Mezhdunarodnoe_pravo
.pdfСогласно указанной статье во время чрезвычайного положения в государстве, при котором жизнь нации находится под угрозой (такое положение вполне может возникнуть вследствие внутреннего вооруженного конфликта) и о наличии которого официально объявляется, участвующие в Пакте государства могут принимать меры в отступление от своих обязательств по этому Пакту только в той степени, в какой это требуется остротой положения, при условии, что такие меры не являются несовместимыми с их другими обязательствами по международному праву и не влекут за собой дискриминации исключительно на основе расы, цвета кожи, пола, языка, религии или социального происхождения.
При этом запрещается отступать от положений, закрепляющих неотъемлемое право каждого человека на жизнь, запрещающих все виды рабства, содержание в подневольном состоянии, применение пыток, жестокое или унижающее личность обращение, гарантирующих каждому человеку право на свободу мысли, совести и религии.
В контексте содержащегося в ст. 4 требования о совместимости мер в отступление от обязательств по Пакту с другими обязательствами государств по международному праву можно квалифицировать в качестве неправомерных отступления государств от обязательств, изложенных как в ст. 3 Женевских конвенций 1949 г., так и в Протоколе II к этим Конвенциям.
Важное значение имеет положение ст. 4 Пакта о возможности государств отступать от своих обязательств по Пакту, только сообразуясь со степенью остроты положения. Однако на практике неопределенность понятия "степень остроты положения" открывает простор для его широкого субъективного толкования со стороны заинтересованного государства.
Весьма сложным и, несомненно, нуждающимся в дальнейшей международноправовой разработке является вопрос о правовом статусе вооруженной оппозиции, выступающей против центрального правительства. Недостаточно ясным в связи с этим представляется вопрос о процедуре признания вооруженной оппозиции в качестве воюющей стороны и вытекающих из факта такого признания международно-правовых последствий. Необходимо возможно более четкое определение той грани (суммы юридических фактов), за которой вооруженный конфликт немеждународного характера приобретает качество международного вооруженного конфликта.
Современное международное право в принципе не запрещает участие в вооруженном конфликте немеждународного характера третьего государства на стороне и по инициативе правительства. Однако аналогичное участие на стороне повстанцев рассматривается как незаконное вмешательство во внутренние дела соответствующего государства и, следовательно, как нарушение основополагающих норм международного права.
Весьма сложные проблемы гуманитарного характера ставят перед международным сообществом внутригосударственные вооруженные конфликты, подвергшиеся процессу интернационализации. Следует признать, что ныне действующие источники права вооруженных конфликтов не содержат четких правил на этот случай. Попытка МККК дополнить действующее право соответствующими нормами не увенчалась успехом. В связи с этим ответы на весьма сложные вопросы приходится искать в практике государств и в доктрине международного права. В этих условиях право вынуждено исходить из соображений целесообразности, применяя нормы права в зависимости от типа взаимоотношений находящихся в конфликте сторон.
Идеальным вариантом было бы применение к такого рода конфликтам норм права международных вооруженных конфликтов, поскольку возникающие в них проблемы сходны по своему характеру с проблемами, возникающими в ходе обычных международных конфликтов.
Конкретно возникают следующие правовые взаимоотношения:
-между правительством и повстанцами - согласно ст. 3 и Протоколу II;
-между правительством и третьим государством, принимающим участие в
конфликте на стороне повстанцев, - согласно праву международных конфликтов;
-между третьим государством, принимающим участие в конфликте на стороне правительства, и повстанцами - согласно ст. 3 и Протоколу II;
-между государствами, принимающими участие в конфликте на обеих сторонах, должно соблюдаться право международных конфликтов.
Эти решения, основанные на уроках практики, кажутся очевидными. Однако до сих пор государства и стороны, участвующие в гражданских войнах, редко принимали их во внимание. Основные трудности возникают обычно в связи с проблемой взятых в плен повстанцев. МККК пытается найти прагматические решения для обеспечения такого обращения с пленными, которое соответствовало бы гуманитарным стандартам. Одно из возможных решений - обращаться со взятыми в плен повстанцами как с военнопленными, не предоставляя им статуса военнопленных de jure.
