Китайская литература 1 / Бацзинь - Семья

Как только они исчезли, Цзюе-минь показал Цзюе-хою язык и весело рассмеялся,

• Ну вот, конечно, он забыл о тебе!

• Если бы я подчинялся так же, как старший брат, то, пожалуй, вечно сидел бы взаперти, — подхватил Цзюе- хой. — Вот преимущества моей смелости. Просто я совер-

127

шил тогда глупость. Гнев деда — минутная вспышка. Все прошло, и он сразу забыл. Где уж ему помнить о том, что я, сидя дома, веду мучительную затворническую жизнь? .. Пошли домой, Цзюе-синя ждать нечего. Он отправится в паланкине. Идем пораньше, не то снова встретимся здесь с дедом.

• Идем, — согласился Цзюе-минь и обернулся к Цзянь-юню: — А ты?

• И я с вами.

Втроем они вышли из конторы.

Дорогой Цзюе-хой был очень возбужден. Он решил плотно закрыть могилу прошлого.

«Я молод, не урод, не глуп: я завоюю себе счастье!» — думал он.

В отличие от Цзюе-синя, он мечтал о собственном счастье.

13

В особняке Гао ужинали позднее обычного, — на улице уже давно стемнело. В зале, кроме стосвечовой лампы, ко-торую только что ввинтили, под потолком на средней балке висели светильник, заправленный светильным мас-лом, большая подвесная керосиновая лампа и четыре фо-наря с разрисованными стеклянными колпаками. При та-ком ярком освещении видны были не только картины и изображения предков, одетых в форменное платье маньч-журской династии Цин *, но даже щели на полу, между квадратными каменными плитками.

Два круглых стола были накрыты в середине комнаты, и на них аккуратно разложены приборы: палочки из сло-новой кости, рюмки, тарелки и серебряные чайные ложки. Под каждой тарелкой подложена красная бумажка, на которой написано обращение, например, «старый госпо­дин» или «Чэнь итай» — эти бумажки определяли место за столом. У каждого стола прислуживало четверо слуг: двое наливали вино, двое других подавали закуски. Рядом хлопотала женская прислуга. Из кухни закуски несли к окну левой гостиной, ставили на квадратный стол с лам-пой бра, потом старшие по возрасту служанки вносили их в зал и передавали слугам, и только после этого закуски попадали на стол.

Когда выставили восемь блюд с холодными закусками

128

и две тарелочки лущеных абрикосовых косточек и семечек, пригласили хозяев. В зале собрались и старшие и дети. Все во главе со старым господином Гао уселись за стол, каждый легко нашел свое место, и это не заняло много времени.

За первым столом сидели только старшие родствен-ники — сам господин Гао, его наложница Чэнь, старшая госпожа Чжоу, третий старший барии Кэ-мин и третья госпожа Чжан, четвертый старший барин Кэ-ань и четвертая госпожа Ван, пятый старший барин Кэ-дин и пятая госпожа Шэнь; кроме того, там сидела гостья — тетушка Чжан, — всего десять человек. За другим столом располо-жились Цзюе-синь с братьями и сестрами, Жуй-цзюе, жена Цзюе-синя, и Цинь, их было одиннадцать человек. Мужчины с иероглифом «Цзюе» в имени: * сыновья стар-шего сына Гао — Цзюе-синь, Цзюе-минь и Цзюе-хой; сын их третьего дяди — Цзюе-ин и сыновья четвертого дяди — Цзюе-цюнь и Цзюе-ши. Женщины с иероглифом «Шу» в имени: дочь старшего сына деда — Шу-хуа, дочь третьего дяди Шу-ин, дочь пятого дяди Шу-чжэнь, она была самой младшей, но и ей уже исполнилось двенадцать лет.

