Материалы по криминалистике / Материалы по криминалистике / Белкин_учебник / Курс криминалистики. В 3-х т. Т.2._Белкин Р.С_2001, 3-е изд

221

экспертизу, либо его умышленно неправильные действия, правонарушение. Исходя из этого, в дальнейшем экспертные ошибки будут трактоваться и

рассматриваться лишь в том смысле, в каком определено их понятие.

Природа экспертных ошибок. По своей природе экспертные ошибки неоднородны и могут быть разделены на три класса:

1)ошибки процессуального характера;

2)гносеологические ошибки;

3)деятельностные (операционные) ошибки.

Ошибки процессуального характера заключаются в нарушении экспертом процессуальных режима и процедуры экспертного исследования. К их числу относятся выход эксперта за пределы своей компетенции, в частности, вторжение его в сферу вопросов правового характера; выражение экспертной инициативы в непредусмотренных законом формах; несоблюдение по незнанию процессуальных требований к заключению эксперта, в том числе отсутствие в заключении необходимых по закону реквизитов; обоснование выводов не результатами исследования, а материалами дела и т. п. Ошибки процессуального характера могут явиться следствием некритического отношения эксперта к формулировке или сущности экспертного задания, когда, например, следователь в нарушение своих процессуальных обязанностей по собиранию доказательств поручает эту работу эксперту. Типичным примером подобного задания служит постановка перед экспертом вопроса о наличии на предмете микрообъектов. Между тем, этот вопрос должен решаться самим следователем путем следственного осмотра предмета с участием специалиста, в нужных случаях - в лабораторных условиях с использованием надлежащих технических средств и в присутствии понятых. Предметом экспертного исследования по букве закона могут быть только уже обнаруженные следователем и приобщенные к делу в качестве вещественных доказательств объекты. Размер этих объектов принципиального значения при этом не имеет.

Ошибки процессуального характера могут явиться следствием неверных действий и руководителя экспертного учреждения. Так, представляется ошибочной получившая известное распространение практика формирования руководителем СЭУ при его несогласии с заключением эксперта - сотрудника этого учреждения - комиссии экспертов для повторного исследования представленных объектов. По существу, в данном случае речь идет о назначении повторной экспертизы, что не входит в компетенцию руководителя СЭУ.

Гносеологические ошибки коренятся в сложностях процесса экспертного познания. Как известно, познание может быть содержательным и оценочным. Следовательно, и экспертные ошибки могут быть допущены при познании сущности, свойств, признаков объектов экспертного исследования, отношений между ними, а также и при оценке результатов содержательного познания, итогов экспертного исследования, их интерпретации.

Гносеологические ошибки можно подразделить на логические и фактические (предметные).

Логические ошибки - это “ошибки, связанные с нарушением в

222

содержательных мыслительных актах законов и правил логики, а также с некорректным применением логических приемов и операций”. В традиционной логике подобные ошибки подразделяются на ошибки в посылках, то есть в основаниях доказательства, ошибки в отношении тезиса, то есть доказываемого положения, и ошибки в аргументации, типичными из которых являются, например, смешение причинной связи с простой последовательностью во времени или обоснование тезиса аргументами, которые являются верными, но из которых доказываемый тезис не вытекает. В той или иной степени логические ошибки - следствие нарушения логических законов тождества (“всякая сущность совпадает сама с собой”), противоречия (“никакое суждение не может одновременно быть истинным и ложным”), исключенного третьего (“для произвольного высказывания либо оно само, либо его отрицание истинно”), достаточного основания (“всякое принимаемое суждение должно быть надлежащим образом обосновано”).

Фактические или предметные ошибки - искаженное представление об отношениях между предметами объективного мира, при этом “...предметные ошибки, которые относятся к содержанию умозаключения, могут быть замечены и исправлены только тем, кто знаком с самим предметом, о котором идет речь”. В литературе отмечается, что в практике имеют место “случаи необоснованного использования для обоснования экспертного вывода признаков, “нейтральных” для решения поставленной задачи. Например, в совокупность признаков, которые являются основанием для установления исполнителя рукописи, включаются признаки, характеризующие автора рукописи. Вывод об одной совокупности предметов основывается на признаках состава материалов предметов. Орудие взлома идентифицируется не только по признакам следа-отображения, но и по частицам краски. Встречаются выводы об установлении завода-изготовителя шрифтов, в то время как в процессе исследования эксперт использует признаки шрифтолитейной машины (о тожде- стве шрифтолитейной машины и должен быть вывод)”. Естественно, что подобные фактические ошибки может обнаружить лишь лицо, компетентное в подобного рода вопросах.

