Китайская литература 1 / Бацзинь - Семья

На следующее утро она неузнаваемо переменилась. За весь день она никому не улыбнулась, делала все машинально, избегала людей. Встретив кого-нибудь, она сразу подозревала, что этому человеку уже известно ее горе, и видела на его лице презрение или насмешку. «На­ложница», «младшая старуха» — казалось, эти слова по­вторяют все, даже сами хозяева. Она случайно услышала, как пятый барин говорил кому-то: «Очень жаль, что такую красивую девушку отдают этому ста­рику». Другой раз ей удалось подслушать, как толстая Чжан-сао презрительно разглагольствовала в кухне: «Тьфу, такая молодая, а станет младшей старухой у дохлого старика. Я бы ни за какие деньги не пошла на такой срам!» Подавая чай третьей барышне, она нечаянно пролила половину чашки; третья барышня недовольно ахнула. Когда Мин-фэн повернулась и отошла на не­сколько шагов, ей показалось, что сзади раздался смешок: «Гм, даже чай подать не умеет как следует. Ах да, пони­маю, ведь теперь ты наложница господина Фэна». Всюду слышала она подобные насмешки и ругательства. Она ни­куда не решалась выйти; почти все время она пряталась в людской или в саду, иногда к ней приходили поболтать Вань-эр и Си-эр, но у них было много дел, и они могли лишь украдкой, улучив свободную минутку, повидать ее.

Все эти дни Мин-фэн очень хотелось найти Цзюе-хоя и обо всем поговорить с ним. Она ждала удобного случая. Но последнее время братья были заняты больше обыч-

257

него; утром они уходили на занятия, а возвращались до­мой очень поздно. Иногда даже не приходили к ужину, а если и ужинали дома, то после опять уходили и, возвра­тившись только в девять-десять часов, запирались у себя в комнате. Ей редко удавалось видеться с Цзюе-хоем, а при встрече он ограничивался нежным ласковым взглядом или улыбался ей, но ни разу не заговорил. Конечно, это было проявлением его любви. Мин-фэн считала, что его занятость — в порядке вещей, и, хотя из-за этого он отдалился от нее, она не винила его. Несмотря на мно­жество забот, он помнил о ней, и это сильнее волно­вало ее.

И все же одна эта мысль не могла утешить Мин-фэн. Роковой день приближался. Ей нужно было обязательно поговорить с Цзюе-хоем, рассказать ему о своем горе, узнать, что думает он. Во что бы то ни стало она должна была посоветоваться с ним, а он, казалось, ни о чем не знал и не предоставлял ей повода для такого разговора. В саду он теперь почти не появлялся. Она могла видеть его только во время еды, но, отставив чашку, Цзюе-хой сразу уходил; ей никак не удавалось догнать его и по­говорить. Вечерами братья возвращались домой поздно и бывали заняты либо книгами, либо своими статьями.

Наконец, настало третье число. О судьбе Мин-фэн в особняке Гао знали уже многие, один Цзюе-хой ни о чем не догадывался и не потому, что от него скрывали. При­чина заключалась в другом: в редакции еженедельника произошли неприятности, и, отдавая всю свою энергию этому делу, он не интересовался тем, что происходило в семье, а, находясь дома, либо писал статьи, либо что-нибудь читал. Если заводили разговор о Мин-фэн, он сразу уходил, опасаясь, что людям известно его отноше­ние к ней.

Третье число было для Цзюе-хоя самым будничным днем, как и все остальные, а для Мин-фэн — роковой да­той, когда решалась ее судьба: или навеки проститься с любимым, или же остаться с ним вместе. Но надежд на последний исход почти не было. Она и сама понимала это. Конечно, она мечтала о том, чтобы он спас ее и она осталась с ним вместе, но ведь между ними высилась стена, которую невозможно было сокрушить, она мешала им соединиться. Мин-фэн хорошо знала, что такой стеной являлась разница в их социальном положении.

258

Прошлый раз, когда она в саду говорила ему: «Нет, нет!.. я не хочу, чтобы ты женился на мне», она уже по­нимала это. И хотя он ответил, что все равно женится на ней, между ними попрежнему стояли старый барин, ба­рыня и все остальные обитатели господского особняка. Как он мог с ними справиться? Ослушаться приказа ста- рого барина не смела даже госпожа Чжоу, а тем более он, внук. Казалось, судьба ее решена, и нет никакой воз­можности избавить Мин-фэн от уготованной участи. Но в ней еще теплилась последняя надежда: она обманывала себя, отлично понимая, что в действительности никакой надежды нет и быть не может.

