участников. В такой сети принадлежность к одному полю является основанием для большего доверия, что открывает двери для кредитования, приема на работу, вступления в брак и т.д. Такие сети связывают этническое поле бесчисленными нитями отношений между индивидами. Наличие их особенно важно для сохранения периферийных участков этнических полей, оторванных от основного массива (например, общины иммигрантов). В этом контексте этничность рассматривается как символ наличия каких-то важных качеств, которые необходимо учитывать при рациональном формировании деловых, брачных и т.п. сетей.

Одним из проявлений этнических сетей является феномен этнического предпринимательства. Оно бросается в глаза во многих странах мира, и Россия не является исключением. Мелкие торговцы, владеющие лавками, маленькими кафетериями или торгующие на городских рынках, – это чаще всего мигранты из других стран. Несмотря на непростой процесс адаптации в чужой стране, многие из них успешно выдерживают мощную конкуренцию. Одной из причин их успеха является создание и поддержание социальных сетей, которые связывают воедино разрозненных иммигрантов, разбросанных в чуждой и порою недоброжелательной по отношению к ним среде. В основе сетей лежат прежде всего тесные семейные узы, обеспечивающие ведение семейного бизнеса, в котором особенно высока степень взаимного доверия и взаимопомощи. Домохозяйство и фирма сливаются в неразрывное целое, готовое работать круглые сутки. Семья окружена сетью родственных отношений, нередко увязывающих воедино несколько семейных фирм. Из родственных сетей вырастают земляческие: среди иммигрантов, обосновавшихся в одном городе, нередко наблюдается повышенная концентрация не просто выходцев из одной страны^24[24], но людей, приехавших из одного района или даже деревни. Земляческие узы перерастают в чисто этнические. В результате масса разрозненных иммигрантов в чужой стране оказывается связанной воедино бесчисленными личностными связями и надындивидуальными предпочтениями на основе этнической общности, которой придается значимость важного качества.

Обычно этнические сети игнорируют государственные границы и опутывают как родину, так и другие страны, что дает этническому предпринимательству дополнительные преимущества уже в системе международной торговли и обеспечивает соединение осколков этнического поля, разбросанных по всему миру. Очень часто эти связующие нити, пересекающие государственные границы, являются кровнородственными или земляческими.

При определенных условиях такая этническая сеть, будучи вплетенной в рыночные отношения, способна превратиться в социальный капитал. Его наличие или отсутствие выступает важным фактором формирования этносоциальной иерархии.

Люди сами конструируют социальную сеть внутри этнического поля для облегчения решения проблем. Но, будучи созданной, сеть превращается во внешнюю по отношению к ее творцам структуру, требует больших усилий на ее поддержание, диктует ее участникам свою логику поведения.

 

Язык как механизм социального сплочения и закрытия этнополя

 

Этническое поле – это совокупность принятых форм взаимодействия, коммуникации. Ключевую роль среди них играет национальный язык. Общность языка открывает возможности для интенсивного и глубокого общения, отсутствие ее создает четкие границы, через которые можно общаться только с помощью жестов. Посредством национального языка наглядно определяется грань между «нами» и «ими». «Они» – это те, кто не в состоянии понимать «нас»^25[25].

Национальный язык как атрибут этнического поля обладает принудительной силой: незнание его ведет к социальной изоляции со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями. В свою очередь, знание языка открывает доступ к социальным сетям, повышающим статус индивидов, включенных в них.

Изучение иммигрантами языка большинства – это стратегия взламывания, разрушения этнической границы. Большинство по-разному реагирует на такое вторжение: в одних случаях, когда господствует ориентация на ассимиляцию пришельцев, это приветствуется и чужаки, говорящие на местном языке, включаются в круг своих; когда же имеет место тенденция самозакрытия большинства, то конструируется дополнительный элемент закрытия границы – акцент. «Наш» – это тот, кто говорит «правильно» и без акцента, а наличие последнего – это маркер принадлежности к чужакам, которые хотят «примазаться» к «нам». Чаще всего в рамках больших этносов прослеживаются обе тенденции одновременно при преобладании в данный момент одной из них.

 

Внешняя идентификация

 

Для конструирования этнического поля порою недостаточно самоидентификации ее членов^26[26]. Представления окружающих являются внешней структурой, ограничивающей свободу самоконструирования этноса. Более того, этническая самоидентификация часто является результатом внешней идентификации.