25.12. Право вооруженных конфликтов и российское законодательство
Проблема имплементации норм права вооруженных конфликтов имеет, как представляется, два основных аспекта: первый связан с техникой трансформации международных обязательств, вытекающих из соответствующих источников права вооруженных конфликтов, в нормы национального права России; второй - с осуществлением уголовного и дисциплинарного преследования и наказания лиц, виновных в совершении "серьезных" и иных нарушений, предусмотренных указанными выше источниками международного права. Так, ст. 85 Дополнительного протокола I определяет ряд действий, совершенных в нарушение названных международно-правовых актов, как "военные преступления".
Сложность решения указанной проблемы как в советский период, так, впрочем, и сегодня в немалой степени обусловлена тем, что выполнение (бывшим СССР и современной Россией) международных обязательств, связанных с обеспечением прав человека в период вооруженных конфликтов, только еще становится приоритетным направлением государственной политики.
Достаточно в связи с этим вспомнить неподписание Советским Союзом Конвенции о военнопленных 1929 г., запоздалую ратификацию четырех Женевских конвенций о защите жертв войны 1949 г. (были ратифицированы лишь в мае 1954 г.), а также двух Дополнительных протоколов к ним 1977 г. (ратифицированы спустя 12 лет, в 1989 г.).
Прекращение существования СССР и распад его Вооруженных Сил замедлил известный прогресс в деле имплементации норм права вооруженных конфликтов, наметившийся в конце 1980-х годов (во всяком случае на ведомственном уровне) в связи с ратификацией Советским Союзом Дополнительных протоколов к Женевским конвенциям
1949 г.
Тем не менее в России интересующий нас процесс в целом продолжался и нашел отражение, в частности, в Федеральных законах от 31 мая 1996 г. N 61-ФЗ "Об обороне" (с изм. и доп.), от 27 мая 1998 г. N 76-ФЗ "О статусе военнослужащих" (с изм. и доп.), от 28 марта 1998 г. N 53-ФЗ "О воинской обязанности и военной службе" (с изм. и доп.), в общевоинских уставах России, приказах министра обороны России и наставлениях, применяемых в Вооруженных Силах. В названных актах содержатся положения о необходимости соблюдения прав человека, в том числе и в период вооруженных конфликтов, а также предусматривается уголовная ответственность военнослужащих за военные преступления в соответствии с законодательством России.
В связи с этим возникает немало вопросов относительно содержания разд. XII "Преступления против мира и безопасности человечества" Уголовного кодекса РФ, введенного в действие с 1 января 1997 г. Ряд содержащихся в нем статей носят общий, неоднозначный характер, что, как представляется, явилось следствием механического
перенесения положений известных международных документов (в частности, Проекта кодекса преступлений против мира и безопасности человечества, подготовленного в 1950- х годах Комиссией международного права ООН) в национальное законодательство России.
Целесообразнее было бы введение в Уголовный кодекс России конкретных составов военных преступлений, предусмотренных, в частности, в ст. 85 Дополнительного протокола I.
Такой подход способствовал бы приближению отечественного уголовного законодательства к общепризнанным международным стандартам, а также к решению такой важной проблемы, как декриминализация поведения подчиненного, отказывающегося выполнять преступный приказ.
В целом же, решая вопросы имплементации, необходимо иметь в виду положение ч. 4 ст. 15 Конституции России, согласно которому "общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы", а также п. 3 ст. 5 Федерального закона 1995 г. "О международных договорах Российской Федерации", устанавливающего, что положения официально опубликованных договоров России, не требующие издания внутригосударственных актов для применения, действуют в России непосредственно. Для осуществления иных положений международных договоров России принимаются соответствующие правовые акты.
