лекции философия / filos_lekz-17

XVII. ПРАКТИКА

Текстологический практикум

1. Отличительные черты и структура практической деятельности. Её основные сферы:

быт;

труд;

досуг;

праздник;

сакральная мистерия;

«экстрим».

2. Важнейшие виды практики:

материальное производство (индустрия, сельское хозяйство, торговля, бытовое обслуживание);

социальное управление (политика, охрана общественной безопасности, менеджмент);

научный эксперимент;

духовно-практические виды активности человека (воспитание, образование, спорт, т.п.);

духовная «практика» (научно-философский дискурс, художественное творчество, медитация, молитва, т.п.).

3. Практика и познание (теория) — направления взаимодействия:практика — основа и движущая сила процесса познания;

практика — главный критерий истины; его абсолютность и относительность;

знание — информационный ресурс практики.

4. Отличия практического познания, его основные типы.

Литература

Щавелёв С.П. Практическое познание. Философско-методологические очерки. Воронеж, 1994 (Разделы: «Практика дефиниций и дефиниция практики»; «Отличия практического познания»).

Алексеев П.В., Панин А.В. Философия. 3-е изд. М., 2000 («Творчество», «Познавательное и практическое»).

Введение в философию. М., 2003 (Ч. II. Гл.7. «Деятельность»). Спиркин А.Г. Философия. М., 1999 («Познание, практика, опыт»).

Гречко П.К. Практика человека. Опыт философско-методологического анализа.

М., 1988.

Деятельность: теория, методология, проблемы. М., 1990. Заблуждающийся разум? Анализ вненаучного знания. М., 1990.

Завалишина Д.Н. Практическое мышление. Специфика и проблемы развития.

М., 2005.

Знание за пределами науки / Сост. И.Т. Касавин. М., 1994. Климов А.Я. Диалектика познания и практики. М., 1991.

Магический кристалл. Магия глазами ученых и чародеев / Сост. И.Т. Касавин.

М., 1992.

Федотова В.Г. Практическое и духовное освоение действительности. М., 1991.

Текстологический практикум М. Вебер

Протестантская этика и дух капитализма

1. Макс Вебер (1864–1920) — немецкий социолог, экономист и историк культу-

ры.

2.«Протестантская этика и дух капитализма» (1904–1905): основные идеи, их критическое обсуждение историками и социологами.

3.Вероисповедание и общественное расслоение. Дух предпринимательства. Мартин Лютер о призвании человека. Религиозная основа мирского аскетизма. Аскеза

ибуржуазный дух.

Литература

Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. Иваново-Франковск, 2002. Вебер М. Хозяйственная этика мировых религий // Избранное. Образ общества.

М., 1994.

Неусыхин А.И. «Эмпирическая социология» Макса Вебера и логика исторической науки // Там же.

Гайденко П.П., Давыдов Ю.Н. История и рациональность. Социология М. Вебера и веберовский ренессанс. М., 1991..

Конспект

Понятие практики — центральное для целого ряда философских школ минувшего XX века. Однако представители разных школ вкладывали в это понятие неодинаковое содержание. По-гречески praktikos означает «деятельный», «активный» (в противоположность, как видно, «созерцательному», «самоуглублённому» состоянию человека, а не просто «пассивному», «заторможенному»). Таким образом, в широком (бытовом) смысле практикой называют любую активность, самостоятельно проявляемую человеком (сравните выражение «учебная практика» — после аудиторных занятий, где-то на реальных предприятиях). Однако в качестве философской категории слово «практика» требует существенных уточнений.

Философы-идеалисты (вроде Платона или христианских богословов) под настоящей практикой понимали внутреннее, духовное самоусовершенствование личности, её напряжённый диалог со Всевышним, постижение его Божественного промысла и подстройку своего поведения под него. Практичны, с этой точки зрения, отнюдь не тленные земные вещи и суетные амбиции, а приобщение к вечным ценностям добра и счастья. Разум практика, таким образом, должен служить сердцу — любящему и сострадательному. Спасение души праведника на страшном суде Господа — вот конечный результат человеческой практики с точки зрения религии.

