§6. Киберпространство как реализованная шизотенденция
Открытием бессознательного, то есть того, что скрывается от бодрствующего режима сознания и прорывается в виде организованного текста, мы обязаны Фрейду. Это производство желания, имеющее плоды в виде сложных текстов и муви. Автоматическое письмо сюрреализма, Сальвадор Дали, Альмадовар. Однако, это все еще машина представления, в основании которой расположен классический миф и античный театр. Между тем именно желание порождает свои объекты и субъекты, а не наоборот. А объектом желания является чистая реальность, тело без органов. Продукт производства и само производство должны были породить нечто третье, неорганизованный остаток всех возможных дифференциаций, чистое, неорганизованное в выражение бессознательное, предел производства вообще, машину наслаждения. Таково киберпространство.
Как телесная реальность может порождать фантазм, каков генезис сходства? Новое связано с символическим кодом, позволяющим увидеть в реальности окно, а через окно увидеть реальность номер два. Эта диспозиция – фантазматическое пространство Реальности. Интерфейс компьютера представляет собой самую последнюю рамочную конструкцию в этой череде. По свидетельству Лакана, настоящее место платоновских идей – пространство чистой видимости, анаморфное пятно, в котором, однако, читаются наши грезы. Интерфейс вообще машина, производящая следствия, причем предполагается разрыв между следствием и самой реальностью, благодаря чему возникает иллюзия. Причем это такой случай, когда знакомстово с механизмом, порождающим следствия, ничего не дает.
Специфика виртуальной реальности определяется различием между имитацией( мимесис) и симуляцией: виртуальная реальность симулирует реальность с помощью сходства. Адресаты сознания стягиваются к пустому (свободному от значений) месту их корреляции. Собственно антропология здесь заканчивается, а начинается метафизика микропроцесса, то есть аналитика разграничения величин на пределах органического. Машины и тела – такие же феномены производства, как и желания.
Изымается из обращения генеральная абстракция гармонической телесности, вписанной в порядки грамматики и культурных тавтологий, и освобождается место, которое может занять квазисубъект любой мощности. Это существо является автоматом сознания, поскольку не имеет «собственного» тела. «Его» телом является любая структурность, в которую вмонтирован ложный дифференциал, место пользователя
Возникает фантомное тождество субъекта с телом техники. Здесь проходит «нижний», соматический порог идентичности. Он обрывается на условной границе чужого тела. Но такая граница размыта властью и технологией. Тяжесть сохранения аутентичности неоднократно возрастает. Сознание больше не имеет места, поскольку отсутствует Иной. Остается только чужеродность цифровых рядов и максимально субъективированная власть, что, в известном смысле, одно и то же. Перед нами фантазматическая реальность, очерченная границами интерфейса, по ту и другую сторону которой размещены гаджеты. Продуктом машины является поверхность чистой визуальности желания. Визуальные феномены, порожденные привычкой к одной реальности и одному источнику гармонии, уже не имитируют, а симулируют реальность с помощью моделей сходства. Первой реальностью оказывается не онтологическая, и даже не символическая, а цифровая, и в ней «субъект» должен действовать методом проб и ошибок, поскольку исчисление гомологично жизненному миру. «Субъект» должен принять максиму деперсонализации, в которой он всего лишь часть инвентаря, которым сам пользуется (тем самым парадоксальным образом реконструируя экзистенциал заброшенности), или вовсе отказаться от автореференции. Отказ от центрации «Я» позволяет без травматического эффекта потери аутентичности дублицировать субъективность, перехватывая в этом аспекте инициативу власти и «реальности». Подобного рода праксис реализуется в рассказе Пелевина «Принц Госплана».
Зафиксированные процессы позволяют поставить классическую метафизическую интерпретацию субъекта под вопрос, и прежде всего из-за тех изменений, которые произвела технология с вещами, телами и персонами. Обозначилась совершенно невыносимая свобода выражения субъективности и одновременно симуляция персональности. На сцену выступил квазисубъект, принимающий любую форму персональности и симулирующий любое страдательное состояние Имитация копирует предсуществуюшую модель, а симуляция порождает аналогичное сходство, создает то что не существует. Компьютер может создавать эффекты реальности, например, виртуальную память, то есть функционировать так, как будто у него на самом деле больше памяти То же в любой символической системе, и финансовой которая симулирует больший объем дейсвий, чем может осуществить. Символическое задает условие для реального. Симуляция разоблачает реальность, обнаруживая механизм ее порождения. Онтологическая претензия симуляции заключается в том, что нет существенного различия между природой и ее порождениями, репродукцией. Есть более фундаментальный уровень реальности, порождающий и «реальную» реальность один, и симуляционную два. За интерфейсом стоит бессубъектное( acephal), исчисление, цифровые ряды. Они не имеют референции.Здесь начинается разрыв концептуализма и постмодернистского деконструктивизма. По Лакану, открывается окно в Реальное как игре множественных нарраций-следствий исчисления. Таким образом, виртуальная реальность – это двойственность: фантазма на одном из бесчисленных мониторов, и цифрового исчисления. На этой двойственности основаны мифы, согласно которым в настоящем осуществляется переход от модернизма к постмодернизму, как от причинности к игре кажимостей: о возвращении в виртуальной реальности к pensee sauvage, чувственной реальности кинообразов, из которых сложится нужная абстракция; и что наблюдается сдвиг от модернистской культуры исчисления к постмодернистской культуре симуляции, которая понимается как симуляция повседневного опыта.