Сын третьего дяди Цзюе-жэнь и сын четвертого дяди Цзюе-сянь, а также Шу-фан были еще слишком малы, и их не было здесь. За столом сидел-только Хай-чэнь, сын Цзюе-синя, потому что деду хотелось, чтобы за новогод-ним столом собрались представители всех четырех поко-лений. Он велел Цзюе-снню и его жене привести Хай-чэня. Мать посадила ребенка к себе па колени и покор-мила его.

Старый господин Гао поднял чарку, осмотрел оба стола: все собрались, всюду веселые лица, как много у него сыновей и внуков, мечта о «большой семье из четы-рех поколений» осуществилась, он улыбается довольной улыбкой и отпивает большой глоток вина. Потом смотрит на другой стол, где оживленно беседуют, смеются, пьют вино представители младшего поколения. То там, то здесь слышатся звонкие голоса: «Дай вина!», «Налей сначала мне!» Вокруг суетятся слуги Юань-чэн и Су-фу с маленькими кувшинами.

— Поменьше пейте! Побольше закусывайте! — улы-баясь, кричит дед.

Он слышит ответ Цзюе-синя, поднимает чарку и ве-село, с каким-то легким чувством отпивает еще глоток.

129

Все следуют его примеру; но за столом у старших все дер-жатся тихо и чопорно. Все, кроме деда, сидят навытяжку, как на параде. Старый Гао берется за палочки, и все тотчас берут свои палочки. Он кладет палочки, и его при-меру тотчас следуют остальные. Они обмениваются слу-чайно двумя-тремя короткими фразами. Уже слегка за-хмелевший старик замечает это.

— Не стесняйтесь так, — говорит он, — держитесь сво- боднее. Разговаривайте, веселитесь. Посмотрите, какое веселье за тем столом! А у вас — тишина. Все свои люди, незачем так стесняться.

С этими словами он опять поднимает чарку, допивает оставшееся вино и продолжает:

— Смотрите, как весело у нас сегодня.

Такое необычно радостное настроение старого Гао вносит оживление, и за первым столом некоторые начи-нают громко разговаривать и смеяться, палочки двига-ются проворнее.

Дед замечает эту перемену и радуется еще больше, вновь поднимает только что наполненную чарку и отпива-ет глоток. В его памяти смутно вырисовывается прошлое.

Он вспоминает о том, с каким трудом выучился и вы-брался из нищеты, добился известности, много лет слу-жил, собственными руками создавал это огромное состоя-ние и престиж семьи, расширял земельные владения, построил дом, родил на свет сыновей и дочерей, а от них родились внуки, внучки и правнук. Все складывается благоприятно. Если счастье будет и впредь сопутствовать их семье, как она расцветет и вырастет еще через два по-коления! .. Сам того не замечая, старый Гао улыбнулся, отпил большой глоток вина, потом поставил чарку и ска-зал:

— Больше не могу. Выпил две чарки и уже захмелел. Не обращайте на меня внимания. — Потом приказал слу-гам: — Побольше наливайте старым господам и госпо-жам.

За другим столом, где сидела молодежь, действи-вельно, как заметил дед, было значительно оживленнее. Палочки летали почти безостановочно. Принесли закуску, но уже очень скоро на столе осталось пустое блюдо. Са-мые младшие — Цзюе-цюнь и Цзюе-ши, не умея брать закуску палочками, стали на колени на своих стульях и, отложив палочки, орудовали ложками.

130

— Постойте, так нельзя, закуски не хватит! Нам не угнаться за вами, мужчинами. Смотрите, как степенно ве- дут себя за столом деда, а вы слишком торопитесь. Где это видано, чтобы так ели новогоднее угощение! — улы- бается Жуй-цзюе. Она отдала Хай-чэня служанке Хэ-сао, велела ей унести ребенка в другую комнату и поиграть с ним.