Напротив, для представителей марксизма «практика» означает особого рода деятельность людей:

чувственно-предметную,

материально-преобразующую,

орудийную,

сознательно-целенаправленную.

Имеется в виду, что практик что-то непременно изменяет в окружающем нас мире; причём совершает это сознательно, по намеченному заранее плану; непременно с помощью орудий и прочих средств труда, которыми обрабатывает некое материальное сырьё. Последователи К. Маркса и В.И. Ленина намеревались «изменить мир силой оружия», совершить мировую пролетарскую революцию, а затем так же силой осчастливить всё человечество коммунизмом — построить земной рай, совершенное общество из «настоящих» людей. Поэтому они и уповали прежде всего на практику материальную, внешнюю, силовую (вспомним типичные лозунги большевистских, советских песен: «Каховка — родная винтовка», «я хату покинул, пошёл воевать», «шла дивизия вперёд», «Красная армия всех сильней», «а паразиты никогда» и т.д., и т.п.). Все остальные виды человеческой активности относились марксистами к сфере теории как отражения, познания мира. Теория подытоживает революционную практику и направляет её на всё новые свершения в общественном переустройстве, «перековке» самого человека.

Компромиссную точку зрения на практику выразили основоположники прагматизма, ставшего официальной философией США. Основоположник прагматизма Чарлз Сандерс Пирс (1839–1914) в свою очередь усматривал сущность человека в действии (греч. pragma), деятельности (praxis). Однако желанный человеку результат деятельности понимается при этом шире, чем у богословов и революционеров. А именно, как успех в жизни, который предполагает как материальные, так и духовные блага. Практично поэтому такое мышление, которое обеспечивает успешное для данного субъекта действие. Практика сводится к выходу из проблемных ситуаций, вне зависимости от сферы их возникновения. В каком-то случае практичен даже отказ от прямого действия — во имя сохранения природы,

памятника культуры или чего угодно ещё во внешнем или внутреннем мирах человека.

Как видно, известная доля истины содержится в каждом из отмеченных вариантов философии практики. Чтобы не растворить понятие практики в более широких понятиях деятельности, поведения, творчества, стоит сохранить за ним соответствующие отличия, которые укладываются в триа-

ду категорий «цель — средство — результат». А именно, —

во-первых, практика (в отличие от инстинктивного или же стихийного поведения животных и человека) в той или иной степени носит соз-

нательный характер, преследует некие цели (как идеальный образ желан-

ного будущего);

во-вторых, практика требует для себя определённые средства (инструменты, методы, технологии), с помощью которых преодолевается сопротивление обрабатываемого материала, события направляются к поставленной цели, причём нужным человеку путём;

наконец, —

в-третьих, в итоге совершившейся, удавшейся практики что-то реально меняется в мире или в самом человеке (в отличие от теории, идеологии, вообще духовности, которые лишь идеально копируют мир, создают информационные подобия каких-то его моментов, но сами по себе остаются вторично-виртуальными, а не вполне реальными).

Иначе говоря, деятельность практическая призвана творить новое бытие, а деятельность теоретическая — получать о существующем бытии новую информацию, кодировать уже существующие фрагменты бытия

вуме человека и символических средствах познания.

Таким образом, родственные понятия поведения, деятельности, практики категориально не тождественны. Самое широкое среди них первое: поведение предполагает рефлекторную ориентировку в изменяющихся условиях действительности, внешней и внутренней средах обитания любого живого организма. Как-то ведут себя и бабочки, и млекопитающие, и люди. Деятельность предполагает наличие какой-то доли сознания — способности выдвигать идеальные модели будущего и искать пути к его достижению, либо избежанию. В зачаточной форме способность к такого рода конструктивной деятельности появляется у высших животных. В полном объеме деятельностью способен повседневно заниматься только человек. А уже у него деятельность возможна как в целом духовная, теоретическая, так и практическая. Это принципиальное деление не отменяет наличия промежуточных, «гибридных форм» нашей деятельности. Граница между ними в жизни бывает скользящей и условной.