Идентификация группы извне выступает важным дополнительным инструментом формирования этнических границ. Порою внешний инструмент может оказаться главным. Это имеет место в тех случаях, когда меньшинство стремится ассимилироваться, слиться с большинством, которое в ответ применяет стратегию исключения, заставляя членов меньшинства оставаться в своем этнополе и поддерживать его существование. Так случилось с немецкими евреями, которые к 1930-м гг. были в значительной степени ассимилированы. Однако волна государственного антисемитизма в нацистской Германии заставила всех тех, кто давно считал себя немцами, вернуться к своей еврейской самоидентификации. Аналогичную роль в формировании еврейского этноса играл и играет антисемитизм и в других странах мира. Возможно, не будь его, не было бы и государства Израиль и израильской нации.

Особенно важную роль в конструировании этнического поля или его сохранении внешняя идентификация играет при наличии у данного этноса каких-то физических отличий (цвет кожи, волос, разрез глаз и т.п.). Подобные признаки играют роль маркера, по которому окружающие опознают этническую принадлежность или принадлежность к группе этносов. Это расовый механизм конструирования этнического поля. Нередко расовые различия оказываются почти непреодолимым препятствием на пути размывания этнических границ. Классический пример – негры в США. Привезенные в Новый Свет вместе с первой волной колонистов, негры остаются обособленной этнокультурной общностью, называемой сейчас «афроамериканцами», в то время как белые колонисты сливаются с общей массой белых американцев уже во втором поколении. Видимо, такие же расовые механизмы обеспечивают сохранение границ армянского, грузинского и ряда других этнополей в среде коренных жителей Москвы или Санкт-Петербурга, чьи предки когда-то вышли из Армении или Грузии.

 

Стереотипы

 

Среди инструментов конструирования этнического поля важное место занимают стереотипы, т.е. упрощенные представления о характерных чертах своего и чужого этноса. Они позволяют людям составить наглядную карту полиэтнического социального пространства, в котором они живут. Наличие такой карты облегчает ориентацию в этом пространстве. В то же время карта этнических стереотипов является и инструментом конструирования своего и чужих этнополей: стереотипные характеристики формируют устойчивые формы межэтнических отношений, определяют характер границ. Стереотипы формируют этническое поле как изнутри (автостереотипы), так и извне.

Внешнее окружение формирует стереотипные представления о культуре данного этноса, которые в условиях непосредственных интенсивных контактов перерастают в устойчивые социальные ожидания. Особенно сильно этот механизм срабатывает в отношении этнических меньшинств, проживающих в условиях постоянного и активного взаимодействия с большинством. Внешние ожидания порою приобретают характер внутренних культурных норм. Члены этноса, не оправдывающие ожиданий большинства, определяются как «не настоящие» или маскирующиеся, поэтому стремление быть «настоящим» членом данного этноса в глазах окружающих в определенных обстоятельствах толкает к реализации ожиданий окружения. Здесь срабатывает механизм стигматизации («клеймения»): социальные ожидания среды обладают принудительной силой, толкающей членов данного этноса в условиях взаимодействия к поведению в рамках ожидаемых образцов.

Особенно заметную роль внешняя среда играет в конструировании границ этнического поля. Не только члены этноса решают, где кончаются «свои» и начинаются «чужие», но и «чужие» определяют границы данного этноса. Их представления о границах этнического поля ведут к тому, что те члены этноса, которые в силу тех или иных процессов оторвались от него, вопреки их нынешней самоидентификации загоняются окружением назад, в рамки покинутого ими этнополя.

Внешняя среда, реагируя на этнос, структурирует его ответную реакцию. Поэтому порою ключ к пониманию ряда черт культуры, психологии малых этносов лежит в поведении окружающего большинства^27[27]. Чтобы выжить, меньшинство вырабатывает устойчивые навыки адаптивной стратегии, которая в значительной мере отражает структуру отношения к нему большинства, закрепленную прежде всего в стереотипах.

Этнические стереотипы по самой своей природе являются инструментом конструирования социальной иерархии и ее поддержания через обоснование. Автостереотипы обычно подчеркивают достоинство «своих». Наличие среди автостереотипов самокритичных элементов не отменяет этого правила. Многие элементы самокритики порою несут в себе критический заряд лишь в глазах посторонних наблюдателей. Например, в русских автостереотипах красной нитью проходит пьянство, но в контексте русской народной культуры умение много пить – это не порок, а большое достоинство, а последствия чрезмерного употребления алкоголя – всего лишь повод для безобидной, отнюдь не самоуничижительной иронии.

В то же время стереотипы «чужих» явно подчеркивают негативные черты, а ирония носит далеко не безобидный характер. При этом описание «чужих» в стереотипах отражает ценностную иерархию народной культуры именно данного этноса. Поэтому истинный характер стереотипа вне контекста трудно уловим, так как на этнической границе достоинство нередко превращается в недостаток и наоборот.

