§2. Инкультурация и социализация в межкультурной коммуникации
Процесс вхождения в новое культурное пространство и присвоение его этнокультурного опыта, специфичного для локальной исторически сложившейся культуры определяется как процесс инкультурации (enculturation). Нередко в качестве аналогичного понятия используется термин «социализация». Употребление этих понятий в качестве синонимов возможно при условии приравнивания культурного пространства к социальному, их неразрывной связи. Социологизация культуры широко применяемая в американской культурологии подразумевает, что каждая социальная общность имеет собственную систему конвенциональных норм и правил поведения, разделяемых всеми ее участниками. Наличие этой системы (структуры) позволяет говорить о социальности – надындивидуальном и в то же время характерном для каждого члена общности образовании; содержательная же характеристика конвенциональных норм, собственно, составляет культурную среду. Тождественность процессов социализации и инкультурации вытекает из единства социальных и культурных структур. К исследованию культурного фактора обращались в том случае, когда проблема состояла в столкновении с культурной детерминированностью поведения, так называемой culture relevance.
Для выделения специфики аккультурационного процесса не следует жестко разграничивать эти структуры, но необходимо учитывать их самостоятельность. Основоположник культурно-исторического подхода в психологии Л.С.Выготский подчеркивал, что овладение культурными объектами (языком, орудиями и т.д.), невозможно вне социальной структуры, то есть социальная среда является необходимым условием для инкультурации индивида. Отмечая специфичность детского развития, совмещающего в себе в синтезированном виде как биологическое, так и культурное развитие, Выготский подчеркивал дифференцированность этих процессов у взрослого. Десятилетие спустя американский антрополог М.Хесковиц, изучая феномен инкультурации, выделил два его уровня: детство – приобретение специфического культурного опыта, и зрелость – его интерпретативное воспроизводство.
В процессе развития культурологической теории и теории коммуникации постоянно прослеживалась связь культуры и языка, что позволило в 60-70-х годах (США, ФРГ) выделить самостоятельную отрасль исследования «межкультурную коммуникацию» - МКК. Выделение МКК преследовало задачу решения чисто практических проблем, проблем адаптации и преодоления языковых и межкультурных различий между представителями коренного населения индустриальных стран Запада и мигрантами - иностранными рабочими. В свою очередь и процессы глобализации, начинавшиеся с товарных и технологических экспансий требовали знания специфики разнообразных культурных сообществ, для успешного внедрения и установления новых социальных и хозяйственных связей.
В нашей стране изучение МКК стало актуальным в связи с изменением внешней политики государства, а также в связи с появлением новых специальностей таких как «регионоведение», «связи с общественностью», «теория и менеджмент коммуникации», «социолингвистика» и др. Следует заметить, что работы по МКК носят в основном прикладной характер и ориентированы на обслуживание страноведческих и лингвопсихологических задач в межкультурной коммуникации. Теория МКК только сейчас пришла к пониманию необходимости изучения не только иноязычного поведения участников коммуникации, но и инокультурного поведения.
Социальность как подготовленность человека к принятию конвенциальных норм, самоограничению и пресечению недозволенных форм поведения является результатом процесса социализации, тогда как инкультурация подразумевает присвоение символического пространства, его активную включенность в жизненные перспективы человека, обретение индивидуальности как неповторимой уникальности личности.
Непрерывность культурного развития порождает единый процесс усвоения обычаев и реализации их в будущей практике, условия для которой предоставляет общество. При инкультурации эта связь нарушается, человек обречен на путь проб и ошибок. Итак, в процессе социализации мы обретаем способность изменяться под воздействием социального влияния, а в ходе инкультурации наполняем эти изменения качественными особенностями. Используя психологическое деление на первичную социализацию (усвоение ребенком стереотипов взрослого мира) и вторичную социализацию (усвоение взрослым новых стереотипов объективного мира), можно сделать следующий вывод. Первичная социализация – это незавершенный процесс, трансформирующийся у взрослого (социализированного) человека в инкультурационные процессы (процессы вторичной социализации), протекающие в результате смены привычной среды обитания на новую (переезд из сельской местности в город или наооборот, эмиграция или субкультурная мобильность). Фактически, при первичной социализации усваиваются способы коммуникационного взаимодействия, а также элементы своей родной культуры, а в процессе инкультурации идет построение уже межкультурной коммуникации, в процессе которой необходимо создать единое восприятие различных символических систем.