На состоявшейся в мае 1999 г. в Гааге Международной встрече экспертов, посвященной столетию Первой международной конференции мира 1899 г., отмечалась необходимость постоянного контроля за качественным состоянием нормативного содержании права вооруженных конфликтов, его дальнейшего совершенствования в целях адаптации к меняющимся реалиям. Вместе с тем, учитывая существование "белых пятен" в этой отрасли международного права, следует всегда иметь в виду оговорку известного русского дипломата и юриста Ф.Ф. Мартенса, согласно которой в случаях, не предусмотренных нормами указанной выше отрасли права, "гражданские лица и комбатанты остаются под защитой и действием принципов международного права, проистекающих из установившихся обычаев, из принципов гуманности и из требований общественного сознания".
25.13. Право вооруженных конфликтов
имеждународное право прав человека
Сначала формирования в международном праве новой отрасли, регулирующей основные права человека, ее соотношение с возникшим гораздо ранее международным правом вооруженных конфликтов претерпело существенные изменения. Эти изменения можно разделить на три основных этапа.
Первый этап (1945 г. - сер. 60-х годов XX в.) характеризовался отрицанием регулирующего воздействия источников международного права прав человека на отношения сторон в вооруженных конфликтах. В это время только началось становление этой отрасли международного права: в 1948 г. была принята Всеобщая декларация прав человека, была инициирована разработка текстов двух международных пактов и ряда универсальных конвенций по правам человека, был принят первый региональный международный договор по правам человека - Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод 1950 г. За этот период международное право вооруженных конфликтов пополнилось четырьмя Женевскими конвенциями о защите жертв войны 1949 г. В отличие от предыдущих договоров в Женевских конвенциях акцент был сделан на защите прав покровительствуемых лиц, и в их текст были включены не только традиционные для этой отрасли конкретные правила поведения воюющих, но и ряд субъективных прав. Развитие "права Женевы" как составной части международного права
вооруженных конфликтов уже свидетельствовало о неизбежности пересечения норм этой отрасли международного права с нормами международного права прав человека. Вместе с тем принципиальная разница заключалась в сфере применения прав человека, предусмотренных этими двумя отраслями. Действие субъективных прав, предусмотренных международным правом вооруженных конфликтов, распространялось на отношения между воюющей стороной одного государства и покровительствуемыми лицами другого государства, в то время как сущность международного права прав человека заключалась в регулировании отношений государства и его собственного населения.
В итоге как при разработке новых международных актов, так и в научной литературе того времени источники еще только формирующегося международного права прав человека и международного права вооруженных конфликтов не рассматривались как рассчитанные на совместное применение. Такой подход был обусловлен несколькими обстоятельствами. Во-первых, право вооруженных конфликтов и международное право прав человека имели различные исторические и философские корни. Международные нормы, посвященные регулированию вооруженных конфликтов, - одни из самых старейших в международном праве, и складывались они в ходе развития отношений именно между государствами. Международное право прав человека возникло на основе норм национального права, и основной массив его правил был посвящен регулированию отношений между государством и его собственными гражданами в мирное время. Все это указывало на то, что международное право прав человека не может быть применимо к международным вооруженным конфликтам. Во-вторых, двигателем развития прав человека выступала ООН - международная организация, в основу деятельности которой заложен принцип неприменения силы и угрозы силой. Это объясняло сдержанность, с которой ООН поначалу относилась к дальнейшему совершенствованию "законов и обычаев войны". В частности, Комиссия международного права отказалась включать в свою повестку рассмотрение вопроса о развитии норм права вооруженных конфликтов. В свою очередь, "хранитель" международного права вооруженных конфликтов - Международный комитет Красного Креста настороженно реагировал на попытки распространить действие международного права прав человека на вооруженные конфликты, опасаясь политизации применения норм права вооруженных конфликтов, что могло существенно снизить эффективность защиты покровительствуемых лиц.