Юань Чэн только что принес блюдо .с ломтиками ту-шеной рыбы и поставил его на стол. Тринадцатилетний Цзюе-ин берет палочками кусок и кладет себе в рот, он слышит слова Жуй-цзюе и, улыбаясь, откладывает па-лочки:

— Жуй-цзюе нас разжалобила. Мы не станем больше есть. Пусть хоть что-нибудь достанется ей.

Весь стол смеется, все откладывают палочки. Цзюе-хой, сидящий наискосок от Жуй-цзюе, встает и пододви-гает к ней тарелку с рыбой:

— Прошу, невестка, это все тебе.

Жуй-цзюе видит, что взгляды сидящих за столом со-средоточены на ней, невольно краснеет и отодвигает та-релку к Цзюе-хою.

• Благодарю за доброту. Но я не люблю тушеной рыбы. Съешь ее, пожалуйста, за меня.

• Нет, нет, раз ты отказываешься — штраф вином, — говорит, вставая, Цзюе-хой.

• Верно, Жуй-цзюе придется выпить штрафную! — подхватывают все.

Подождав, когда шум немного стихнет, Жуй-цзюе не спеша оправдывается:

• С какой стати я должна пить штрафную? Если вам хочется выпить, придумайте что-нибудь другое. Давайте лучше поиграем.

• Хорошо, я согласен, — первым поддерживает ее Цзюе-синь.

• Во что? — спрашивает Цинь.

• У меня есть гадательные бирки. Пусть Мин-фэн принесет их, — предлагает Жуй-цзюе.

• Не стоит бросать жребий. Сыграем во что-нибудь попроще, — высказывает свое мнение Цзюе-минь.

• Тогда давайте в «летающие цветы», — предлагает Цинь.

• Я не буду, — кричит восьмилетний Цзюе-цюнь.

131

— Кому ты нужен? Ладно, ты и Цзюе-ши не в счет. Нас будет девять, — продолжает Жуй-цзюе.

В это время Цзюе-хой роняет свои палочки на пол, слуга быстро поднимает их, вытирает и кладет на стол. Цзюе-хой тоже хочет высказаться, но, видя, что большин-ство одобряет предложение Цинь, воздерживается.

• Тогда дайте мне сказать первой. Начнем с меня. Цзюе-хой, тебе первому пить вино, — говорит Цинь улы- баясь.

• Почему это? Ты ведь еще ничего не сказала. — Цзюе-хой накрывает чарку рукой.

• Все равно тебе придется выпить... Я говорю: «Вы- хожу из ворот, всюду люди любуются цветами» *. Вот видишь, пить все-таки придется тебе.

Начинают считать по порядку, пропуская Цзюе-ши и Цзюе-цюня: слово «цветы» приходится на Цзюе-хоя, и тогда все кричат:

• Пить тебе.

• Не обманывайте меня. Я не буду пить, — нарочно противится Цзюе-хой.

• Так не годится. Цзюе-хой, ты должен пить. Приказ за столом так же строг, как на войне. Его нарушать нельзя, — поторапливает его Жуй-цзюе.

Цзюе-хою приходится отпить большой глоток, при этом он думает, как отомстить. Вдруг лицо его озаряется улыбкой; довольный, он обращается к Цинь:

— А теперь тебе придется выпить. Вот строка: «Ветер весенний, персик и слива цветами оделись».

Отсчитывают, начиная с Цзюе-хоя, пятой действитель-но оказывается Цинь. Она молча берет чарку и отпивает глоток, потом говорит:

— «Персика цветы в беспорядке летят, будто розовый дождь».

Слово «цветы» падает на Шу-ин, сидящую рядом с ней. Шу-ин говорит строку:

• «Цветы опадают, в этот час опять встречаю люби- мого», — и пить приходится ее соседке — Шу-хуа. Поду- мав, Шу-хуа выбирает строку:

• «Если в рощу пойдем, там цветы, как ковер».