Деятельностные (операционные) ошибки связаны с осуществляемыми экспертом операциями и процедурами с объектами исследования и могут заключаться в нарушении предписанной последовательности этих процедур, в неправильном использовании средств исследования или использовании непригодных средств, в получении некачественного сравнительного материала и т. д.

Таким образом, общая классификация экспертных ошибок может быть представлена следующим образом:

Экспертные ошибки

Процессуальные Гносеологические Деятельностные (операционные)

а) логические; б) фактические (предметные).

Данная классификация экспертных ошибок, в основу которой положена

223

характеристика сторон процесса экспертного исследования (процессуальной, гносеологической, деятельностной), позволяет говорить не только о единстве основания классификации, но и о существенности этого основания,

отражающего главное в подобной характеристике.

Причины экспертных ошибок. Они могут быть двоякого рода: объективные, то есть не зависящие от эксперта как субъекта экспертного исследования, и субъективные - коренящиеся в образе мышления и/или действиях эксперта. Такое деление причин экспертных ошибок носит условный, методический характер, поскольку, как правильно отмечается в литературе, “субъективные ошибки сами имеют объективное основание”. Но из этого, в основе верного, тезиса иногда делается неправильный вывод о том, что “происхождение экспертных ошибок может быть обусловлено двумя факторами: 1) объективными условиями, затрудняющими и усложняющими сам процесс экспертного исследования и формулирования вывода, что создает реальную возможность экспертной ошибки, и 2) субъективными причинами, превращающими возможность экспертной ошибки в действительность”.

Эта концепция фактически исключает существование объективных причин экспертных ошибок, ибо предполагает, что объективно существует лишь возможность ошибки, а причина ее коренится исключительно в мышлении или действиях субъекта исследования. Экспертная же практика свидетельствует о том, что объективная возможность ошибки может стать действительностью и по причине, не зависящей от эксперта, то есть объективной.

Дать исчерпывающий перечень объективных и субъективных причин экспертных ошибок не представляется возможным, что вынуждает ограничиться указанием лишь наиболее часто встречающихся в экспертной

практике или типичных.

1Объективные причины экспертных ошибок:

2Отсутствие разработанной методики экспертного исследования.

3Несовершенство используемой экспертной методики.

4Применение ошибочно рекомендованных методов.

5Отсутствие полных данных, характеризующих идентификационную ценность признаков, устойчивость их отображений в следах.

6Использование приборов и инструментов, неисправных или не обладающих достаточной разрешающей способностью.

7Использование неадекватных математических моделей и компьютерных программ.

Действительно, некоторые из этих объективных причин можно рассматривать и как условия для допущения субъективных ошибок. Однако в своей массе это именно объективные причины, предупредить действие которых сам эксперт не в состоянии: например, несовершенство рекомендованной

методики, неадекватность моделей и т. п.

8Субъективные причины экспертных ошибок:

9Профессиональная некомпетентность эксперта. Она может выражаться в незнании современных экспертных методик, неумении пользоваться теми или

224

иными техническими средствами исследования, применить рекомендованный метод, наиболее эффективный в данной конкретной ситуации, в неправильной оценке идентификационной значимости признаков, результатов, полученных партнером по комплексной экспертизе и т. п.

Профессиональная некомпетентность эксперта может проявиться и при попытке решения им вопросов, относящихся к иной области специальных познаний, нежели те, которыми он обладает, то есть с процессуальной точки зрения, в выходе эксперта за пределы своей компетенции.

10Профессиональные упущения эксперта: небрежность, поверхностность производства исследования, пренебрежение методическими рекомендациями, правилами пользования техническими средствами, а также неполное выявление идентификационных признаков, использование не всех известных эксперту методов исследования, игнорирование тех или иных признаков объектов или их взаимозависимости и др.