Второй этап и соответственно изменение в подходе к соотношению права вооруженных конфликтов и международного права прав человека начался в середине 60-х годов XX в. и был обусловлен двумя факторами. На универсальном уровне были приняты основные международные договоры по правам человека, в которых было установлено, что от ряда прав и свобод нельзя делать отступления ни при каких обстоятельствах. Это означало только то, что действие прав человека, пусть и в несколько усеченном виде, продолжается даже в условиях вооруженного конфликта. Если же государство не сделает отступления, соответствующий международный договор должен применяться в полном объеме. Другим фактором, повлиявшим на изменение подхода к соотношению международного права прав человека и права вооруженных конфликтов, стало увеличение числа вооруженных конфликтов немеждународного характера. Эти конфликты поставили на повестку дня необходимость международного закрепления правил, направленных на защиту жертв немеждународных конфликтов. Лаконичных положений ст. 3, общей для четырех Женевских конвенций, было явно недостаточно. По большому счету эта задача не была решена и после принятия Дополнительного протокола II 1977 г. Между тем для регулирования немеждународных конфликтов, зачастую возникавших между правительственными вооруженными силами и неправительственными организованными вооруженными группами, вполне могли применяться нормы международного права прав человека: к примеру, право на жизнь, а также право на свободу и неприкосновенность личности.
В 1968 г. Генеральная Ассамблея ООН приняла Резолюцию XXIII "Уважение прав человека в период вооруженных конфликтов". Несмотря на то что в тексте Резолюции были перечислены положения права вооруженных конфликтов, большое значение имел сам факт признания применимости прав человека в вооруженных конфликтах. Об условности границы между правом вооруженных конфликтов и международным правом прав человека свидетельствовало и то, что в Конвенцию о правах ребенка 1989 г. и Факультативный протокол к этой Конвенции, касающийся участия детей в вооруженных конфликтах, 2000 г. были включены положения, которые традиционно рассматривались как относящиеся к праву вооруженных конфликтов. За несколько десятилетий как в науке, так и на практике было постепенно признано, что право вооруженных конфликтов и международное право прав человека в ситуации вооруженных конфликтов применимы одновременно и дополняют друг друга. Именно этот подход нашел отражение в Консультативных заключениях Международного суда ООН по делу о правомерности применения и угрозы применения ядерного оружия 1996 г. и о правовых последствиях возведения стены на оккупированных палестинских территориях 2004
г. В § 25 Консультативного заключения по делу о ядерном оружии Международный суд указал, что "защита Международного пакта о гражданских и политических правах не прекращается во время войны, за исключением действия ст. 4 Пакта, в силу которой для некоторых положений может быть сделано исключение в условиях чрезвычайного положения". В § 106 Консультативного заключения о последствиях возведения стены на оккупированных палестинских территориях соотношение между правом вооруженных конфликтов и международным правом прав человека было определено судом следующим образом: "одни права могут быть исключительно предметом регулирования международного гуманитарного права; другие могут быть исключительно предметом регулирования права прав человека; а некоторые могут подпадать под обе отрасли международного права".
Тем не менее долгое время регулирующая роль международного права прав человека в международных вооруженных конфликтах явно недооценивалась. Это было связано с ограничением сферы применения международных договоров по правам человека в таких конфликтах ratione loci: считалось, что отсутствие у государства эффективного контроля над территорией, на которой ведутся военные действия, до момента начала оккупации является препятствием на пути применения этих международных договоров. Именно этот тезис являлся центральным в решении Европейского суда по правам человека (далее - ЕСПЧ) по делу Банковича от 12 декабря 2001 г. В своей жалобе заявители обвиняли 17 европейских государств - участников НАТО в нарушении ст. ст. 2, 10 и 13 Конвенции в связи с бомбардировкой Белградского телерадиоцентра, произведенной в рамках военной операции НАТО против бывшей Республики Югославии в 1999 г. ЕСПЧ счел, что осуществлявшегося государствами-ответчиками контроля над воздушным пространством было недостаточно для того, чтобы сделать вывод о наличии у этих государств юрисдикции над пострадавшими от бомбардировки. Указав, помимо этого на ограничение "правового поля" (espace juridique) Конвенции территорией ее участников, Суд признал жалобу неприемлемой. Однако с течением времени ЕСПЧ постепенно пересмотрел ключевые правовые позиции, положенные в основу этого решения (дела "Исса против Турции", "Аль-Скейни против Соединенного Королевства" и др.). В отличие от ЕСПЧ ни Комитет по правам человека ООН, ни Межамериканские комиссия и суд по правам человека не квалифицировали ситуации осуществления ограниченного контроля над территорией или конкретными лицами в качестве выпадающих из сферы действия Международного пакта о гражданских и политических правах и Американской конвенции по правам человека. Таким образом, международные договоры по правам человека могут применяться в вооруженных конфликтах, имеющих место как на территории конкретного государства-участника, так и за ее пределами.