На этот раз счет падает на Цзюе-миня. Он пьет вино и говорит:

— «Персика цветы над прудом глубиной в тысячу чи». Вино пьет Цзюе-синь. Он вспоминает строку:

132

— «Любовался цветами, вернулся домой, копыта коня ароматны». Пить приходится Жуй-цзюе. Она гово- рит: «В прошлом году в цветах я простилась с люби- мым» — продолжать должна Шу-ин.

Шу-ин пьет вино и сразу же продолжает:

— «Сегодня цветы распустились, еще один год мино- вал».

На этот раз очередь доходит до Шу-чжан. Шу-чжэн смущенно отпивает маленький глоточек и с трудом под-бирает строку:

— «Пастушок издалека показывает на деревню Абри- косовых цветов».

Пить опять приходится Жуй-цзюе. Она улыбается:

— «Восточный ветер совсем обессилел, сотни цветов увяли».

Наступает очередь Цзюе-ина. Цзюе-ин берет чарку, выпивает оставшееся на дне вино и выпаливает строку:

— «Когда печалюсь, цветы роняют слезы».

— Нет, нет! Пятисловные стихи не годятся! Говори другую строчку! — кричит Жуй-цзюе. Ее поддерживает Шу-хуа. Но Цзюе-ину, конечно, не хочется повторять. Его выручает Цзюе-хой. Не удержавшись, он громко кричит:

• Довольно играть в эту игру! Всем почему-то нра- вится выбирать строчки из грустных стихотворений, чтобы остальным было скучно. Давайте сыграем лучше в скоро- говорки. Будет веселее.

• Хорошо, я первый поддерживаю. Я буду Ши Цзи- нем * Девятидраконовым, — хлопает в ладоши Цзюе-ин. Для него это лучший способ выбраться из затруднитель- ного положения.

С одобрения большинства, решают играть в скорого-ворки. Жуй-цзюе выбирают ведущей. После того как определено, кто кем будет, ведущая задает вопрос:

• Кто умеет пить вино?

• Барсоголовый умеет пить вино, — тотчас подхва- тывает Цинь.

• Линь Чун не умеет пить вина, — быстро отвечает Цзюе-минь, назвавшийся Линь Чуном.

• Кто умеет пить вино? — спрашивает Цинь.

• Девятидраконовый умеет пить вино, — быстро от- вечает Цзюе-минь.

• Ши Цзинь не умеет пить вина, — сразу подхваты- вает Цзюе-ин.

133

• Кто умеет пить вино? — спрашивает Цзюе-минь.

• Яшмовый цилинь * умеет пить вино, — одним ду- хом выпаливает Цзюе-хой.

• Лу Цзюнь-и не умеет пить вина. — Цинь пила чай, отвечая, она даже поперхнулась.

• Кто умеет пить вино? — с улыбкой глядя на нее, спрашивает Цзюе-хой.

• Маленький вихрь умеет пить вино, — отвечает Цинь и смотрит на Жуй-цзюе.

• Чай Цзинь не умеет пить вина, — невозмутимо отвечает Жуй-цзюе.

• Кто умеет пить вино? — спрашивает, улыбаясь, Цинь.

— Людоедка умеет пить вино, — с серьезным видом отвечает Жуй-цзюе, показывая на Цзюе-синя.

Все громко смеются; Людоедкой Сунь Эр-нян на- звался Цзюе-синь. Он подобрал это прозвище специально для того, чтобы рассмешить сестер и братьев. Когда Цзюе-синя назвала Людоедкой собственная жена, все рас- смеялись. Цзюе-синь улыбнулся:

• Сунь Эр-нян не умеет пить вина. — И, не ожидая, когда Жуй-цзюе продолжит, быстро сказал: — Всезнаю- щий умеет пить вино.

• У Юн не умеет пить вина, — подхватила Шу-ин.

• Кто умеет пить вино? — быстро спрашивает Цзюе- синь.

• Невестка Жуй-цзюе умеет пить вино, — непроиз- вольно вырывается у Шу-ин.