Именно так можно квалифицировать и сознательное нарушение методики исследования, о чем пишет Н. И. Клименко, если это нарушение ошибочно (неумышленно) представляется эксперту средством повышения эффективности исследования.

11Дефекты или недостаточная острота органов чувств эксперта, преимущественно органов зрения.

12Неординарные психологические состояния эксперта. Они могут быть следствием стрессовых ситуаций, как в коллективе СЭУ, в отношениях с органом, назначившим экспертизу, так и в личной жизни эксперта, или следствием усталости, поспешности, болезненного состояния эксперта и т. п.

13Характерологические черты личности эксперта (неуверенность или, наоборот, гипертрофированная уверенность в своих знаниях, умениях, опытности, повышенная внушаемость или пренебрежительное отношение к мнению коллег, мнительность и т. п.).

14Влияние материалов дела, в том числе заключения предшествующей экспертизы или авторитета проводившего ее эксперта, поведения следователя, участников судебного разбирательства, руководителя СЭУ.

15Стремление проявить экспертную инициативу без достаточных к тому оснований, утвердить свой приоритет в применении нетривиальных методов решения экспертной задачи, отличиться новизной и дерзостью решения, оригинальностью суждений и выводов.

16Логические дефекты умозаключений эксперта.

17Дефекты в организации и планировании экспертного исследования. Эти дефекты могут быть следствием неправильной деятельности руководителя СЭУ при организации производства комиссионных и комплексных экспертиз; дефектными могут быть организация и планирование экспертного исследования самим экспертом, его осуществляющим. И в том и в другом случае причины носят субъективный характер, но относятся к разным субъектам: в первом случае они лежат как бы вне самого процесса экспертного исследования, во втором - коренятся в самом этом процессе.

Пути и средства обнаружения, исправления и предупреждения

225

экспертных ошибок с учетом специфики отдельных родов и видов судебных экспертиз требуют специального рассмотрения; здесь же ограничимся лишь некоторыми общими замечаниями.

Экспертные ошибки могут быть обнаружены:

•а) при проверке самим экспертом хода и результатов проведенного им исследования на любой его стадии, и в особенности на стадии формулирования выводов;

•б) при анализе и обсуждении результатов экспертного исследования, осуществляемого комиссией экспертов (однородная и комплексная комиссионные экспертизы);

•в) при анализе экспертом заключений предшествующих экспертиз;

•г) при проверке хода и результатов экспертного исследования руководителем экспертного подразделения или учреждения;д) следователем, присутствующим при производстве экспертизы;

•е) при оценке заключения следователем или судом (первой, кассационной или надзорной инстанций).

В случаях, перечисленных в пп. “а”-“г” вмешательства органа, назначившего экспертизу, как правило, не требуется. Если эксперт (эксперты), осуществляющий повторную экспертизу, обнаруживает ошибку в заключении предшествующей экспертизы, то он принимает меры к недопущению подобной ошибки в своем исследовании и учитывает ее при объяснении различий между своими выводами и выводами предшествующей экспертизы. Если ошибка замечена следователем, присутствующим при производстве экспертизы, то он ставит об этом немедленно в известность эксперта. Однако на практике подобная ситуация практически чрезвычайно редка. Типичным является обнаружение экспертных ошибок следователем и судом при оценке экспертных заключений. В этом случае, если ошибка не влияет на выводы эксперта, она может быть нейтрализована или устранена путем допроса эксперта или назначением дополнительной экспертизы. В противном случае возможно назначение повторной экспертизы.

Наконец, экспертные ошибки могут быть обнаружены в процессе обобщения экспертной практики, осуществляемого в практических или научных целях. Существенное для судопроизводства значение имеет обнаружение лишь тех ошибок, которые повлекли неправильный вывод эксперта и остались незамеченными при оценке заключения следователем или судом. Если такое заключение легло в основу процессуального решения, определяющего судьбу дела (постановление о прекращении дела, приговор), руководитель экспертного учреждения обязан поставить в известность об обнаруженной экспертной ошибке орган, назначавший экспертизу, или суд, рассматривающий дело по существу, а после вынесения приговора - соответствующую судебную инстанцию или прокуратуру.