Порою имеет место феномен стигматизированной идентичности. Суть его состоит в том, что в полиэтнических обществах этнические группы, не имеющие доступа к властным ресурсам и стигматизированные как носители относительно низкой культуры, стремятся отказаться от своей национальной культуры и быстрее слиться с большинством, скрывают свою национальную принадлежность (Скворцов 1996: 70-71). В этом случае стереотипы большинства не только конструируют этническую иерархию, но и ведут к самоликвидации ее низшего слоя. Феномен стигматизированной идентичности довольно широко распространен как в нашей стране, так и за рубежом^28[28].

 

 

Этнический конфликт как фактор формирования границы

и силового характера этнополя

 

Этнический конфликт усиливает рост самосознания и противопоставления «нас» «им». В условиях конфликта граница этнического поля укрепляется как изнутри^29[29], так и извне.

В условиях такого конфликта даже убежденные космополиты вынуждены вспомнить о своей национальности. А если им удается это забыть, инонациональное окружение напомнит об этом своей подозрительностью, настороженным отношением. Во время Великой Отечественной войны советские немцы были подвергнуты этническим чисткам по простому критерию – этнической принадлежности, зафиксированной в паспортах. Во время войны в Чечне в 1994-1996 гг. все чеченцы вне Чечни оказались под особым контролем органов правопорядка России, подвергались постоянным проверкам и превентивным репрессиям. В такой ситуации власть большинства не позволяла забыть об этнической принадлежности и вырваться за пределы этнополя.

Логика борьбы толкает к самоорганизации, в том числе политической и военной, что придает этническому полю существенно более высокую степень внутренней сплоченности и позволяет его членам значительно более четко определять и поддерживать границы.

Конфликт формирует атмосферу этнического поля, обладающую принудительным потенциалом: противник представляет угрозу всем обитателям данного поля и вызывает рост национального самосознания, страх толкает к сплочению как средству самозащиты. Соответственно, всякие проявления нелояльности, пренебрежения к национальной культуре, традициям, непатриотизма воспринимаются как предательство и вызывают внутренние более или менее жесткие негативные санкции. При этом даже мелкие ритуальные элементы символического обозначения своей этнической принадлежности приобретают принципиальную значимость. В такой ситуации особенно четко проявляется характер этнического поля как поля силового. Так, попытки российского правительства восстановить в Чечне «конституционный порядок» с помощью военных действий привели к исчезновению внутренней оппозиции, сплочению большей части чеченского народа вокруг сепаратистов.

Этнический конфликт – это борьба по поводу границ этнических полей и территорий, на которых они существуют. Победа одной стороны ведет к ущемлению другой. Таким образом, этнический конфликт – это борьба по поводу формирования, сохранения или реструктурирования этносоциальной иерархии.

 

Религия как механизм конструирования этнического поля

 

Большинство населения Земли исповедует так называемые «мировые религии». Поэтому жесткой связи между религией и этническим полем обычно нет. Исключением, пожалуй, является иудаизм, являющийся мировой религией одного народа, что ведет к переплетению еврейской национальной и религиозной культур. Однако мировые религии в контексте этнической культуры приобретают более или менее ярко выраженные особенности, что превращает их в часть национальной культуры.

Нередко религиозные различия совпадают с этническими границами на одном из направлений. В этом случае религиозная принадлежность может выступать как маркер этничности. Ситуация этнического конфликта часто ведет к усилению позиций религии как ключевого элемента национальной культуры. Так было с православием в период монголо-татарского ига на Руси и польского господства в Малороссии. Для поляков в условиях расчленения страны и длительного периода отсутствия национальной независимости католичество выступило в качестве этнического маркера. Совершенно не случайно всплески национального самосознания и этнических конфликтов в СССР и постсоветском социальном пространстве совпали с религиозным возрождением.

Порою религиозные различия ведут к формированию этнической границы. Так, боснийские мусульмане до 1960-х гг. рассматривались соседями как исламизированные сербы или хорваты (Скворцов 1996: 57). По сути дела, они сформировались в особую этническую общность, ведущую свое начало с момента исламизации и, видимо, окончательно оформившуюся в период войны в Боснии в 1990-е гг. Аналогична судьба и мусульман в Болгарии: их считали исламизированными болгарами, но постепенно они сами и их окружение стали использовать определение «болгарские турки». В период правления Т.Живкова была сделана попытка усилить однородность болгарского народа: всем «болгарским туркам» в принудительном порядке сменили мусульманские имена на славянские, ссылаясь на то, что они были исламизированы насильно. Однако в конечном счете эта попытка реинтеграции мусульман в болгарский этнос не удалась. Сербы и хорваты говорят на одном языке, и одним из важнейших маркеров этнических различий между ними является религия: в сербском этнополе традиционно господствует православие, в хорватском – католицизм. В Грузии аджарцы – это исламизированные грузины, превратившиеся в субэтнос грузинского народа.