Но дело обстоит иначе: пользователь привыкает к сокрытости механизма машины, к тому, что он находится в ситуации непроясненности, гомологичной структурам повседневности, где помогает только метод проб и ошибок. Модернист верит в провода и схемы, которые могут быть редуцированы к физическим принципам, постмодернист пользуется принципом веры в явления( как явление переходит в другое явление операционально) Модернист относится к виртуальной реальности как к сквозному структурированному пространству, в котором отдыхает мозг, постмодернист понимает киберпространство как наделенное конструктивными свойствами повседневности. Ошибка в том, что «новый» конкретный мир соотносится с цифровыми рядами. Биты всегда «есть», поэтому соотнести напрямую сознание смотрящего на монитор и автореференцию не удается, так же, как определить сознание как только рамочную конструкцию. Интернет как реальность-то же самое, что представить себе реальность существуюшей автономно от сознания. Реальность интенциальна, уже нагружена значениями, в которые инкорпорировано желание и субъективность. В этом смысле моя-реальность оказывается под угрозой в трех аспектах: в разграничении естественной и искусственной реальности, объективного и иллюзорного в восприятии реальности, аффектов и инвариантного основания моего Я. Природа выравнивается с техникой, поскольку техника обнаруживает механизмы ее порождения , а не функционирования, например, в структуре ДНК; исчезновение реальности происходит в киберпространстве в более широком смысле, чем комбинаторика программирования, поскольку рекламные образы уже отслаиваются от породившего их семиотического мифа и срастаются с реальностью индивидуального фантазма, но это срастание не позволяет воображению набрать необходимую дистанцию относительно реальности, рассогласовав ее на типы. Чтобы видеть, необходимо ослепнуть для прямого зрения Технология MUD размывает понятие я, и автор должен разместиться в множество образов без координирующего центра, обнаружить объективированные аспекты собственного я, сущности, не сцепленные с волей, то есть столкнуться с механизмом, аналогичным идеологическому.Обездвиживание тела, лишение его перспективной точки отсчета сочетается с телесной гиперактивностью, не имеющей трансцендентного источника. Это ведет к совмещению в перспективе субъективации реальности в форме твоего псевдоперсонального пароля на почтовый ящик, - с переподчинением персонального телесного кода стимуляторам. От бытия в опасности наметился переход к существованию под охраной. Маска, с которой я успешно боролся, вдруг оказалась онтологически значима, как жизнеспособная проекция моих неврозов.
Субъект лишается власти под фальшивым предлогом ее усиления, сводится к пустоте, его опыт уже украден. Компьютеру отводится роль Бога. По Мальбраншу, две каузальные сети, сеть идей в сознании и структура души независимы, единственным решением относительно их связи может быть только идея Бога. Он координирует их и создает видимость континуума. Если заменить в этой координации Бога символическим порядком, Большим Другим, то ничего не изменится. Феноменология отсылки к причине сохраняется, поскольку есть иллюзия причинно-следственной связи между телесным движением и фигуркой или иконкой на мониторе. Функциональные связи программы компьютера опускаются, становятся невидимы.Если ими пренебрегать, то мы допустим, с точки зрения Жижека, интерпретирующего Мальбранша, философскую ошибку, которую совершил Адам. Он отказался от идеи третьего( Бога), как идеи случайного соотношения между душой и телом, Идея обеспечивала оптимальный режим управления телесностью, тело было просто машиной, сигнализирующей о недостатках с помощью «страдания». Избыточное внимание к чувствам привело к нарушению баланса. Ева своей наготой привела Адама к сенсуальному реализму. Тогда как удовольствие просто результат подстановки конкретного под сложную идею удовлетворения.
Если допустить неразумность компьютера, не заботящего больше о связях соматического и феноменологического, движения курсора, тогда аутентичность дезавуируется вообще и возникает эффект Шребера, то есть допущение о лучах божественного, напрямую координирующих человеческое сознание. Машинообразное освобождается от человекомерного.Тело в качестве моей собственности в моей «реальности»( которая сама результат допущений и сложного соотношения между разнородными сущностями) переходит в качестве элемента символического в программное обеспечение, и мне некуда становится возвращаться. Дорепрезентативность у меня похищена.
В непрерывности, ложной диалогичности виртуального пространства отсутствует механизм разрыва и связи символического и реального, запускемый господином. Всегда требуется наложение печати на символизацию, последний акт воли, которая ни на что не меняется. Господин определяет конституирующий принцип символизации, превращая символическое в реальное. Когда исчезает тот, кто велит желать, исчезает все, координаты мира тоже. Необходимо перефразировать Лакановскую переформулировку Достоевского: если господина нет, ничего не дозволено. Дистанции исчезают, все выносится на монитор, в попытках избежать конца истории мы попадаем в ловушку бесконечности.
Однако, хотелось бы остаться оптимистичным. Вместе с угрозой идентичности одновременно возникли новые возможности для классификации субъективности и составления технологических таблиц персональности. Критериями могут стать: степень контролируемой рассогласованности соматического и перформативного аспектов субъективности; степень сложности претензий (задач), предъявленных (решаемых) квазисубъектом; гендерная практика, способность использовать механизм половой идентичности; количество разнородных игровых схем для завоевания позиции всевидения; конвертируемость субъективности и объектности (преодоление порогов органического). Такие таблицы позволили бы преодолеть традиционные представления о субъекте как носителе спонтанности или, напротив, как грамматической и ментальной конструкции.