VUrHUaT rOTt»nUL,UUII гивиапси airn.1; january 1955 0/ZUt»0

Theoretical research

Developmental and pedagogical psychology

Thematic reports

Discussions Memorable dates

Critical review and bibliography

Scientific events

3 Zinchenko V.P.

Psychology's theoretical world

18 Shakurov R.H.

Psychology of meaning: A theory of overcoming

33 Khomskaya E.D.

Clinical psychology and neuropsychology: A part or a whole?

47 Telegina E.D., Gagai V. V.

Interrelation between creative thinking and visual perception in primary school children

56 Prokhorov A.0„ Velieva S.V.

Psychological states of pre-school children

68 Bouyakas T.M.

The initiating method of personality development: Counseling potentialities

80 Golynchik E.O., Gulevich O.A.

Common conceptions of justice

93 Nurkova V. V., Vasilevskaya K.N.

Autobiographical memory in a difficult life situation:

New phenomena

102 Conference calendar

103 Abramenkova V.V.

Sex role differentiation and sexualization of childhood:

The bitter taste of a forbidden fruit

121 Karpova N.L.

Ideas and practical contribution of V.N. Miasishchev to family group logotherapy (on the occasion of the 110 anniversary of the scientist)

127 Zadorozhniuk I.E.

«Not by bread alone...»

131 Proceedings of the III congress of the Russian Psychological Society (RPS)

131 The III congress of the Russian Psychological Society:

Results and prospects

135 Klimov E.A.

Psychology in the XXI century

142 On the activities of the Russian Psychological Society in the period from September 1998 to June 2003 (RPS Presidents's report)

144 VIII European Psychological Congress «Cooperation of psychology with related sciences»

147 XI Conference ofISSID

150 6th Regional Conference of IACCP

154 X International Summer School on cognitive science

158 Summaries

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

Теоретический мир психологии

В.П. ЗИНЧЕНКО

Автор излагает свои размышления о теоретическом мире психологии. Поводом для них послужила готовящаяся к выходу в свет книга Д. Робинсона «Интеллек­туальная история психологии».

Ключевые слова: теория, история, эксперимент, практика, методология, философская психология, экспериментальная психология.

Казалось бы, в соответствии со здра­вым смыслом отношения между теорией, экспериментом, практикой должны быть взаимодополнительными. С этим труд­но спорить. Вместе с тем мы часто слы­шим, что теории нам нужны лишь до тех пор, пока их не сменят другие, луч­шие теории; или — противоположное:

если факты не соответствуют теории, тем хуже для фактов. На деле все не так просто. Теории не отмирают, а факты оказываются упрямыми. И те и другие достаточно долго живут независимо друг от друга и рано или поздно обогащают науку. В конце концов по собственной логике начинают строиться мир теории, мир эксперимента и мир практики. По­водом для моих размышлений о теоре­тическом мире психологии, в том числе и об отношении его к миру эксперимен­та, послужила книга Дэниела Н. Робин­сона, профессора Джорджтаунского уни­верситета (США), — «Интеллектуальная история психологии», перевод которой на русский язык готовится к изданию в

Статья написана при поддержке РФФИ, грант № 02-06-80289.

Институте философии, теологии и ре­лигии св. Фомы (Москва). Настоящая статья — не рецензия, а именно размыш­ления, навеянные книгой, которую я ре­комендую читателям журнала «Вопросы психологии».

Интеллектуальная история психоло­гии есть история идей, т.е. вполне объ­ективных интеллектуальных достиже­ний — не менее объективных, чем на­учный метод или полученный с его по­мощью экспериментальный факт, эф­фект, феномен. Объективность идей и смыслов опасно недооценивать. Они по­добны джину, выпущенному из бутыл­ки. К сожалению, когда идея овладевает массами, она действительно становится материальной силой, т.е. превращается в свою противоположность, как мрач­новато заметил И. Губерман. Жизнь под­ло подражает художественному вымыслу (В. Набоков), она столь же подло реа­лизует научные и в их числе безумные идеи. Одна из самых трагических и глу­пых (по словам М.К. Мамардашвили)

лей XX в. — идея нового человека — не зобретение «века-волкодава» (О. Ман-гльштам). Она имеет свои корни в та-эй относительно безобидной и наивной дее эпохи Просвещения о человеке, как ibula rasa, не говоря уже о том, что она ыла отчетливо артикулирована в Древ-ем Риме. Можно, конечно, отвергнуть г с порога, но что делать с весьма и гсьма эффективной практикой зомби-ования людей, манипулирования ими и х сознанием с помощью как древних, ж и новейших психотехник, усилен-ых современными техническими сред-гвами?

Еще в первой половине XX в. более птимистичными, чем поэт О. Ман-гльштам, были П. Тейяр де Шарден и .И. Вернадский, писавшие о ноосфере i добрейший С.В. Мейен, которому при-адлежит формула принципа сочувствия науке, — даже о ноократии), о том, го мышление человека приобретает пла-етарные масштабы, становится геоло-стеской силой. К этому нужно добавить дну маленькую деталь: человеческая глу-ость, как тень, следует за мышлением тоже достигает космических высот, за то приходится платить непомерно до-огую цену, когда идея находит своих 'анатиков. С.Л. Франк понимал под фа-атизмом «страстную преданность из-юбленной идее.., доводящую человека, одной стороны, до самопожертвова-ия и величайших подвигов, и с другой гороны — до уродливого искажения сей жизненной перспективы и нетер-имого истребления всего несогласного данной идеей» [12; 154]. В примерах гловечество недостатка никогда не ис-ытывало. К несчастью, с демонстрации дейного фанатизма начался XXI век.