Все громко хохочут и кричат на разные голоса:

— Штраф! Штраф!

Шу-ин приходится признать свой промах, она прика-зывает слуге подать чарку подогретого вина и отпивает глоток. Игра идет дальше, веселье разгорается, все больше и больше оштрафованных. Кто хочет, пьет вино, другие заменяют его чаем. Молодые люди и девушки весело шутят, забыв обо всем, до тех пор, пока не начи-нают расходиться из-за стола.

Многие слегка опьянели. Цинь с матерью ушли домой. Цзюе-минь, Цзюе-хой, Шу-ин и Шу-хуа уговаривали гос-пожу Чжан оставить Цинь на Новый год, но, сославшись на домашние дела, она все-таки увела дочь с собою. Жуй-цзюе вернулась к себе, к Хай-чэню. Цзюе-синь, Цзюе-минь и Шу-хуа выпили довольно много и сейчас торопи-

134

лись лечь спать. Праздничное возбуждение исчезло, и все разбрелись по своим комнатам. И снова огромный особ-няк стал казаться обезлюдевшим. В зале осталось не-сколько слуг и служанок, убиравших со стола и подме-тавших пол.

Цзюе-хой тоже немного опьянел. Он чувствовал, как горит лицо, как тепло на сердце. Ему совсем не хотелось спать. Вдруг с улицы донесся треск хлопушек, напоми-нающий топот тысяч коней. Цзюе-хой не мог усидеть дома и пошел побродить. В передней стояло несколько паланкинов, носильщики сидели у дверей и тихо перего-варивались. Треск запускаемых фейерверков в соседних домах доносился все ближе. Цзюе-хой долго стоял в пе-редней, а потом вышел на улицу. Неожиданно с треском разорвалось несколько подожженных хлопушек. Всюду пахло жженой серой, под ногами валялись обгоревшие хлопушки. У ворот попрежнему висели два больших фо-наря, оклеенных красной бумагой, в них горели свечи, но светили они слабо, отбрасывая на землю мутный розо-вый отблеск и какие-то расплывчатые тени.

На улице тоже было тихо. Обгоревшие хлопушки ва-лялись посреди улицы, никто не убирал их, некоторые из них испускали последний вздох. Откуда-то доносился приглушенный плач.

«Кто это плачет? Кто может плакать, когда все весе-лятся?» — удивился Цзюе-хой, постепенно трезвея. Он внимательно осмотрелся и рядом с большим каменным чаном заметил черную тень. Цзюе-хой из любопытства прошел мимо чана, внимательно всматриваясь в темноту и пытаясь определить, кто это. Нищий мальчишка в изо-рванной одежде тихо плакал, прислонившись к камен-ному чану. Он так низко опустил голову, что его растре-панные волосы упали в воду. Услышав шаги, мальчик поднял голову и посмотрел на Цзюе-хоя. Цзюе-хой не мог как следует разглядеть его лицо. Они стояли друг против друга, и ни один не сказал ни слова. Цзюе-хой слышал только свое учащенное дыхание и тихие всхлипывания мальчика.

Цзюе-хою казалось, что кто-то выплеснул ему в лицо ковш холодной воды. Он слышал, как звенят в кармане серебряные юани, и им овладело какое-то странное, не знакомое ему чувство. Он испуганно нащупал в кармане

135

две серебряные монеты на пол-юаня и вложил их во влажную ладошку мальчика.

— Возьми, пойди и отыщи теплое место. Здесь хо- лодно. Здесь очень холодно. Посмотри, ты весь дрожишь. Иди и выпей чего-нибудь горячего.