Первичным микрокосмом культурной среды является семья – главный институт социализации и инкультурации. Через семью ребенок усваивает образцы (паттерны) культурного поведения, а эталон родителей становится моделью для подражания. Такая модель, общепризнанно, свойственна традиционным культурам, но мы можем утверждать, что есть семьи с традиционным укладом и семьи с либеральным подходом к воспитанию. Пока сильны традиционные тенденции в обществе культура будет репродуцироваться, а их устойчивость обеспечивается всей системой жизнеобеспечения, то есть теми структурами повседневности в культуре, на непреходящее положение которых указывал Ф.Бродель.16 Двусмысленная ситуация создается в смешанных семьях. Особенностью национально-смешанных семей является высокая интегрированность культурных элементов, их активное взаимодействие и практическое использование, а также стремление передать потомкам. Социологические исследования предоставляют данные о высокой степени этнического самосознания супругов, что проявляется в факторе субъективного отнесения и поддерживания родственных связей по своей линии, в знании элементов собственной национальной культуры и их использование в быту, в стремлении овладеть в совершенстве родным языком.
Аккультурация выражается в знании культуры партнера, использовании ее в быту, соблюдении обычаев и праздновании праздников; при этом аккультурация не оказывает существенного влияния на этническое самосознание. Однако в таких семьях повышается уровень потребления городской (космополитичной) культуры. Младшее поколение охотно овладевает обоими языками. Ведущая роль в трансляции этнокультурной информации внутри семьи принадлежит матери, однако объектом национальной идентификации чаще становится отец. В целом, в смешанных семьях формируется доброжелательная установка на межэтнические связи в силу ожидания контраста между языками и культурами с ними связанными. Дети от смешанных браков на 20% чаще вступают в смешанные браки, в социальной жизни они более ориентированы на оценку личностных качеств людей, а не на их национальную принадлежность.
Кровное смешение, наложенное на бикультурность среды, способствует синтезу элементов культуры; морфологические черты, закрепленные генофондом определенной этнической культуры (в отличие от мировых культур), являются составным элементом типового субъекта культуры – эталона идентификации. Примером создания синтетической культуры может служить креольская культура латиноамериканских стран.
Роль телесной идентификации в социализации и инкультурации остается значимой, однако, выполняет разные функции. Персональное ограничение от других индивидов в процессе социализации компенсируется чувством этнической принадлежности через тело – носитель генофонда. Мировыми религиями отвергается определяющее значение фактора национальной принадлежности, на первый план ставится духовное родство, что по праву позволяет помещать религию в центр культуры. Добровольный осознанный выбор человеком своей религиозной принадлежности определяет и его культурную принадлежность, преодолевая генетическую ограниченность.
В примитивных обществах сферы социальной жизни менее дифференцированы, поэтому культурная принадлежность определяется членством в социальной структуре. Структурность – система отношений между социальными статусами (жреца или шамана, вождя, старейшин и т.д.) членов клана и между кланами. Эти отношения выражают пространственно-временные представления, то есть являются ключевыми в определении «картины мира». Вхождение чужака в примитивную социальную структуру ( в новый клан, в систему родства) социально-политической антропологией обозначается понятием адопции (от англ. – усыновлять, усваивать, принимать). Иноземца (пленника) включают в свой линидж (генеалогическое родство), клан (родовые отношения) с понижением статуса. В последующем социальная мобильность осуществляется через соответствующий обряд и жертвоприношения. Таким образом, родственные, социальные и политические связи синтезируются и воплощаются в культурных символах. Вхождение в систему социальных отношений осуществляется через освоение символов культурного пространства и их присвоение (процесс инкультурации).
Инкультурация свойственна как отдельным индивидам, так и целым группам. Переселение кланов с определенными культурными установками в новую культурную среду видоизменяет отношения внутри клана, разрушая, либо, наоборот, усиливая прежние связи, адаптируя их к новым отношениям. Причинами могут являться культурное своеобразие диаспоры и традиции межкультурных отношений. Эмигранты из Европы в Америку, влекомые миссионерским призванием или вынужденные спасаться от религиозных преследований, оседая в Новом свете, строили общины по подобию прежних.
Америка – «страна неограниченных возможностей» – в течение двух столетий принимала беженцев и колонизаторов со всего мира. Их привлекала возможность строительства нового общества с равными возможностями – рая на земле. Многие религиозные общины являлись монашескими, придерживались пуританских взглядов (труд и предельно простой быт), стремились к изоляции от внешнего мира. Не имея репродуктивной функции, такие общины пополнялись исключительно за счет неофитов. Из-за отсутствия молодого поколения они вырождались, исчезая и реформируясь вновь.
Иной принцип организации еврейской общины. «Кибуц отличается от других экспериментов поселения в первую очередь тем, что он первоначально был коммуной по необходимости. Выживание на враждебной пустынной земле вынудило первых поселенцев к солидарности и тяжелому совместному труду». 17 Наиболее высоким адаптационным потенциалом обладают армянская и китайская диаспоры, основная функция которых – жизнеобеспечение ее членов.