По целому ряду вопросов, таких, например, как защита гражданского населения и
лиц, вышедших из строя, использование запрещенных средств и методов ведения войны, одновременное применение права вооруженных конфликтов и международного права прав человека не вызывало сложностей. Это было связано с тем, что ряд основных положений права вооруженных конфликтов являются нормами jus cogens, многие правила обеих отраслей совпадают, дополняют друг друга или соотносятся как общее и частное. Вместе с этим признание комплементарности двух отраслей международного права оставляло открытым вопрос о том, как следует разрешать противоречия между нормами права вооруженных конфликтов и международного права прав человека. Большое распространение в науке международного права получила точка зрения, в соответствии с которой противоречие между нормами двух отраслей возникает при оценке правомерности лишения жизни в ситуации вооруженного конфликта. Принято считать, что коллизия заключается в том, что право вооруженных конфликтов разрешает то, что запрещает международное право прав человека. В соответствии с нормами права вооруженных конфликтов правомерным является лишение жизни комбатанта, члена организованной вооруженной группы или лица, принимающего непосредственное участие
ввоенных действиях, во время совершения таких действий, если эти лица не являются hors de combat, и если применение силы не приведет или не приводит к потерям среди гражданского населения и разрушению гражданских объектов, которые были бы чрезмерны по отношению к получаемому военному преимуществу, и если при этом не используются запрещенные средства и методы ведения войны. Международные договоры по правам человека устанавливают общий запрет произвольного лишения жизни. Применение силы должно быть строго пропорционально таким целям, как защита жизни других лиц, осуществление ареста, предупреждение побега или подавление бунта или мятежа. Кроме того, применение силы должно быть абсолютно необходимо, т.е. должно являться крайним средством. Очевидно, что если попытаться применить этот строгий тест
вситуации вооруженного конфликта, то правомерными будут признаны лишь немногие из случаев применения силы, которые между тем вполне соответствуют праву вооруженных конфликтов. Исходя из того что нормы права вооруженных конфликтов были созданы специально для регулирования применения силы в вооруженных конфликтах, многие ученые настаивали на том, что описанную выше коллизию необходимо разрешать, исходя из приоритета норм права вооруженных конфликтов как
lex specialis.
Третий этап эволюции соотношения права вооруженных конфликтов и международного права прав человека коснулся именно этой сферы пересечения и потенциального противостояния норм двух отраслей. Этот этап начался в середине 2000-х годов и был обусловлен значительным ростом количества решений международных судебных и квазисудебных органов, занимающихся защитой прав человека: Комитета ООН по правам человека, Межамериканских комиссии и суда по правам человека, Европейского суда по правам человека и Африканской комиссии по правам человека и народов по делам, связанным с вооруженными конфликтами или оккупацией. Сущность нового этапа состоит не только в усилении значения международного права прав человека в регулировании вооруженных конфликтов, но и в переходе от комплементарности к интеграции норм двух отраслей.