Не ожидая ответа, Цзюе-хой широкими шагами про-шел в дом. Казалось, он сделал что-то такое, о чем нельзя рассказывать людям, и теперь спасался бегством. Пройдя двор, в темноте он вдруг увидел полунасмешливое лицо старшего брата и услышал его голос: «Гуманист!» Но через мгновенье лицо исчезло. Когда он прошел вторые ворота и вошел в зал, ему показалось, что кто-то сказал ему на ухо: «Ты считаешь, что таким поступком сможешь переделать мир? Что, поступив подобным образом, на всю жизнь избавишь мальчика от холода и голода?.. Эх ты, горе-гуманист! До чего же ты глуп!»

Цзюе-хой в страхе заткнул уши, быстро прошел к себе в комнату и, совершенно разбитый, повалился на кровать, повторяя:

— Я пьян, пьян!..

14

Следующий день — 29 декабря по лунному календа-рю — был последним днем года. Цзюе-хой проснулся поздно, и, когда открыл глаза, солнечные лучи уже про-никли через окно, ярко освещая комнату. Перед кроватью стоял Цзюе-минь и улыбался. Казалось, он подсмеивает-ся над Цзюе-хоем:

— Посмотри, каким ты заснул вчера ночью!

Цзюе-хой взглянул на себя: на нем кое-как было на-брошено ватное одеяло; откинув его, он обнаружил, что лег, даже не раздевшись, — повалился на кровать и сразу уснул. Он смущенно улыбнулся Цзюе-миню и сел на по-стели. Солнце слепило глаза, Цзюе-хой протер их. При-служивавшая братьям старая служанка Хуан-ма внесла таз для умывания.

— Вчера вечером ты столько выпил, что уснул, даже не раздевшись. А погода стоит холодная, легко схватить простуду. Вот я и решила укрыть тебя одеялом. Ты ле- жал раскинувшись и даже не пошевелился; так крепко спал, что только сейчас проснулся, — ворчала Хуан-ма, Во ее морщинистое лицо улыбалось. Она часто бранила

136

Цзюе-миня и Цзюе-хоя, как мать бранит сыновей. Они знали ее сварливый нрав, но знали и то, что она искренне любит и бережет их, и поэтому не обижались.

Цзюе-минь улыбнулся; Цзюе-хой тоже не мог сдер-жать улыбки.

— Хуан-ма, ты слишком болтлива. За новогодним столом все веселятся вдоволь. Что ж особенного, если и выпьют несколько лишних чарок? Л ты, я припоминаю, стояла вчера рядом со мной и сердито таращила на меня глаза. В новогодние праздники могла бы быть к нам по-добрее. А ты строже госпожи. Госпожа — та совсем не интересуется нами, — улыбаясь, высказывал свои обиды Цзюе-хой; он не упрекал, а просто подшучивал над ней.

• Это потому, что госпожа слишком церемонится с вами. Вот и приходится возиться мне, — обернулась Хуан-ма к Цзюе-хою, она в это время застилала по- стель. — В нынешнем году мне перевалило за пятьдесят, больше десяти лет работаю я в господском доме, вы оба выросли у меня на глазах, и все эти годы я ухаживаю за вами. Вы с почтением относитесь ко мне, я никогда не слыхала от вас бранного слова. Мне давно уже хочется вернуться домой, да неспокойна за вас. Чего только не насмотрелась я в господском доме. Теперь все не так, как прежде. Хорошо бы поскорее уйти отсюда; чистая вода утекла, — на смену ей течет мутная, а она не для меня. Но я никак не могу бросить моих барчуков. Если я уйду, некому будет присматривать за вами. Оба вы хорошие, как и покойница госпожа. Вот уж обрадовалась бы она, если бы могла посмотреть, как вы выросли. Жаль, что теперь ома ушла на небо. Но я думаю, что и там госпожа будет хорошенько беречь вас... Вот выучитесь, станете важными чиновниками. Тогда даже я, старуха, буду вами гордиться.

• Если мы взаправду станем важными чиновниками, то, пожалуй, забудем тебя, старуху, поднявшись в заоб- лачные выси. Где уж тогда помнить о тебе?