Религиозные инструменты конструирования этноса толкают к формированию иерархии. Почти все религии претендуют на то, что именно их представления о Боге, именно их ритуалы и нормы являются истинными, следовательно, все остальные – это более или менее опасное заблуждение, ересь. Соответственно, и народы иерархически упорядочиваются в зависимости от того, какую – «истинную» или еретическую – религию они исповедуют.

Для иммигрантов религия играет особенно большую роль как инструмент поддержания этнических границ и корней. Не удивительно, что иммигранты часто склонны к обращению к религии, к которой на прежней родине могли быть совсем равнодушны. Наиболее ярко это проявляется в жизни такой нации иммигрантов, как Соединенные Штаты, выделяющейся в современном западном мире необычно высоким уровнем религиозности.

 

Народные обычаи и ритуалы

 

Все этносы имеют более или менее устойчивые комплексы обычаев, ритуалов. Одной из их функций является поддержание границы между «своими» (теми, кто придерживается этих обычаев) и «чужими» (теми, кто имеет иные обычаи). Следование обычаям превращает этнические границы в видимые, легко распознаваемые. Обычаи проявляются в виде форм организации повседневной жизни людей в пределах одного этнического поля.

Феномен этноцентризма обеспечивает иерархическое упорядочивание своих и чужих обычаев, ритуалов. Свои обычаи воспринимаются как «естественные», «нормальные», как проявление «настоящей культуры», в то время как «их» обычаи кажутся в лучшем случае «странными и смешными», в худшем – «дикими».

 

Потребность в этническом поле как семейном очаге макроуровня

 

Атмосфера традиционного этнического поля доиндустриального типа стабильна, однообразна и для познавшего иную жизнь кажется удушливой. Не удивительно, что люди, вырвавшиеся из своих моноэтничных сел в многонациональные города, поначалу упиваются их пестротой и стараются избавиться от патриархального налета. Такая же атмосфера воспроизводится иммигрантами в больших чужих городах. Именно в ней возникла метафора Америки как огромного «плавильного котла», в котором выходцы из разных народов «переплавляются» в новый сплав американской нации. И нынешняя критика этой метафоры объясняется не ошибками породившей ее Чикагской школы, а тем, что критики живут уже в иной атмосфере. Аналогичным образом советская индустриализация порождала новые города, куда стекались многонациональные ручьи из всех республик СССР и попадали в атмосферу «плавильного котла» того же типа, который был замечен в Америке первой четверти ХХ в. Падение в результате перестройки «железного занавеса» было встречено большинством жителей СССР, а затем постсоветских государств с восторгом. Люди с жадностью глотали американскую массовую культуру, учились пользоваться диковинными предметами западной бытовой техники, насыщали язык массой английских слов и т.д. Модернизация, глобализация, ломая или размывая границы этнических полей, поначалу почти всегда (если они не связаны с военным насилием) вызывают эйфорию восторга. В этой атмосфере появляются теории и массовые иллюзии о грядущем слиянии всех народов или части из них в одну новую общность. Дань этим настроениям отдали теоретики и простые граждане и Америки, и СССР, и многих других стран.

Между тем человек, вырвавшийся из душного дома, через некоторое время начинает ощущать, что открытый простор в определенный момент вызывает чувство дискомфорта. И люди приходят к банальному выводу: многоцветная улица не может заменить дома.

В результате почти повсеместно на определенном этапе модернизация, индустриализация, глобализация начинают провоцировать развитие потребности в восстановлении размытых границ этнического поля и его душной, но уютной атмосферы. Отсюда парадокс: везде, где так эффективно начиналась работа «плавильных котлов», через некоторое время начинается ностальгия по этничности. Америка осознала этот поворот начиная примерно с 1960-х гг. В Западной Европе, быстро движущейся к политической и экономической интеграции, существуют мощные тенденции к воспроизводству, укреплению этнических границ, к формированию атмосферы этнической сплоченности. В результате единая Европа при ее рассмотрении с близкого расстояния оказывается чрезвычайно пестрой, а население большинства стран стремится эту пестроту сохранить и даже усилить.

С аналогичным процессом столкнулся во второй половине 1980-х гг. и СССР. Идея «советского народа как новой исторической общности», ранее не вызывавшая больших возражений даже на уровне кухонных дискуссий, вдруг стала провоцировать аллергию, восприниматься как нечто совершенно бредовое. Народы бросились из СССР, как жильцы из коммунальной квартиры. На смену идее советского народа пришла острая ностальгия по национальным корням, по самобытности, подкрепляемая обвинениями в адрес советского режима, стремившегося эту самобытность разрушить. Возникла массовая потребность в восстановлении прочных границ этнических полей и соответствующей атмосферы. Отсюда поиск русской и иных национальных идей. Носителями этой потребности являются и политическая элита, и достаточно широкие народные массы.