Названные выше общие черты практики по-разному проявляются в различных её типах и видах; сама практика довольно сложно связана с теорией, идеологией, духовностью. Поэтому сегодня философы чаще исполь-

зуют эту категорию во множественном числе — говорят о практиках, и материальных, и духовных, и духовно-материальных. Критерием их разницы служит соотношение, последовательность материи и информации в средствах и особенно результатах деятельности. Деятельность материальнопрактическая конечной целью имеет преобразование действительности, а познание, вообще духовность в таком случае служат этой цели. Например, рабочий должен произвести нужный продукт, солдат — убить врага; хирург инструментально вмешаться в организм с целью его исцеления от недуга; торговец обратить свой товар в деньги. Морально-психологические качества всех этих практиков обеспечивают эти внешние цели.

Напротив, в деятельности духовно-теоретической материальные орудия — не более чем подручные средства открытия истины, эмоционального переживания, вообще достижения определённых состояний внутреннего мира человеческой души, сознания. Учёный, артист, священник — они по-разному, но взывают к внутреннему миру человека. Так, для поэта не слишком важно, на какой бумаге и какой ручкой записать стихи (своё последнее стихотворение Сергей Есенин начертал алмазным перстнем на ресторанном стекле). Материальные аксессуары субъектов духовной практики заведомо вторичны по отношению к работе их мысли, фантазии, к их переживаниям. Главное — покорить своей мыслью или чувством души других людей.

Рынок профессий и услуг чем дальше, тем больше востребует самую разную продукцию практиков — и собранный на конвейере автомобиль, и очерк для газеты, и лекарственный препарат, и музыку в переходе метро, и сеанс врача-психоаналитика, и вкусную еду в национальном ресторане, и т.д., и т.п. Так что в конечном счёте можно (с известной долей условности

ине боясь обвинений в цинизме, который как-никак лучше инфантилизма

ипаразитизма) считать практичным всё то, что продаётся на рынке товаров и услуг.

Типы практики как раз и определяются отмеченной пропорцией материального и идеального, объективного и субъективного в её составе. Первичный, базисный характер для самого существования человека и общества носит главным образом материальная практика. Это труд людей в промышленности и сельском хозяйстве, обширной сфере обслуживания, на транспорте и в строительстве, в торговле и средствах связи (включая электронные). Практичность этих видов деятельности очевидна — их результаты «сработаны весомо, грубо, зримо», как выразился поэт. Станочник на заводе, механизатор на пашне, доярка на ферме, водитель такси или дальнобойного грузовика, официант в ресторане или проводник в вагоне поезда, очень и очень многие т.п. лица (так называемые на зажиточном Западе «синие воротнички») образуют необозримую армию тружеников материального производства товаров и услуг.

Кроме так или иначе социализированной (обобществлённой), сюда же относится бытовая практика лично-семейного самообслуживания, ведения домашнего хозяйства. Эта, на первый взгляд тривиальная, работа прачки, няньки, повара, уборщицы, клоуна, чаще всего соединённых в одном и том же лице домашней хозяйки, образуют материальный фундамент всей остальной жизнедеятельности потребителей соответствующих продуктов домашнего труда.