• Вы никогда такими не станете. И я вовсе не жду от вас какой-то выгоды для себя. У меня тогда не будет нужды в ней. Просто, если я узнаю, что вы выучились и стали знаменитыми, у меня будет спокойно на душе, — чистосердечно призналась Хуан-ма, ласково глядя на братьев своими добрыми глазами.

• Хуан-ма, мы не забудем тебя. — Цзюе-минь подо-

137

шел и потрепал служанку по плечу. Она улыбнулась ему и, взяв умывальный таз, направилась к выходу, но у по­ рога обернулась:

• Сегодня вечером больше не пейте.

• Ну, немножко выпить можно! — засмеялся Цзюе- хой, но она уже вышла из комнаты и не слышала его слов.

• Какая она добрая! Такие хорошие люди, как она, редко попадаются среди челяди! — непроизвольно по­ хвалил Цзюе-минь, увидев, что Хуан-ма уже ушла.

• А ты действительно сделал важное открытие: ока­ зывается, слуги, как и хозяева, тоже имеют и чувства и доброе сердце? — съязвил Цзюе-хой.

Цзюе-минь понимал, что брат издевается над ним, но смолчал. Он отвернулся, притворившись, будто ничего не слышит, и тут же собрался уходить.

— Опять к тетушке? — крикнул вслед ему Цзюе-хой. Цзюе-минь уже подошел к двери, но, услышав вопрос

Цзюе-хоя, обернулся, с укоризной взглянул на брата, однако попрежнему миролюбиво ответил:

— Нет, хочу погулять в саду. Может быть, и ты пой­ дешь?

Цзюе-хой кивнул и вышел следом за Цзюе-минем. Проходя мимо комнаты Цзюе-синя, они слышали, как Си-эр, служанка четвертого дяди, звала: «Дашаое» *. Братья не обратили на нее внимания и направились прямо в сад.

• Пойдем лучше туда, я знаю, что в сливовой роще дед наблюдает, как работники ломают ветки с цветами, — сказал Цзюе-минь, когда они прошли круглые ворота, и повернул направо. Отсюда вела извилистая галерея, ко­ торая примыкала к выбеленной стене, украшенной боль­ шими резными панно из отполированного камня; потом опять шли окна — это были комнаты для гостей. Галерея была огорожена каменными перилами, за которыми выси­ лась искусственная гора, а между горой и перилами ле- жал длинный двор, обычно его засевали травой и сажали там цветы. На низкой клумбе еще торчало несколько су­ хих стеблей пиона, они мужественно боролись с холодом; верхушки их были обернуты ватой.

• Вот какими надо быть! Пусть эти стебли увяли, но они не дрожат на холодном ветру. Мы должны брать с них пример, а не уподобляться травке, которая с первым ине- ем засыхает!— восхищался Цзюе-хой, глядя на клумбу.

138

• Ты опять произносишь речи, — засмеялся Цзюе- минь. — Пусть пион умеет переносить зиму, дает листья, цветет, но ему все равно не удастся избежать ножниц деда.

• Ну и что ж? Разве на следующий год он не зацве­ тет новыми цветами? — горячо возразил Цзюе-хой.

Пройдя галерею, братья спустились по каменным сту-пеням и вышли во двор. Во дворе громоздились причудли­вые по форме камни, высокие и низкие. Одни напоминали сгорбленного старика, другие — рычащего льва, третьи — длинношеего аиста. Братья обошли их и опять поднялись по ступеням — тут им преградила путь бамбуковая изго­родь с маленькой калиткой, через которую мог пройти только один человек. Пока братья стояли перед изго­родью, им казалось, что в бамбуковых зарослях дороги нет. Но, миновав калитку, они обнаружили там узенькую -тропинку, затерявшуюся среди бамбуков. Скоро они вы­шли из бамбуковой рощи и услышали журчание воды: здесь, за рощей, протекал ручей; вода в нем была такой чистой и прозрачной, что на дне можно было разглядеть камни и опавшие листья.