Значительную роль в этом процессе сыграл и продолжает играть Европейский суд по правам человека. Решения именно этого Суда позволили поставить под сомнение справедливость презумпции несовместимости норм права вооруженных конфликтов и международного права прав человека в области защиты права на жизнь, а соответственно, и необходимость выбора права вооруженных конфликтов как lex specialis. Запрет произвольного лишения жизни Европейский суд по правам человека стал толковать как подразумевающий соблюдение не только права вооруженных конфликтов, но и принципов абсолютной необходимости и пропорциональности, выработанных международными судебными и квазисудебными органами по защите прав человека, в
качестве основных критериев проверки правомерности лишения жизни. В итоге к вопросу правомерности лишения жизни в вооруженном конфликте стал применяться общий тест, сотканный из положений обеих отраслей международного права. Этот интегрированный тест учитывает запрещающие нормы права вооруженных конфликтов в качестве минимального стандарта защиты прав человека, а также предусматривает применение критериев абсолютной необходимости и пропорциональности. Применение этих критериев повышает планку требований, предъявляемых к правомерности применения силы в вооруженном конфликте: помимо того, что действие должно быть пропорционально цели победить противника, оно должно быть еще и абсолютно необходимо, что предполагает оценку соответствия применяемых средств и методов конкретной угрозе и, соответственно, побуждает выбирать ту линию поведения, при которой будет причинен наименьший ущерб. Интеграция норм международного права вооруженных конфликтов и международного права прав человека представляет собой новый виток в развитии международного права, применимого к вооруженным конфликтам. При этом нельзя утверждать, что право начинает требовать невозможного. Шансы на то, что действия по причинению вреда противнику будут признаны легитимными, сохраняются, хотя и в несколько усеченном виде: совместное применение положений права вооруженных конфликтов и международного права прав человека ведет к серьезному ограничению возможностей правомерного применения силы не в типичных боевых, а в так называемых пограничных или спорных ситуациях, которые очень часто возникают в ходе современных вооруженных конфликтов.
Вопросы для обсуждения
1.Какие нормы права действуют в период вооруженных конфликтов?
2.Каковы правовые последствия объявления состояния войны?
3.Каковы права и обязанности нейтральных государств?
4.Каково правовое положение участников вооруженных конфликтов?
5.Каков правовой статус гражданского населения и гражданских объектов в период вооруженного конфликта?
6.Какую международно-правовую оценку можно дать вооруженному конфликту немеждународного характера?
7.Какова роль международного права прав человека в регулировании вооруженных конфликтов?
Литература
Арцибасов И.И., Егоров С.А. Вооруженный конфликт: право, политика, дипломатия.
М., 1989.
Батырь В.А. Международное гуманитарное право: Учебник для вузов. М., 2011. Егоров С.А. Вооруженные конфликты и международное право. М., 2003. Котляров И.И. Международное гуманитарное право. М., 2009.
Международное гуманитарное право: Учебник / Отв. ред. А.Я. Капустин, И.И. Котляров. М., 2010.
Сассоли М., Бувье А. Правовая защита во время войны: В 4 т. М., 2008. Тузмухамедов Б.Р. Имплементация международного гуманитарного права в
Российской Федерации // Международный журнал Красного Креста: Сб. статей. 2003. Хенкертс Ж.-М., Досвальд-Бек Л. Обычное международное гуманитарное право: В 2
т. М., 2006.
Глава 26. МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО И ИНФОРМАЦИОННЫЕ ТЕХНОЛОГИИ
26.1. Общие вопросы и основные понятия
Вопросы регулирования информационных технологий в международном масштабе приобрели актуальность в конце XX в., в первую очередь в связи с начавшимся бурным развитием Интернета (глобальной трансграничной информационной сети) и его проникновением в повседневную жизнь большинства жителей Земли. Интернет, мобильная телефония, иные современные средства связи и обработки информации революционным образом воздействуют на экономические и социальные процессы, являясь одним из наиболее показательных примеров происходящей глобализации. В связи с развитием информационных и коммуникационных технологий передачи и обработки информации изменения происходят даже в лексическом составе и орфографических правилах многих языков мира. Так, появляются и все чаще используются слованеологизмы с приставкой "кибер-" (англ. cyber-): "киберпространство", "кибербезопасность", "киберпреступность", "кибертерроризм", "кибератака", "кибервойска", "кибероружие", "киберсотрудничество" и т.д. Эти слова используются в различных нормативных актах внутригосударственного законодательства, политических декларациях, документах международных организаций и иных документах правового характера. Терминологическое значение и содержание этих понятий пока однозначно не определено, и они получают различную интерпретацию и применение в документах международных межправительственных организаций, в первую очередь ООН, Международного союза электросвязи (МСЭ), а также в национальных "стратегиях киберпространства" (например, США) или "стратегиях кибербезопасности" (например, Великобритании, Германии, Италии и др.). Так, в документах Международного союза электросвязи под киберпространством (cyberspace) понимается "среда с подключенными компьютерными устройствами, пользователями, инфраструктурой, приложениями, сервисами, телекоммуникационными системами, а также совокупность передаваемой и (или) хранящейся в этой среде информации". Вместе с тем во внутригосударственном праве многих стран термин "киберпространство" используется в ином содержательном значении.