Сложнее оценить практичность труда тех, кто управляет рабочими разного рода, создаёт рабочие места, планирует, усовершенствует условия труда, принимает решения по другим общим вопросам, совершает многое т.п., т.е. занимается социальным управлением. Чиновники государственных органов, владельцы предприятий и фирм, менеджеры и финансисты, юристы и прочие консультанты, аналитики, многие т.п. «белые воротнички» могут показаться (если глядеть «снизу» или «сбоку») если не бездельниками, то некими «нахлебниками» у «настоящих работяг». На самом деле всё наоборот. В современном, так называемом постиндустриальном, информационном обществе доля населения, занятого в непосредственно материальном производстве (на фабриках и заводах, на фермах и в сфере «грязных» услуг) неуклонно снижается и самых развитых странах (вроде США) достигает всего нескольких процентов. На первый план выдвигается не просто «рабочая сила», а высокие технологии (хай тек) и работники, способные организовать применение таких технологий (прежде всего компьютерных). Большая часть работников уже не продаёт свою рабочую силу собственнику огромных средств производства, а сама предлагает на рынок уникальный продукт или эксклюзивные блага. Такие работники работают уже не на компанию, а с компанией, а то и просто поодиночке. По сути, это добровольцы, им ничего нельзя приказать, их нужно или организовать наилучшим образом, или предоставить самим себе. Сегодня экспорт из США наполовину состоит из продукции компаний, в которых занято 19 и менее сотрудников; только 7 % применяет труд более 500 человек. К 1995 г. в США насчитывалось более 20,7 млн. автономных специалистов и предпринимателей. Сегодня их едва ли не вдвое больше. Отсюда резкий рост числа и роли таких одиночных специалистов в самых разных сферах обслуживания, которые работают по требованиям и отдельных потребителей, и коллективных заказчиков, и общегосударственных потребностей. Не только и не столько владение какой-то собственностью, сколько умение принести благо и воспользоваться им, т.е. уровень образования и личные способности — вот что сегодня влияет на положение человека как практика в демократическом обществе. Так называемые «менеджеры среднего звена» превратились в современный рабочий класс. Гербом постиндустриального мира служат уже не серп и молот, а мобильный телефон и монитор компьютера.

Поэтому, в частности, информационное общество вовсе не отменяет неравенства, как об этом мечтали социалисты и коммунисты. Напротив,

превращение информации в главный товар наших дней сулит новый виток неравенства, общественных противоречий и катаклизмов. Ведь новое неравенство порождается не внешними условиями нашего существования (ктото богатый, кто-то бедный), а внутренней разницей людей (способный — бездарный, сильный — слабый, удачливый — недотёпа, активный — ленивый). А поскольку в таком социуме общее благосостояние значительно возрастает, средний класс зажиточных собственников составляет большинство населения, то среди причин реального неравенства снова, как у истоков цивилизации, появляется привлекательная внешность, физическое здоровье участников жизненного общения. Когда у большинства людей есть всё, что им угодно для жизни, возрастает значение личного обаяния, которого нельзя купить за деньги.

Для следующих типов практики предметом воздействия, обработки служат тело и душа самого человека. Эти направления деятельности можно назвать духовно-практическими, а некоторые почти целиком духовными. Конечно, какие-то материальные условия есть и у них — то большие (в спорте; многих жанрах искусства, например, скульптуре, архитектуре, театре, живописи и т.п.), то меньшие (скажем, в поэзии, музыке, религии, магии и т.д.). Разница этих практик с предшествующими состоит в обратном отношении материального и духовного. В тех духовные качества обеспечивают материальный результат (продукт, товар, услугу). В этих — желанный результат состоит в самовыражении, изменении, перенастройке самой человеческой души, наших мыслей и чувств. Мелодия песни и ритм стихотворения, впечатление от картины или фильма, молитва или заклинание, т.п. формы активности духа неизбежно дополняют состав человеческой практики. Скажем, спорт и прочие игры — только с одной стороны выступают как тренировка тела, закалка воли и духа, т.е. сугубо практичные, явно «полезные» занятия. С другой стороны, к таким занятиям толкают ка- кие-то внешне малопонятные мотивы (причуды?). Ну, забили гол, ну перекинулись в карты... Отдохнули, и всё? Нет, не только. Перед нами некое самовыражение личности, манифестация её целостности и самодостаточности (вроде того, что в «хоккей играют настоящие мужчины», а пасьянс, допустим, раскладывают «настоящие женщины»).

Тут возникает деление практики на труд и игру.

Особый вид практики образует опытно-экспериментальная деятель-

ность учёных. По форме она материальна, а по содержанию духовна. Хотя наука в целом относится к духовному производству (информации и некоторых технологий, т.е. в итоге знаний), метод эксперимента предполагает вещественные условия, технические устройства и, главное, контроль, планомерные изменения определённого участка объективной реальности. Тем

самым исследователь на практике проверяет свои гипотезы или же доказывает существование некоторых явлений. Там, где эксперимент невозможен (например, в астрономии), роль основного доказательства играет метод наблюдения, обычно усиленного приборами.