 

Конструирование и поддержание

отношений большинства-меньшинства

 

В полиэтнических обществах социальное пространство чаще всего делится на большинство и меньшинство. Первое поле занимает доминирующие, второе – подчиненные позиции. Эта структура отношений большинства-меньшинства поддерживается через самые разнообразные механизмы: численный перевес, экономическое, политическое и культурное господство (см. подробнее Ильин 1998 (а). Господствующее большинство заинтересовано в конструировании и поддержании такой иерархии и использует для этого самые разные средства. Экономические, политические и культурные интересы толкают к воспроизводству иерархии, что требует довольно четкого определения и охраны границ этнических полей.

 

Этническая элита

 

Борьба элит – универсальная характеристика всех обществ. Одним из инструментов этой борьбы является исключение конкурентов по тому или иному критерию, среди которых видное место занимает этническая принадлежность (национальность). Борьба элит при определенных обстоятельствах ведет к феномену, который в последние годы называют «разыгрыванием национальной карты». В этом контексте этническая принадлежность участника борьбы пропускается через призму ценностной системы и превращается либо в большое достоинство («наш»), либо в страшный недостаток («чужой»). Прибегая к этому методу, элиты начинают заниматься обозначением границ этнических полей, копаться в принадлежности конкурентов к тому или иному полю, порою проводя сложные генеалогические изыскания, чтобы доказать, что бабушка конкурента была «чужая». Маркировку границ этнических полей как оружие борьбы элит используют как этническое меньшинство, так и большинство^30[30]. Таким образом, члены этнических элит, борясь, в сущности, за свои личные или групповые интересы, играют ключевую роль в конструировании границ этносов и наций^31[31].

Успех борьбы очень часто зависит от способности элиты мобилизовать массы на свою поддержку. В результате в процесс конструирования и маркировки этнических полей вовлекаются широкие слои населения. Вопросы относительно того, кто «свой», а кто «чужой», какие проявления культуры – «наши», а какие навязаны извне, где проходят границы физического пространства, занимаемого каждым этнополем, превращаются в центральные проблемы повседневной жизни масс, вовлеченных в борьбу.

Элита, разыгрывающая национальную карту, начинает борьбу за теплое место под солнцем и оттеснение этнически чуждых конкурентов, но эта борьба имеет тенденцию к перерастанию в процесс формирования или реструктуризации этносоциальной пирамиды, охватывающей все социальное пространство, а не только его элитарные участки^32[32].

Этническая элита в состоянии поднять национальное движение, вызвать конфликты, обеспечить с их помощью сплочение членов своей этнической общности, резко обозначить межэтнические границы. Однако сконструированная элитой обновленная этническая карта становится независимой от ее творцов, превращается по отношению к ним во внешний структурный фактор. Так, этническая элита, начав мобилизацию соплеменников на вполне мирную борьбу за власть под невинными лозунгами национальной культуры или справедливого представительства, вызывала порою пожар, в результате которого коренным образом менялась этническая карта (Карабах, Приднестровье, Чечня, Осетия и Ингушетия).

 

Этнические организации

 

Возникновение национальных движений имеет тенденцию превращения их в общественно-политические организации и политические партии. В этом случае наиболее активная часть этноса оказывается в рядах формальной организации, нередко вовлекающей довольно широкие массы населения. В рамках этнического поля формируется внутренняя политическая стратификация: на вершине находится лидер или группа лидеров, затем актив, ниже – масса рядовых участников движения, на самом дне – «болото» (члены этноса, которые в силу тех или иных причин не участвуют в движении). Нередко движения в качестве своего ядра имеют формальные организации. Появление их придает границам этнополя жесткий характер.

 

Национальное государство

 

Имеется масса литературы, в которой трактуется понятие нации. В принципе, выделяют две основные традиции. Первая (ее порою называют германской) под нацией понимает культурные общности людей, связанные единством происхождения. Нередко акцент делается на единстве биологического происхождения (общности крови). В одной разновидности эта традиция в атрибуты нации не включает единство территории хозяйственной жизни, в другой – считает их обязательными. Понятие нации в данной традиции является синонимом понятия «этнос». В этой традиции нация, по словам В.Тишкова, рассматривается как «этнокультурная категория, как общность, имеющая глубокие исторические корни, социально-психологическую или даже генетическую природу» (1996: 211). Эта традиция получила распространение в Германии, Австрии, Восточной Европе, России, была воспринята советским обществоведением.