Деревянный мост привел братьев на противоположный берег, и они очутились на другом дворе. Посредине стояла тенистая беседка, крытая камышом. Перед ней росли коричные деревья и чайные кусты. Братья вышли через беседку к выбеленной стене с маленькой калиткой в левом углу. Когда они свернули в нее, до них донесся шум волн, налетел ветер, обдав их холодом, но они про­должали свой путь.

Они долго шли вдоль извилистой изгороди, похожей на загадочную преграду, сворачивая то в одну, то в дру­гую сторону, пока не миновали ее. Перед ними была боль­шая дамба, на которой росли громадные сосны. В сосно­вой роще шумел ветер, небо изменило свой цвет — по­темнело и нахмурилось. Дойдя до середины пути, братья увидели, что справа сосны поредели и за ними мелькнуло окно красного двухэтажного дома. Из сосновой рощи братья вышли к ослепительно блестевшему озеру. Оно походило на серп молодой луны и охватывало противопо­ложный берег; отсюда были видны беседка на середине озера и горбатый мостик с круглой аркой.

Цзюе-минь и Цзюе-хой постояли на берегу, глядя на слегка волнующуюся поверхность воды. Цзюе-хой все еще

139

не мог избавиться от детской привычки и, подобрав не­сколько камешков, принялся кидать их в воду. Ему хоте­лось добросить до противоположного берега, но камни долетали только до середины озера. Цзюе-минь тоже бро­сил несколько камешков, но и его постигла неудача. Хотя озеро в этом месте и было значительно уже, но до проти­воположного берега было довольно далеко.

— Ладно, нечего швырять камни. Идем на ту сторону, выберем местечко и посидим, — остановил Цзюе-минь брата.

Они перешли по узкому арочному мосту на другой бе­рег, — на лужайку шириной в один с лишним чи, подня­лись по каменным ступеням и опять оказались на широ­ком дворе. Там росло несколько магнолий, между кото­рыми тянулась покрытая щебнем дорожка, а по обе сто­роны от нее было расставлено восемь зеленых садовых табуретов. Братья еще раз поднялись по каменным сту­пеням и вышли к свежевыкрашенному двухэтажному дому. Он весь, за исключением черепицы на крыше," был ярко-красным и выглядел на редкость нарядным. Цзюе-минь присел на табурет и принялся рассматривать фасад дома, где висело полотно с написанными на нем иероглифами.

Цзюе-хой прохаживался на лестнице; взглянув на брата, он улыбнулся:

• Поднимемся-ка туда, в гору.

• Отдохнем немного, а там посмотрим. — Цзюе-миню совсем не хотелось вставать, и он поспешил отказаться.

— Что ж, можно и так. Я тогда зайду в дом, посмо­трю. — С этими словами Цзюе-хой толкнул дверь.

Он никогда не обращал внимания на образцы кал­лиграфии и мебель в нижнем этаже, и сейчас, как всегда, окинув их беглым взглядом, поднялся по лестнице.

Наверху он обнаружил человека. Это был Цзюе-синь. Он лежал на кане *, полузакрыв глаза, и казался чем-то очень опечаленным.

— Что такое? Цзюе-синь, ты тут спишь! Один, чтобы никто не видел! — изумленно воскликнул Цзюе-хой.

Цзюе-синь открыл глаза, устало посмотрел на брата и через силу улыбнулся:

— Я решил спрятаться здесь и немного отдохнуть. За последние дни я очень устал. В моей комнате мне не дают покоя, то с одним делом идут, то с другим. Вот сегодня

140

опять придется мучиться целую ночь. Так уж лучше не- много отдохнуть, чтобы потом не падать с ног.

— Тебя только что искала Вань-эр. Но я не знаю, что ей нужно.