Итак, материальная и духовная практика дополняют друг друга в составе человеческого бытия. Они образуют огромное множество «гибридов»

— различных практик, каждая из которых нужна людям, заслуживает признания, применения в своё время и в своём месте.

А что остаётся в человеческой жизни за пределами практики? Об этом тоже стоит подумать. Отдых — необходимый момент практической жизни. Его может быть больше или меньше, но даже самые ярые трудоголики как-то и когда-то отдыхают. Наполеон Бонапарт как-то произнёс: «Для меня отдых — это перемена занятий». Тоже вариант.

Ритуал. Этимологически этот термин восходит (через прямой перевод латинского ritus — обряд, обычай) к идее порядка, точнее — более или менее сознательной упорядоченности, то есть заданности и повторительности каких-то моментов поведения животных и людей. Надо, как водится, различить его широкий (как правило, переносный) и узкий (собственный) смыслы. В первом ритуал будет означать все без исключения варианты как-то организованного, стандартизированного (обычаем, законом, привычкой, нуждой, престижем, ещё какой-то идеей или ценностью) поведения человека. В таком понимании ритуал заполоняет собой почти всё пространство человеческой жизни и превращается в своего рода социальный рефлекс, культурный инстинкт (спать, есть, одеваться, общаться, работать, отдыхать, любить, конфликтовать, болеть, даже умирать и т.д., и т.п. не как-нибудь, а более или менее строго определённым образом). В этом смысле ритуал совмещается с повседневностью — как её ментальная матрица, культуральная норма.

За рамками столь расширительно понятого ритуала останется немного — всякого рода экстравагантности и причуды, инициативы и вызовы традиции, то есть акты творчества и конфликты. С повседневной точки зрения — эпизоды социального «безумия» (у которого, впрочем, также имеется своя «логика», т.е. своего рода ритуалистика навыворот).

Ритуал в собственном смысле этого слова будет означать периодическое изменение сознания и поведения. Но отступление не в сторону социальной патологии, деградации роли личности в социуме или же иного вызова его идеалам, а, напротив, ради перехода на время к иной, как правило более строгой и масштабной норме; возвышение потребностей за счет их коллективизации, идеализации.

Обряд.Первой из ритуализированных оппозиций повседневности дол-жен быть назван обряд как действия, направленные на символизацию

(идейно-нравственное возвышение и меморацию) определенных моментов

жизнебытия личности и (чаще) коллектива, общины, сословнопрофессионального «цеха». В большинстве случаев обрядность прямо или косвенно связана с религией, хотя и разного уровня (от примитивной магии язычества до рафинированного молебства мировых культов). Даже обмирщенные варианты обрядности наследуют религии и церкви структурнофункционально. Так появляются торжественные процедуры государственной регистрации новобрачных и новорожденных, свадебные, юбилейные мероприятия светского типа и т.д., вплоть до «гражданской панихиды» и внеконфесииональные формы погребения, украшения могилы, общения с нею ещё живых близких покойника.

Типологические же разновидности обрядовых действ относятся к инициациям подросших поколений, другим памятным датам семьи, общины, потестарно-политического образования; рубежам календарных циклов хозяйства; прочим бытовым вроде бы поводам, но ключевым, центральным в пространстве повседневности моментам; демонстрациям идеологии и политики тех или иных общественных групп; наконец, повторю, погребениям и поминаниям усопших, закреплению памяти о предках. В эти и т.п. моменты жизни личности и социума семиотика повседневности переструктурируется на более значимые, ответственные, запрограммированные модели поведения.

Хотя разные люди в различной степени склонны к периодической ритуализации своего поведения, а некоторые даже бросают принятым в социуме ритуалам открытый вызов, закономерность внешне показных действ очевидна. Ведь повседневность как бы растворяет в своей элементаристской среде общественные ценности (родины, партии, профессии, землячества, клана, даже семьи). Созерцая и демонстрируя коллективную сопричастность этим идеям, личность как бы «инвентаризирует» их, преодолевает неизбежные сомнения в осмысленности собственного существования. Обрядность, тем самым, представляет собой своего рода демонстрацию жизнеспособности и даже имитацию социального бессмертия людей. Она овнешняет преемственность между прошлым и настоящим, присягает будущему; выражает связь личности и группы, между малыми и большими группами, чьи интересы на чём-то сходятся. Поэтому календарные планы ритуальных мероприятий худо-бедно «цементируют» массу «песчинок» — повседневных дел и забот, вершащихся как правило по принципу «моя хата с краю».