226

9. УЧЕНИЕ О КРИМИНАЛИСТИЧЕСКОЙ ВЕРСИИ

ИПЛАНИРОВАНИИ СУДЕБНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

9.1.Развитие учения о криминалистической версии и планировании судебного исследования

Начало разработки учения о криминалистической версии и планировании судебного исследования относится к двадцатым годам и связано с работами В. И. Громова. Изданная в 1925 г. под редакцией и с предисловием Н. В. Крыленко его работа “Дознание и предварительное следствие (теория и техника расследования преступлений)” содержала первые в советской литературе рекомендации по планированию расследования и построению умозаключений при работе с доказательствами.

Подчеркивая значение планирования расследования как существенного элемента научной организации труда следователя, В. И. Громов писал, что если составление плана расследования (он именует его памяткой) “не имеет особого значения по мелким и несложным делам, то по делам с большими и неразработанными материалами дознания это представляется безусловно необходимым, так как надеяться на свою память без записей по таким делам весьма рискованно”. Предложенная им форма письменного плана расследования содержала, помимо указания порядкового номера, следующие графы: “Какие действия предположены или назначены”, “На какой день”, “Отметки об исполнении”. Кроме того, В. Г. Громов рекомендовал следователю вести календарный месячный дневник, отражающий последовательность и содержание его работы по всем делам, находящимся у него в производстве.

Описывая логическую сторону процесса расследования, В. И. Громов указывал, что следователь пользуется индуктивным и дедуктивным методами суждений. По его мнению, индуктивный вывод принимается следователем за несомненную истину. Дедуктивный вывод позволяет выдвинуть предположение, “высказывая общее более или менее вероятное суждение, которое при дальнейшем исследовании, по нашему мнению, должно подтвердиться на обследуемом факте”.

Оценивая весьма невысоко роль вероятных умозаключений в доказывании, ставя их на одну доску с догадками, В. И. Громов писал: “Строить заключение или предпринимать те или другие меры при расследовании, исходя из вероятных предположений и догадок, возможно лишь в тех случаях, когда нет возможности построить выводы из точно установленных фактов и когда для этих предположений имеются какие-нибудь косвенные реальные данные... Но во всех этих случаях, проверяя возникшее предположение, особенно направленное к изобличению какого-либо только предполагаемого, “возможного” виновника, следователь не должен отходить и закрывать глаза на факты и моменты, которые уже точно установлены дознанием или следствием и которые не должны отрицаться новыми фактами и им противоречить”.

В последующих работах В. И. Громов уточнил и развил изложенные положения. Он пришел к выводу, что гипотеза может быть построена и индуктивным методом, что всякая гипотеза, выдвинутая при расследовании

227

уголовного дела, должна удовлетворять следующим требованиям:

1)она должна основываться на хотя бы и не достаточных фактических

данных;

2)она не должна противоречить соображениям о фактах, логически допустимых и возможных в данных условиях;

3)она должна допускать возможность проверки.

“Построение такой гипотезы, которая противоречит логике вещей или вообще является нелепой и не нуждается в проверке, или даже по существу не допускает возможности проверки, - конечно, было бы напрасной потерей времени, а в иных случаях могло бы только отвлечь внимание лица, производящего расследование, от конкретных фактов, анализ и оценка которых могли бы привести его надежными путями к установлению достоверных доказательств”.

По смыслу рассуждений В. И. Громова можно сделать вывод, что он считал упоминаемые им гипотезы логической основой планирования расследования.

Насколько нам удалось установить, термин “версия” был впервые употреблен авторами учебника по криминалистике 1935 г. Они не рассматривали логическую природу версии и ограничились указаниями на то, что версии лежат в основе плана расследования и выдвигаются на втором этапе расследования - после проведения первоначальных следственных действий, если с их помощью следователь “все же не получает определенных указаний о личности и местонахождении преступника”.

Последовательность работы следователя при составлении плана авторы учебника определили следующим образом:

•“а) оценка собранного материала с обязательным выяснением и учетом социально-политической обстановки, в которой совершилось преступление;

•б) определение возможных версий расследования;

•в) наметка вопросов, которые надо выяснить, чтобы проверить каждую из этих версий;

•г) наметка следственных действий, которые надо произвести, чтобы выяснить эти вопросы;

•д) определение сроков совершения этих следственных действий”.