Значит, идеи, как люди, живут и име->т свою судьбу. Вот что писал о жиз-и идеи М.М. Бахтин, анализировавший зорчество Ф.М. Достоевского: «Досто-вский сумел открыть, увидеть и пока-пъ истинную сферу жизни идеи. Идея ивет не в изолированном индивидуаль-ом сознании человека, — оставаясь

только в нем, она вырождается и уми­рает. Идея начинает жить, т.е. формиро­ваться, развиваться, находить и обнов­лять свое словесное выражение, порож­дать новые идеи, только вступая в су­щественные диалогические отношения с другими чужими идеями. Человеческая мысль становится подлинной мыслью, то есть идеей, только в условиях живо­го контакта с чужой мыслью, воплощен­ной в чужом голосе, то есть в чужом, выраженном в слове сознании. В точке этого контакта голосов-сознаний и рож­дается и живет идея.

Идея — как ее видел художник До­стоевский — это не субъективное ин­дивидуально-психологическое образова­ние с "постоянным местопребыванием" в голове человека; нет, идея интеринди­видуальна и интерсубъективна, сфера ее бытия не индивидуальное сознание, а диалогическое общение между созна­ниями. Идея — это живое событие, ра­зыгрывающееся в точке диалогической встречи двух или нескольких сознаний» [1; 294}.

Объективны не только идеи. Объ­ективна культура и ее ценности. Евро­пейское понятие культуры, согласно С.Л. Франку, включает в себя «объек­тивное, самоценное развитие внешних и внутренних условий жизни, повышение производительности материальной и ду­ховной, совершенствование политичес­ких, социальных и бытовых форм обще­ния, прогресс нравственности, религии, науки, искусства, словом, многосторон­нюю работу поднятия коллективного бы­тия на объективно высшую ступень», т.е. для европейца культура — это «со­вокупность осуществляемых в общест­венно-исторической жизни объективных ценностей» [12; 160]. Приведенная ха­рактеристика культуры в ее расширен­ном и кратком вариантах содержит в своей внутренней форме итоги размыш­лений представителей философской ан­тропологии и философской психологии. Она вполне адекватна пониманию куль­туры в культурно-исторической психо­

логии. Л. С. Выготский исходил из объ­ективности аффективно-смысловых об­разований человеческого сознания, су­ществующих вне каждого отдельного че­ловека в виде произведений искусства. Он подчеркивал, что такие образования существуют раньше, чем индивидуаль­ные или субъективные аффективно-смыс­ловые образования. Подобные положе­ния Л. С. Выготского дали основания его ближайшему ученику и соратнику Д.Б. Эльконину утверждать новизну и неклассичность культурно-исторической психологии.

Саркастично аргументировал объек­тивность идей Г.Г. Шпет: «Идея, смысл, сюжет — объективны. Их бытие не за­висит от нашего существования. Идея мо­жет влезть или не влезть в голову фи­лософствующего персонажа, ее можно вбить в его голову или невозможно, но она есть, и ее бытие нимало не опреде­ляется емкостью его черепа. Даже то об­стоятельство, что идея не влезает в его голову, можно принять за особо убеди­тельное свидетельство ее независимого от философствующих особ бытия. Го­ловы, в которых отверстие для проник­новения идеи забито прочною втулкою, воображают, что они "в самих себе" "образуют" представления, которые как будто бы и составляют содержание по­нимаемого. Если бы так и было, то это, конечно, хорошо объясняло бы возмож­ность взаимного непонимания беседую­щих субъектов» [15; 422].

Издевательский тон доказательства объективности существования идей, смыслов, сюжетов, аффективно-смысло­вых образований, если угодно самых раз­ных идеальных форм, говорит о том, что их объективность была для Г.Г. Шпе-та, С.Л. Франка, как и позднее для М.М. Бахтина, Л.С. Выготского, само со­бой разумеющейся.

Не буду рассматривать основания, по которым, например, А.А. Ухтомский, М.К. Мамардашвили рассматривали субъ­ективное не менее объективным, чем так называемое объективное. Это знал О. Мандельштам:

Что делать, самый нежный ум Весь помещается снаружи.

Снаружи, не между ушами, как шу­тят американские психологи. Напраши­вается вывод об объективности субъек­тивного мира человека, что чувствовал (или знал?) П.Я. Гальперин, высказавший (без излишней аргументации) убежде­ние в том, что психология когда-нибудь станет объективной наукой о субъектив­ном мире человека (и животных) [2; 271]. Редко обращается внимание на то, что П.Я. Гальперин перевернул навязшее в зубах определение предмета психологии как науки о субъективном отражении объективного мира. В его определении подразумевается расширенное понима­ние объективного, включающего в свой состав и субъективное, вовсе не являю­щееся «социальной метафорой», как о нем говорили некоторые советские пси­хологи. Субъективный мир стоит нарав­не с объективным миром. А в каких от­ношениях окажутся оба мира — вопрос личной судьбы и обстоятельств. Для пси­хологии это — искомое, проблема, при решении которой возможны разные ва­рианты. Конечно, человек так или ина­че отражает объективный мир, с боль­шим или меньшим успехом ориентиру­ется и действует в нем. Носитель субъ­ективного мира может дистанцировать-ся от объективного мира, порождать иной мир, погружаться в него или объекти­вировать, быть его хозяином или залож­ником, а то и жертвой, испытывать внут­реннюю клаустрофобию, бежать от се­бя. Ориентироваться в своем собствен­ном мире (мирах!), а тем более овладе­вать им, жить в нем и с ним в мире ни­как не проще, чем жить в так называе­мом объективном мире.

Приведенные соображения мысли­телей и ученых XX в. об объективности идей, смыслов, ценностей, аффектов, на­конец, субъективного мира большин­ством психологов могут быть восприня­ты как своего рода эпатаж, хотя чита­тель книги Д. Робинсона заметит изло-