Сознание, ритуализированное церковной или светской мистерией, по её идее и сценарию, воспаряет ввысь над житейской суетой (будь то храмовая служба или же партийное собрание, по которым так ностальгируют теперь иные наши сограждане). Для большинства своих организаторов подобные мероприятия носят вполне практичный, деловой до обыденности характер (независимо от возможных и у них иллюзий, либо опасений на-

счёт степени рациональности происходящего на подмостках такого ритуала). Что касается “массовки” на официальных демонстрациях “веры, надежды, любви” к божеству небесному, либо земному, персонифицированному, либо отвлечённому, то с практичностью её сознания дело обстоит сложнее. Имевшие место в истории самых разных стран и народов попытки развенчать одни духовно-практические мистерии обычно влекли за собой создание других, только с обратным идеологическим знаком. Вспомним хотя бы постановку христианских церквей по местам разорённых языческих капищ; или же раскаты “Интернационала” под сводами православных храмов, уже превращённых в лучшем случае в сельские клубы, а худшем — в склады; наконец, ныне снова православные чтения в кремлёвском Дворце некогда партийных съездов.

Таким образом, серьёзные, но чисто символические действа удовлетворяют глубинным — коллективистским потребностям личности. Во времени и пространстве заметно меняется форма их реализации, а содержание

— в гораздо меньшей степени.

Попробуем иллюстрировать соответствующие моменты общест-венной практики предельно наглядно — замечательными образцами русской реалистической живописи. Выбранные мной полотна объ-единяет один и тот же по сути сюжет — крестный ход. В право-славной церкви он представляет собой торжественное шествие с хоругвями, иконами и прочими мобильными святынями прихожан того или иного диоцеза, нередко вкупе с паломниками и всем прочим примкнувшим к ним людом. Наиболее распространены такого рода хождения на Пасху и в день Богоявления (Крещения) (т.е. приуроченные к сезонным пикам — летнему и зимнему, как и соответствующие празднества язычников). Эти шествия стали наиболее выразительными демонстрациями народности православия, объединения (“собор-ности”) разных слоёв общества вокруг его святынь.

Накануне отмены крепостного права, на очередном изгибе отечественной истории, демократизация общественного сознания и, в том числе, реалистического искуства в России прокламировалась, в частности, полотном Василия Григорьевича Перова (1834–1882), изображающим крестный ход в сельской глубинке. На выпуске из Московского училища живописи и ваяния он представил в Академию художеств эскиз “Светлый праздник в деревне” (1861). Академики отвергли его “за непристойность изображения духовных лиц”. Тогда начинающий живописец варьировал тему, изобразив “Проповедь на селе” (1861) в более пасторальных тонах. Получив за эту картину (ставшую знаком творческой покорности официальной идеологии) золотую медаль Академии и стипендию для поездки в Италию, Перов там закончил таки первую работу. Вышло несколько авторских вариантов “Сельского крестного хода на Пасху” (1861). Участники ритуального действа позиционированы с нарочито неприглядных сторон. Бросаются в глаза их неряшество, опьянение, формальное “отбыва-ние номера” в составе процессии. Они не составляют композиционного единства, каждая фигура рассмотрена художником по отдельности. Отталкивающее впечатление от убогой деревушки и её обитателей усиливается мрачным, почти зимним пейзажем (небо за тучами, корявое облетевшее дерево, пронзительный ветер). Сюжет трактован прямолинейно, предвзято-разоблачительно. Перед зрителем нечто вроде фотографии скрытой камерой, случайного наблюдения непосредственно данной повседневности, без попытки ее анализа. В результате картину сняли с выставки Общества поощрения