По мнению авторов учебника, перечень следственных действий, необ- ходимых для проверки версий, и образует собой план расследования.

Разумеется, все эти положения еще не составляли частной криминалистической теории. Это была сумма практических рекомендаций, основывающихся на известном обобщении накопленного к тому времени опыта следственной работы. Относились они не ко всему судебному исследованию, а лишь к его части - следственной деятельности.

Следующий шаг на пути разработки проблематики версий и планирования расследования был сделан С. А. Голунским. В учебнике по криминалистике 1938 г. его перу принадлежал уже специальный раздел,

228

названный “Планирование расследования”, в котором он сформулировал основные цели, условия и принципы планирования расследования и изложил указания об особенностях планирования при расследовании различных категорий уголовных дел и на разных этапах расследования.

По мнению С. А. Голунского, основные цели планирования расследования заключаются в том, чтобы обеспечить правильную направленность, меткость, высокую эффективность, полноту, всесторонность и максимальную быстроту расследования. Условиями правильного планирования расследования являются правильное ориентирование в той политической обстановке, в которой было совершено преступление, правильная оценка значения самого преступления, знание того, что нужно установить по делу, какие доказательства следует искать, знание процессуальных форм, технических и тактических приемов доказывания, умение пользоваться версиями расследования.

Основные принципы планирования расследования состоят в том, что:

•а) при планировании всегда следует исходить из оценки политического значения преступления и анализа той социально-политической обстановки, в которой оно было совершено;

•б) план следует строить так, чтобы обеспечить быстроту собирания основного для данного дела доказательственного материала;

•в) план должен предусмотреть собирание материала, который давал бы ответ на вопросы семичленной римской формулы;

•г) все расследование может быть разделено на две основные части, которые можно условно назвать общим и специальным расследованием (до и после предъявления обвинения конкретному лицу).

Процесс планирования расследования С. А. Голунский разделил на четыре стадии. Первая стадия - выдвижение тех фактически обоснованных версий, которыми может быть объяснено данное преступление; вторая стадия - определение по каждой из намеченных версий круга тех вопросов, которые надо выяснить, чтобы данную версию проверить; третья - определение круга следственных действий, необходимых для выяснения этих вопросов; наконец, четвертая стадия - определение сроков выполнения каждого из намеченных следственных действий.

Ни в одной из упомянутых нами работ не содержится ни определения версии, ни определения планирования расследования. Первое определение версии было предложено Б. М. Шавером в 1940 г. и выглядело следующим образом: “Под версией понимается основанное на материалах дела предположение следователя о характере расследуемого преступления, мотивах,

всилу которых оно совершено, и лицах, которые могли совершить преступление”.

Как и его предшественники, Б. М. Шавер рассматривал вопросы, относящиеся к основаниям и содержанию версии, в неразрывной связи с рекомендациями по планированию расследования и считал разработку версий началом оставления плана расследования.

Таково было состояние рассматриваемой проблематики на первом и в

229

начале второго этапа развития советской криминалистической науки.

Первые послевоенные работы отечественных криминалистов немного добавили к содержанию формирующегося учения о криминалистической версии и планировании судебного исследования. По-прежнему внимание в них акцентировалось лишь на следственной версии и планировании предварительного следствия. Автор главы “План следствия по конкретному делу” в “Настольной книге следователя” (1949) Т. М. Арзуманян по-своему изложил принципы планирования, к числу которых он отнес динамичность, гибкость и реальность. Он определил версию как основанное на фактах предположение следователя, исследование которого может обеспечить раскрытие преступления и изобличение преступника.

В1952 г. П. И. Тарасов-Родионов предложил иной перечень принципов планирования, включив в него индивидуальность планирования, его своевременность, динамичность и строжайшее соблюдение законности с обеспечением объективности, всесторонности, быстроты, инициативности и активности расследования. Рассматривая версии как элемент планирования расследования, П. И. Тарасов-Родионов классифицировал их на версии по существу преступного события и характеру преступления; по способу и обстоятельствам совершения преступления; по лицам, совершившим преступление; по характеру вины и по мотивам совершения преступления. Это была первая классификация следственных версий.