Вторая традиция идет из революционной Франции и принята не только в современной Франции, но и в Великобритании, значительной части Западной Европы, США. Эту традицию называют этатической. Суть ее при абстрагировании от частностей можно сформулировать так: нация – это этнос, организованный в государство. Или другой вариант той же идеи: нация как «политическая общность или согражданство» (Тишков 1996: 211). Именно в таком смысле данное понятие и используется в этой работе.

Нация – это национальное государство, или, как часто говорят, «нация-государство». С точки зрения субстанционалистской традиции национальное государство вырастает как проявление внутренних, исторически сложившихся, культурных и социально-психологических качеств данного народа. Это придает ему своего рода «естественный» характер. Нация – это нечто данное, объективно возникшее.

С точки зрения конструктивизма, «нация – это политический лозунг и средство мобилизации, а не научная категория». Понятие «нация-государство» или «национальное государство» «является одной из грандиозных мистификаций…, ибо сегодня нет государств, входящих в ООН, которые не считали бы себя государствами-нациями. А это означает, что они всего лишь государства, а их «национальная» атрибутика – это не более, чем средство дополнительной легитимности» (Тишков 1996: 215).

Структуралистско-конструктивистская парадигма исходит из того, что нация – это социальная конструкция, но она является результатом многовекового процесса социального конструирования, а нынешние элиты – это не творцы нации, а продолжатели этого процесса, их роль в нем не стоит переоценивать. Они могут подстегнуть массу националистическими лозунгами, сыграть на ее национальных чувствах, скорректировать ее деятельность по формированию или воспроизводству нации, но они не могут организовать это на пустом месте. Иначе говоря, элиты, опираясь на государство или другие организации, конструируют нацию, но для успеха этого процесса они нуждаются в уже возникших структурных предпосылках. Кроме того, нация как результат социального конструирования многих поколений людей сама является социальной структурой, игнорировать которую можно лишь на словах.

В этом случае государство превращается в главный инструмент воспроизводства этноса, поддержания границ этнических полей (как своих, так и чужих), укрепления отношений большинства-меньшинства. В одних случаях государство открыто провозглашается органом определенного этноса, в других – государство фактически выступает в качестве органа воспроизводства определенного этноса и поддержания этнической иерархии, например через государственный язык, охрану традиций, норм этнического большинства и т.д. Этнос, организованный в государство, использует государственную машину для постоянного воспроизводства этнополя посредством рычагов государственной политики.

Несмотря на любые декларации, все нации в многонациональных обществах^33[33] строятся на основе этноса-большинства в качестве ядра. Само понятие нации как этноса, организованного в государство, предполагает этносоциальную иерархию: на вершине этнос, образующий ядро нации, затем все остальные со статусом этнических меньшинств или без такового. Поэтому почти неизбежный результат формирования национального государства – возникновение иерархии этнического большинства-меньшинства.

Феномен нации как этноса, организованного в государство, неизбежно содержит в себе тенденцию к перерастанию в этнократию. Эту тенденцию можно сдерживать, маскировать, но до конца ее устранить нельзя, ибо само существование государства предполагает использование в качестве базовых ряда компонентов этнической культуры.

 

Национализм как идеология национального строительства

 

Так называемое «национальное государство» – это устойчивая форма взаимодействия людей, преследующих те или иные цели. Одним из важнейших источников вдохновения для строительства нации и национального государства является национализм. Овладев умами людей, он выступает как программа их деятельности, обеспечивающая создание и воспроизводство нации.

Поскольку есть две традиции понимания нации, то есть и два вида национализма: гражданский (государственный) национализм и культурный (этнический) национализм. Первый основывается на представлении о нации как политической общности, а в основе второго – представления о нации как исторически сложившейся социально-психологической и даже генетической общности (Тишков 1996: 211). Гражданский национализм почти равнозначен понятию патриотизма.

Этнический национализм – это идеология и движение в защиту прав определенного этноса. Поскольку представления о том, какими правами должен обладать тот или иной этнос, очень субъективны, то и само понятие национализма оказывается размытым. Борьба за права этноса всегда предполагает задачу отвоевать эти права у другого этноса. При этом нередко трудно определить, где защита своих прав перерастает в ущемление чужих. Поэтому в зависимости от конкретного контекста понятие национализма может нести позитивную, нейтральную или негативную оценку. В советской и российской традиции, нагруженной озабоченностью за судьбу империи, доминирует негативное определение^34[34]. В современном западном обществоведении это понятие нейтрально^35[35].