На повестку дня все настоятельнее выдвигается вопрос о единообразии применяемых терминов и понятий, правовой квалификации используемых понятий, а также адекватности переводов этих понятий на другие языки, включая русский. Смысловые, содержательные различия употребления тех или иных терминов зависят и от вариантов перевода терминов и понятий. Например, слово cybersecurity с английского языка буквально переводится как "кибербезопасность", но в силу определенной политической мотивации может переводиться на русский язык как "информационная безопасность" или даже "безопасность применения информационных технологий".
Применительно к терминам более общего характера также можно заметить различия в написании и применении слов, словосочетаний и аббревиатур, используемых правовыми системами и законодательными актами различных государств. В документах международных организаций, в частности Организации Объединенных Наций,
используется словосочетание "Information and Telecommunication Technologies",
которое на русский язык переводится по-разному: "информационно-коммуникационные технологии", "информационные и коммуникационные технологии". Употребление в этом словосочетании дефиса либо использование союза "и", несомненно, меняет смысловые характеристики и контекст их применения. В правовой системе США, относящейся к англо-американской правовой семье, в которой судебный прецедент имеет регулирующее значение, принципиальным стало то, что Верховный суд США в 2005 г. вынес решение о различии классификаций "информационные услуги" и "телекоммуникации", что повлияло на различия в их регулировании и использовании в правоприменительной практике США. Употребление дефиса в русском переводе термина "информационно-коммуникационные технологии" дает возможность отнести международно-правовое регулирование
телекоммуникаций к сфере деятельности Международного союза электросвязи и выделять при этом информационные технологии как отдельную сферу международно-правового регулирования, в значительной степени совпадающую со сферой "регулирования" или "глобального управления" Интернетом.
Сама орфографическая норма написания слова "Интернет" отражает эволюцию его применения и изменение его значения. В российском законодательстве слово "Интернет" употребляется в различном контексте и сочетаниях, но предпочтение отдается использованию его эвфемизма - "информационно-коммуникационная сеть", который пишется через дефис. Интересно, что в настоящее время при написании слова "Интернет" почти всегда используется строчная буква, что знаменует переход этого понятия из категории имен собственных, как обозначения названия некой международной компьютерной сети, в категорию имен нарицательных, как обозначения инфраструктуры, обеспечивающей определенную технологию обмена информацией. Это является свидетельством того факта, что Интернет стал частью повседневной жизни и перестал быть чем-то уникальным, разделив участь таких изобретений, как телеграф, телефон, радио, телевидение, написание которых тоже когда-то было с прописной буквы. Тем самым окончательно ликвидируется возможность отношения к этой международной информационной сети как к некоему объекту регулирования, который: а) кому-то принадлежит, б) носит в этой связи присвоенное фактическим или формальным владельцем имя или название, в) сосуществует с некими иными объектами, сходными с ним по принципам функционирования и принципам развития.
К числу важнейших проблем правового регламентирования информационных технологий применительно к Интернету можно отнести:
-определение международно-правовых основ функционирования и дальнейшего развития Интернета, что, собственно, и относится в значительной степени к управлению Интернетом;
-уточнение правового статуса субъектов правовых отношений, связанных с использованием Интернета, с учетом того факта, что такие отношения, как правило, осложнены иностранным элементом;
-установление правового режима объектов, являющихся предметом указанных выше отношений и относящихся к самым разным уровням инфраструктуры, применяемой для оказания услуг с использованием современных информационных технологий (к таким объектам можно отнести разного рода информационные и технологические ресурсы, такие как сайты, сетевые сервисы, компьютерные серверы, оборудование для передачи информации на магистральном и абонентском уровне и т.д.), а также применяемые в Интернете средства адресации и идентификации;
-международно-правовые средства предотвращения использования Интернета в противоправных целях;
-выявление оптимальной модели "управления Интернетом", фиксация соответствующих ей прав и обязанностей государств в международно-правовых нормативных актах.