С середины 50-х гг. интерес советских криминалистов к проблеме версии заметно усилился, но по-прежнему эта проблема исследовалась преимущественно в связи и в рамках вопросов планирования предварительного расследования, хотя уже выдвигались предложения о ее самостоятельном изучении.

В1954-55 гг. в литературе начинают фигурировать термины “судебная версия”, “следственная версия”. Обосновывается мнение, что версия является разновидностью гипотезы, предлагаются новые определения версии и классификации ее видов. Так, В. И. Теребилов пришел к выводу, что под следственной версией следует понимать лишь предположения об основных обстоятельствах преступления в отличие “от иных предположений, выдвигаемых в большом количестве в отношении множества других фактов и обстоятельств, связанных с делом”. Это положение оспорил А. Н. Васильев, указавший, что понятие “следственная версия” может быть выделено по другому признаку: по субъекту, принявшему версию к проверке. С. А. Голунский определил версию как обоснованное установленными данными предположение относительно возможного объяснения данного факта или группы фактов и их значения для дела, А. Р. Шляхов - как основанное на фактах предположение следователя о сущности и причине исследуемых в процессе расследования событий.

По классификации А. Н. Васильева, следственные версии делятся на общие, по элементам состава преступления и частные, по классификации А. Р. Шляхова, - на общие и частные. Но и тот и другой, как в последующем С. А. Голунский, В. В. Братковская и ряд других авторов, не отрывают теорию

230

версии от теоретических положений планирования расследования и рассматривают их как единое теоретическое построение.

Хотя на заседаниях Совета ВНИИ криминалистики Прокуратуры СССР, посвященных вопросам системы советской криминалистики и месту в ней следственной тактики, высказывалось мнение о разработке самостоятельной теории версии как раздела криминалистики, большинство ученых разделило точку зрения А. Н. Васильева о том, что “разработка проблемы следственных версий может быть плодотворной только в сочетании с вопросами планирования, так как само планирование тесно и органически связано с выдвижением и проверкой версий”. Эту позицию разделял в то время и Г. Н. Александров. Однако в 1959 г. он изменил свои взгляды. В статье “Версия” он писал: “Основная ошибка, которую допускают некоторые авторы, заключается в том, что версия рассматривается ими не самостоятельно, а в качестве элемента, составной части плана расследования. Поэтому вопросы версии не приобретают проблемного характера и освещаются преимущественно в работах, посвященных планированию расследования. Ни в какой мере не умаляя важного значения и роли плана в следственной работе, мы тем не менее считаем, что подобное смешение понятий версии и плана расследования приводит к умалению значения версии в расследовании преступлений...

Версию не следовало бы помещать ни в раздел тактики, ни в какой-либо другой раздел криминалистики. Необходимо создать самостоятельный специальный раздел криминалистики - учение о версии (разрядка наша - Р. Б.)”.

Предложение Г. Н. Александрова поддержки не получило. Хотя впоследствии появился ряд работ, специально посвященных криминалисти- ческой версии, их авторы неизменно связывали проблемы версии с планированием расследования как в теоретическом, так и в практическом отношениях. Из этого следовало, что разработка вопросов версии неизбежно влекла за собой разработку в том или ином аспекте вопросов планирования расследования в рамках единой частной криминалистической теории - учения о криминалистической версии и планировании судебного исследования. Такая направленность научных исследований в рассматриваемой области представляется нам правильной по следующим основаниям.

I. Выдвижение, формулирование криминалистических версий - не самоцель для следователя, суда, оперативного работника, эксперта. Это необходимая предпосылка, conditio sine qua non организации и осуществления их работы по установлению истины. Само по себе выдвижение версий еще не имеет практического значения и не влечет никаких последствий. Поэтому и теоретические основы процесса выдвижения версий не могут играть роли самостоятельной теории, ибо отражают лишь одну - начальную - фазу процесса умозаключений субъекта выдвижения версии. Вслед за выдвижением версии идет фаза выведения из версии всех необходимых следствий, а это уже определение “опорных пунктов” исследования, то есть элемент его планирования. Затем - определение подлежащих проведению следственных, судебных, оперативно-розыскных действий и т. д.

II. Признавая версию “основой”, “ядром”, “направляющим началом” и т.