Этнический национализм ведет к борьбе за права своего этноса, к борьбе, которая при определенных условиях перерастает в наступление на права других этносов. Универсальный путь к достижению этой цели – создание национального государства, которое основывается на демографическом и культурном доминировании одного этноса. Другие этнические общности приобретают в нем статус этнических меньшинств. При определенных условиях национальное государство имеет тенденцию перерастания в этнократию, то есть в систему правления, при которой представители доминирующего этноса получают ярко выраженные привилегии по отношению к этническим меньшинствам.

 

Государственный язык

 

Одним из ключевых направлений формирования этнической культуры является установление государственного языка как официального средства общения в рамках данного государства. Даже в полиэтническом обществе государство обычно определяет язык одного этноса в качестве языка официального делопроизводства, за этим следует его обязательное преподавание для всех жителей страны, использование знания этого языка в качестве критерия контроля над уровнем образованности и развития при поступлении в университеты, принятии на работу и т.д. Таким образом, этнический язык поддерживается в качестве ведущего средства общения силой государства.

В самом демократическом государстве наличие официально провозглашенного или фактически существующего государственного языка выступает как мощный инструмент этносоциальной стратификации. В простейшем случае эта официальная иерархия имеет два уровня: государственный и прочие языки. В более сложных случаях иерархия имеет несколько этажей: общегосударственный, официальный региональный, а порою и субрегиональный язык, прочие языки, не имеющие официального статуса. Так, в СССР фактически в качестве государственного языка выступал русский, в союзных республиках наряду с русским – язык титульного этноса, в рамках ряда союзных республик существовали автономные республики, округа со своими официальными языками, на самом низу пирамиды – языки прочих народов, не имевших своих государственных образований. В постсоветской России наряду с государственным русским во всех республиках в составе РФ действуют официальные языки второго (республиканского) уровня, также поддерживавшиеся силой государства. Существование, развитие и использование всех прочих языков – это частное дело граждан.

Те, для кого государственный язык является родным, неизбежно оказываются в привилегированном положении. Никакие конституционные гарантии и институты не в состоянии устранить это неравенство.

 

Официальная идентификация

 

В ряде стран, в том числе в СССР, национальная принадлежность являлась или является одной из важнейших паспортных характеристик. В одних случаях официальная идентификация фиксирует самоидентификацию, в других делается попытка ввести объективные критерии официальной идентификации этничности. Это становится особенно важным в тех случаях, когда разные этнические поля имеют различия в официальном статусе (дискриминируются или получают привилегии)^36[36].

С помощью этого механизма индивиды буквально загоняются в этнические поля, порою в те, с которыми давно утратили всякие отношения в результате ассимиляции и связаны лишь памятью о происхождении предков. Члены многих этносов нередко требуют такого официального закрепления национальной принадлежности, в том числе и посредством принудительных процедур, удерживающих в этническом поле тех, кто стремится его покинуть. Так, введение в постсоветской России новых паспортов без указания национальности было воспринято в ряде республик как посягательство на национальные права. Для этнических меньшинств официальная фиксация в паспорте национальности – это эффективный инструмент торможения ассимиляции. Но для тех представителей меньшинств, которых волнует не разрушение этнических границ, а предотвращение их стигматизации как чужаков, устранение официальной фиксации национальности – прогрессивная мера, создающая условия для свободы личности.

К этой же категории официальных принудительных маркеров этничности относится фамилия. Это символический предписанный статус: ее никто не выбирает, она принимается с рождением и может изменяться в связи с замужеством (иногда женитьбой), фиксируется во всех документах, сопровождающих индивида на протяжении всей жизни. Поскольку основная часть фамилий указывает на этническую принадлежность, они выполняют функцию маркировки членов этноса, где бы они ни находились^37[37].

 

Библиографический список

 

•     Баграмов Э.А. Нация как согражданство? // Независимая газета. 1994. 15 март.

•     Бауэр О. Национальный вопрос и социал-демократия. СПб., 1909.

•     Бромлей Ю. Очерки теории этноса. М.: Наука, 1983.

•     Геллнер Э. Нации и национализм. М.: Прогресс, 1991.

•     Гохман М. Рецидивист-оптимист по имени Алик // Лица. 1998. № 3. С.64-70.

•     Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. 2-е изд. Л., 1989.

•     Здравомыслов А.Г. Релятивистская теория нации и рефлексивная политика // Интеграция и дезинтеграция в современном мире: Россия и Запад. М., 1997.

•     Здравомыслов А.Г. Этнополитические конфликты и динамика национального самосознания россиян // Куда идет Россия? Социальная трансформация постсоветского пространства. Часть III. / Под ред. Т.И.Заславской. М.: Аспект Пресс, 1996.

•     Ильин В.И. (a) Ключевые факторы национальных отношений в Республике Коми // Регионология. 1994. № 1. С.23-37.

•     Ильин В.И. (б) Отечественный расизм // Рубеж: Альманах социальных исследований. 1994. № 5.

