Необязательность соответствия формально-грамматической структуры единиц языка их функциональному типу

Хотя промежуточные образования располагаются между са­мыми различными классами единиц, можно говорить об общей для всех них коллизии, состоящей в утрате соответствия между фор<173>мой и содержанием, между функцией и структурным типом. При­чина появления промежуточных образований заключается не толь­ко в постепенности языковой эволюции, но и в том, что форма и функция языковых элементов изменяются с разной скоростью. Устойчивость грамматической структуры сильнее, чем устойчи­вость грамматической функции, вследствие чего функциональные преобразования происходят обычно быстрее, чем изменения фор­мальные. Язык, по замечанию О. Мандельштама, «одновременно и скороход и черепаха» (О. Мандельштам. О природе слова. Харь­ков, 1922, стр. 7). Таким образом, одной из постоянных характе­ристик естественных языков является присутствие в них сдвигов между формой и функцией структурных элементов. Так, идиоматизуясь, словосочетание становится функциональным эквивален­том слова. Однако оно продолжает члениться на грамматически раздельные слова. Такие названия цветов, как анютины глазки, кукушкины слезки, львиный зев и куриная слепота ничем функцио­нально не отличаются от таких названий растений, как подсолнеч­ник, подорожник, столетник и одуванчик. Но морфологическая структура первых остается неслитной, двучленной.

Сохранение прежней структуры связано не только с естествен­ным сопротивлением языковой формы, но и с сознательным воз­действием общества, следящего за сохранением стабильной формы гораздо строже, чем за сохранением стабильного значения. В рус­ском языке, например, имена и отчества людей, двойные топонимы, единые в функциональном отношении, часто претерпевают в уст­ной речи и морфологическое слияние. Говорят «сказал Иван-Иванычу», «советовался с Пал-Палычем» и пр. Однако такое упот­ребление почти не проникает в письменную форму литературного языка и не закрепляется нормативно. В устном разговоре соот­ветствие формы и функции могло бы быть достигнуто легко и есте­ственно. М. И. Цветаева рассказывает, что, не зная в детстве от­дельных значений слов, входящих в состав сочетания памятник Пушкину, она употребляла его слитно как название одного пред­мета. «Памятник Пушкина был не памятник Пушкина (родит. падеж), а просто Памятник-Пушкина в одно слово, с одинаково непонятными и порознь несуществующими памятники Пушкина». Поэтому казалось естественным говорить «у Памятник-Пушкина», «к Памятник-Пушкину», «сын Памятник-Пушкина» (М. Цветае­ва. Мой Пушкин. М., 1967, стр. 37).

Изменение функции языкового знака в конце концов может привести и к изменению его формальной структуры. Так, став по­казателем буд. вр. всп. глагол habēre в большинстве романских языков превратился в грамматическую морфему в составе глаго­ла. Ср. фр. jе fermerai, ит. parleró, исп. hablaré. В иных случаях такого структурного сдвига не происходит совсем.

Превратившись в показатель перфектности, habēre не был по­глощен спрягаемым глаголом и сохранил свою формальную отдель<174>ность, отчлененность. Ср. фр. j'ai lu, исп. he leнdo, ит. ho letto. В грамматическом строе этих языков появился новый структур­ный тип единиц, функционально адекватный сосуществующему с ним флективному типу слов. Это дало повод говорить о нефлек­тивной морфологии.

Таким образом, в языке могут сосуществовать разные по своей структуре формальные классы единиц, соотносимые с одним функ­циональным типом. Это свойство, возникающее в ходе перестройки языковых систем, отсутствует в искусственно созданных кодах.

Грамматическая характеристика единиц языка, как можно бы­ло убедиться, не сразу приходит или совсем не приходит в соот­ветствие с развившейся у них новой структурной функцией. Это вызывает необходимость моделирования промежуточных единиц, в определение которых вводится признак функционального сдви­га. Так, идиомы обычно квалифицируются как единицы, экви­валентные слову по значению и подобные словосочетанию по свое­му речевому «поведению». Аналитические формы слова опреде­ляются как единицы функционально равнозначные морфологичес­кой словоформе, но сохранившие раздельность оформления. Хо­тя в определении подобных единиц присутствует указание на их двойственность, их функциональной стороне придается большее значение, чем их формальным чертам. Поэтому их принято отно­сить к тому разделу грамматики, в котором изучается данный тип функции, а не данный тип формы: идиомы изучаются в лек­сике (а не в синтаксисе), а аналитические формы слова — в мор­фологии.

Так же решается вопрос и об отдельных, разрозненных едини­цах, испытавших функциональный сдвиг. То, что падежные формы типа русск. шагом, утром, порой, разом, и т. п. приобрели адвербальное значение, служит основанием для их отнесения к классу наречий, несмотря на формальную тождественность тво­рительному падежу соответствующих существительных. Если в испанских образованиях cualqniera 'кто-нибудь', 'какой-нибудь' и quienquiera 'кто-нибудь' возобладало значение неопре­деленности и компонент quiera перестал соотноситься по смыслу с глаголом querer 'хотеть', то это дает повод считать приведенные образования неопределенными местоимениями, несмотря на то, что показатель множественного числа присоединяется в них к первому компоненту, вклиниваясь внутрь слова: quienesquiera, cualesquiera. Поскольку знаковая функция языка в процессе коммуникации (т. е. отнесения единиц языка к элементам опыта, денотатам) непосредственно регулируется означаемым зна­ка, а не его означающим, можно полагать, что функцио­нальные критерии больше соответствуют семиотическому подходу к языку и в этом смысле являются более структурными. Признаки формы существенны постольку, поскольку они позволяют судить об изменении функции.<175>