Исторически Интернет зародился в лабораториях военно-промышленного комплекса США в 1960-е годы в целях создания системы управления американскими стратегическими ядерными силами в условиях быстроразвивающегося глобального военного конфликта, в ходе которого часть компонентов такой системы могла бы быть уничтожена ракетно-ядерной атакой противника, но устойчивость системы управления в целом не должна была пострадать. В этой связи Интернет, как технологическая система передачи информации по произвольным маршрутам через определенные узловые соединения, не был изначально приспособлен для предоставления возможностей точного определения (идентификации) лиц, передающих и получающих такую информацию, и тем более для выявления их правового статуса и объема правомочий. После превращения информационной сети, первоначально предназначенной для военных целей, в глобальную
сеть трансграничного информационного обмена (1980 - 1990-е годы), ее базовые технологические особенности не были каким-либо кардинальным образом изменены, а лишь несущественно модифицированы для облегчения использования Сети все более возрастающим числом пользователей Интернета.
Отличительной особенностью субъектного состава правоотношений, связанных с Интернетом, является их неоднородность и динамическая изменчивость, обусловленная характерными технологическими аспектами развития Интернета. Круг субъектов соответствующих правовых отношений включает: пользователей Интернета; лиц, оказывающих услуги доступа к Интернету (как правило, это операторы связи); лиц, создающих и размещающих в Интернете ту или иную информацию (так называемые владельцы контента, администраторы сайтов и т.п.); лиц, оказывающих разнообразные "сетевые" услуги, в том числе услуги сетевой адресации (регистраторы доменных имен) и поиска информации в Интернете (операторы поисковых систем); суверенные государства
имеждународные межправительственные организации (в части установления принципов
инорм трансграничного управления Интернетом). При этом участие государства в рассматриваемых правоотношениях может связываться, например, с деятельностью правоохранительных органов государства (в части борьбы с противоправным использованием Интернета), а также органов законодательной и правоприменительной власти (в части установления правил использования Интернета на национальном уровне).
Технологическая структура Интернета, особенности субъектного состава правоотношений, связанных с Интернетом, и необходимость правового регламентирования его использования на национальном и международном уровне стали определяющим моментом формирования многоуровневой модели управления Интернетом, основу которой составляет принцип участия всех заинтересованных сторон. Принцип участия в управлении Интернетом всех заинтересованных сторон (multistakeholderism) означает, что к решению правовых вопросов Интернета должны быть привлечены все заинтересованные стороны (stakeholders), к числу которых относятся государства, частный сектор и гражданское общество. Этот принцип не затрагивает международно-правовой аспект управления Интернетом, поскольку указанные вопросы остаются в сфере международного публичного права, субъектами которого являются суверенные государства, международные межправительственные организации, государствоподобные образования. Однако практические шаги в вопросах управления Интернетом на международно-правовом уровне невозможно решать без участия всех заинтересованных сторон.
Объект и предмет регулирования правовых отношений, связанных с использованием Интернета, однозначно определить невозможно, поскольку Интернет - это многоуровневая технологическая информационная сеть, функционирование которой осуществляется в трансграничном масштабе. Интернет отличается технологически сложной, многоуровневой структурой. Технологически инфраструктурные уровни Интернета включают: физические каналы связи и компьютерное оборудование; программные и технические средства, обеспечивающие связность различных сегментов этой информационной сети в различных странах, включающие систему корневых серверов (root servers), маршрутизирующих основные информационные потоки Интернета; технические стандарты и способы их практической реализации, относящиеся к системе сетевой адресации; собственно интернет-ресурсы в виде веб-сайтов, социальных сетей, служб электронной почты, сетевых СМИ, систем поиска информации и т.д. На каждом из инфраструктурных уровней Интернета объектами правового регулирования являются различные отношения, в которых участвуют различные субъекты права и которые возникают по поводу достаточно специфических предметов регулирования. Плюралистическая концепция разделяет объект правоотношений (урегулированное правом общественное отношение) и объект (предмет) правового регулирования. Логическим следствием плюралистической концепции является признание многообразия