•     Ильин В.И. Республика Коми: этнос и политика // Исследования по прикладной и неотложной этнологии. № 83. М., 1995.

•     Ильин В.И. Государство и социальная стратификация советского и постсоветского обществ (1917-1996). Опыт структуралистско-конструктивистского анализа. Сыктывкар, 1996.

•     Ильин В.И. (а) Этнос как результат социального конструирования // Человек и этнос: философия, социология, этнология: Учебное пособие. Сыктывкар, 1998 . С.35-62.

•     Ильин В.И. (б) Социальное конструирование национального меньшинства // Этнические стереотипы в меняющемся мире / Под ред. Е.П.Батьянова и А.Н.Калабанова. М., 1998. С.7-25.

•     Ильина М., Ильин В. Штрихи к социальному портрету «челнока»: кейс-стади сыктывкарского рынка // Социальная стратификация: история и современность. Сыктывкар, 1996.

•     Ильина М., Ильин В. Торговцы городского рынка: штрихи к социальному портрету // ЭКО. 1998. № 5.

•     Каутский К. Национализм и интернационализм. Пг., 1918.

•     Козлов В. Национализм и этнический нигилизм // Свободная мысль. 1996. №6.

•     Конструирование этничности. Этнические общины Санкт-Петербурга / Под ред. В.Воронкова и И.Освальд. СПб, 1998.

•     Мнацаканян М.О. Этносоциология: нация, национальная психология и межнациональные конфликты. М., 1998.

•     Мнацаканян М.О. Нации, «нациестроительство» и национально-этнические процессы в современном мире // Социс. 1999. №5. С.118-127.

•     Павленко О. Национальное государство и «этническое меньшинство»: проблемы соотношения: Обзор современной зарубежной историографии // Рубеж: Альманах социальных исследований. 1998. № 12. С. 175-192.

•     Ренан Э. Что такое нация? СПб., 1888.

•     Рыбаков С.Е. К вопросу о понятии «этнос»: философско-антропологический аспект // Этнографическое обозрение. 1998. № 6. С. 3-15.

•     Скворцов Н.Г. Проблема этничности в социальной антропологии. СПб, 1996.

•     Социальная и культурная динамика. Опыт многонациональной России. М.: Институт социологии РАН, 1998.

•     Тишков В.А. Нация: теория и политическая практика // Взаимодействие политических и национальных конфликтов. М., 1994. Ч. 1.

•     Тишков В.А. (a) Постсоветский национализм и российская антропология // Куда идет Россия? Социальная трансформация постсоветского пространства. Вып. III / Под ред. Т.И.Заславской. М.: Аспект Пресс, 1996. С.210-219.

•     Тишков В.А. (b) О нации и национализме // Свободная мысль. 1996. №3.

•     Тадевосян Э.В. Этнонация: миф или социальная реальность? // Социологические исследования. 1998. №6.

•     Тощенко Э.В. Концепция опять не состоялась // Независимая газета. 1996. 4 июля.

•     Barth F. Introduction // Barth F. (ed.) Ethnic Groups and Boundaries: The Social Organisation of Culture Difference. London, Bargen, 1969.

•     Barth F. Pathan Identity and its Maintenance // Barth F. (ed.) Ethnic groups and Boundaries: The Social Organisation of Culture Difference. London, Bargen, 1969.

•     Berghe, P. van den. The Ethnic Phenomenon. New York, Westport, London: Praeger, 1987.

•     Cohen A. Custom and Politics in Urban Africa: A Study of Hausa Migrants in Yoruba Towns. London, 1969.

•     Desan W. The Marxism of Jean-Paul Sartre. Garden City, New York: Doubleday & Company, Inc., 1966.

•     Gans J.H. Symbolic Ethnicity: The Future of Ethnic Groups and Cultures in America // W.Sollors (ed.). Theories of Ethnicity. A Classical Reader. New York: New York University Press; 1996. P. 425-459.

•     Eidheim H. Aspects of the Lappish Minority Situation. Oslo, 1971.

•     Marshall, G. Concise Dictionary of Sociology. Oxford, New York: Oxford University Press, 1996.

•     Parsons T. Essays in Sociological Theory. Glencoe, Ill.: Free Press, 1954.

•     The Concise Oxford Dictionary of Sociology. Oxford, New York: Oxford University Press, 1994.

•     The Social Science Encyclopedia // Kuper A., Kuper J. (eds). London, Boston, 1985.

•     Wagley C., Harris M. Minorities in the New World. Columbia, 1958.

•     Williams R.M. Strangers Next Door. Egglewood Cliff, N.J.: Prentice-Hall, 1964.

 

Приложение к лекции 13