Русские крестьянские общины также имевшие структуру кровнородственных связей и, связанный с ней, способ жизнеобеспечения, отличались высокой жизнеустойчивостью. Бегство в ХVII веке старообрядцев от царя–Антихриста, дабы «сохранить чистоту веры и обрести спасение в Судный день», их общинное расселение за Уралом и в Сибири, в сущности, подготовило почву для экспансии Российской империи на восток.
Казачьи поселения (станицы) – пограничные форпосты русского православия – выдерживали двойной вызов: со стороны кочевых племен и со стороны природных условий. Представляя собой военное полумонашеское братство, наподобие братства рыцарских орденов или викингов, казачество сумело «подавить» развитостью культуры земледелия кочевой способ производства, значительно преобразовав ландшафт пастбищ в крестьянские поля, а стойбища – в деревни. Таким образом, диаспора (община) как этнокультурная группа, сплоченная кровнородственными связями, является основным носителем культурного кода, «геном» культуры, несущим всю необходимую информацию для разворачивания модели социокультурных, политикоэкономических отношений. Несмотря на изолированность, диаспора предоставляет возможность отдельным индивидам прибегать к такому способу жизнеобеспечения как отходничество. Сам отходник, как правило попадает в ситуацию культурного параллелизма: «отдельные индивиды могут жить в течение многих лет среди представителей других культур. Работая и питаясь вместе с ними, иногда даже вступая с ними в браки и воспитывая детей, и при этом не ставить под вопрос свою культурную принадлежность, не стремясь ее изменить».18 Преодолеть трудности культурных различий и «сгладить» процесс инкультурации, сохраняя привычный уклад жизни, помогает диаспора, как правило, создающая из родственников трудовые артели. В современной российской действительности наглядным продолжением этого процесса являются многочисленные бригады «шабашников», сформированных в основном по этнокультурному признаку.
Иная установка на изменение прежних культурных, ценностных приоритетов наблюдается в ситуации вынужденной эмиграции в случае угрозы, давления или притеснения. Эмиграция из России 1917-1939 годов, своеобразный социокультурный феномен и социальный эксперимент, так как возвращение назад не представлялось возможным. Эмигранты были социально неоднородны, и, несмотря на то, что основным мотивом была «трудовая эмиграция», фактической причиной являлась правовая незащищенность. Вот почему представители русской эмиграции так стремились привлечь внимание европейского сообщества к своей проблеме, создавали многочисленные гражданские общественные организации, издавали специальные периодические издания. Культурный и интеллектуальный потенциал эмиграции позволял активно адаптироваться в западноевропейской среде (в Праге, Берлине, Белграде открывались Русские Народные институты с целью подготовки специалистов для работы в России, а также внедрения русской культуры в европейское сообщество). Таким образом, собственная культура русской эмиграции была не только «водоразделом» между ней и европейскими народами, но и «мостом» между ними. Адаптация русских эмигрантов столкнулась с проблемой, препятствующей культурной интеграции: «существование стабильного менталитета, тенденции отторжения со стороны самого западного общества, и, наконец, сохранение национальной идентичности путем целенаправленной национальной политики (создание средних и высших школ, театров, библиотек, архивов, научных организаций и фондов)»19
Из вышесказанного можно заключить, что процессы социализации и инкультурации взаимообусловлены и присутствуют на каждой ступени культурно-исторического развития человека. Социализация, при этом, подчеркивает статусное положение человека в общественных отношениях через систему межролевой коммуникации, тогда как инкультурация является процессом присвоения символического пространства, связанного с этим статусом (усвоение субкультуры) и всей логики организации общественных отношений, ее исторической детерминированности, выраженной в национальной культуре. Первичное культурное пространство, формирующее «картину мира», в дальнейшей жизнедеятельности человека определяет его мировосприятие. Дети любой культурной общности в большей степени похожи друг на друга, чем на своих предков, поэтому «если ребенок из России окажется в Соединенных Штатах, то, став взрослым, он будет действовать и думать как американец, а не как русский».20 В межкультурных отношениях (коммуникациях) культурно-этническая принадлежность выступает на первый план, является определяющей взаимодействие, тогда как социально-статусное положение отдаляется на второй план. Внутрикультурные отношения, наоборот, дистанцируются социальной принадлежностью, протекая на фоне культурного единства. Дифференцированность этих процессов от установки «Я среди своих» и «Я среди чужих» позволяет провести грань между социализацией и инкультурацией человека, как основными механизмами включения индивида в общество и культуру.