В этот день она с трепетом в сердце ждала встречи с Цзюе-хоем, но он вернулся только в девять часов вечера. Не в силах сдержать себя, она подошла к его окну. Услы­шав доносившийся из комнаты голос Цзюе-миня, она оробела. Потопталась у входа, не решаясь войти, но и уйти не могла. Если сегодня вечером она упустит случай и не поговорит с ним, она никогда больше не увидит его, если даже останется жива.

Мучительно тянулось время, в комнате послышались шаги, она догадалась, что кто-то идет к двери, и быстро спряталась за угол; и верно, мелькнула черная тень. Это был Цзюе-минь. Убедившись, что он отошел далеко, Мин-фэн стремительно вошла в комнату.

Цзюе-хой что-то писал при свете электрической лампы и даже не поднял головы на шум шагов. Он не поинтере­совался, кому принадлежат эти шаги, будучи целиком по-глощен своей статьей.

Мин-фэн, видя что он не подымает головы, подошла к столу, трепетно и с нежностью позвала:

— Третий молодой барин!

• Мин-фэн? Это ты? — удивился Цзюе-хой и улыб­ нулся ей: — Что случилось?

• Мне надо поговорить с вами, я... — Печальными глазами Мин-фэн жадно всматривалась в улыбающееся лицо Цзюе-хоя.

Она не успела кончить, как он перебил ее:

— Ты сердишься на меня за то, что уже несколько дней с тобой не разговариваю? Наверно, считаешь, что я пренебрегаю тобой? — Он ласково улыбнулся. — Оставь подозрения. Пойми, последние дни я очень занят, нужно и книги читать, и статьи писать, и еще другие дела. — Он

259

показал на груду черновиков, на журналы и пачку бу­маги. — Посмотри, я тружусь, как муравей... Но мне некому помочь. Дня через два все будет в порядке, я за­кончу дела, всего через два дня... Обещаю тебе — через два дня...

• Всего через два дня... — в отчаянии повторила она эти четыре слова, точно не понимая их значения, потом рассеянно переспросила: — Всего через два дня? ..

• Да, — засмеялся он. — Еще два дня, и я закончу свои дела. У нас будет много времени, чтобы обо всем переговорить. — Он опять опустил голову и продолжал писать.

• Третий молодой барин, у вас сейчас совсем нет времени? Даже немножко? — Она изо всех сил сдержи­ валась, чтобы не заплакать.

• Разве ты не видишь, как я занят? — резко ответил он, словно обижаясь на нее за назойливые расспросы, но, увидев, как печально и мрачно ее лицо, тотчас смягчился. Он взял ее руки в свои, встал и примирительно сказал: — Не сердись на . меня. Обещаю, что через два дня мы обязательно поговорим. Я все так же люблю тебя. А сей­ час тебе лучше уйти. Дай мне спокойно работать. Иди скорей, ступай, сейчас придет второй молодой барин.— Он отпустил со руки и, убедившись, что в комнате никого кет, поцеловал и губы, улыбнулся и жестом велел скорее уходить, а сам тотчас вернулся к письменному столу, взял кисть и опять принялся за свой перевод. Но сердце тревожно стучало: он в первый раз поцеловал ее.

Мин-фэн не проронила ни слова, продолжая расте­рянно стоять у стола. Она не понимала ни своих мыслей, ни ощущений; осторожно провела рукой по губам, впер­вые в жизни испытавшим вкус поцелуя. Потом пробор­мотала:

— Всего через два дня...

Тем временем снаружи донеслось посвистывание, Цзюе-хой поднял голову и поторопил Мин-фэн:

— Ступай скорее, идет второй молодой барин! Мин-фэн словно очнулась ото сна и тотчас изменилась

в лице. Губы ее чуть заметно дрожали. Она ничего не го­ворила и только удивительно нежным и немного грустным взглядом жадно смотрела на Цзюе-хоя; вдруг глаза ее блеснули и у нее вырвалось:

— Третий молодой барин!

260

В голосе звучало безутешное горе. Цзюе-хой удив­ленно поднял голову, но Мин-фэн уже скрылась в дверях.

• Удивительный народ эти женщины! — вздохнув, промолвил Цзюе-хой и снова взялся за работу. В это время в комнату вошел Цзюе-минь и сразу же спросил брата:

• Здесь была Мин-фэн?

• Гм, — невнятно ответил Цзюе-хой, немного помед­ лив. Он продолжал писать и даже не оглянулся.

• Она совсем не похожа на служанку; и умна, и аккуратна, и красива, и грамотна. Жаль, что дед отдает ее этому старому болвану в наложницы. Очень жаль! — вздохнул Цзюе-минь, ни к кому не обращаясь.

• О чем ты говоришь? — испугался Цзюе-хой.

• Неужели ты не знаешь? Мин-фэн выходит замуж.

• Замуж? Кто сказал? Она еще так молода!

• Дед отдает ее в наложницы этому бесстыжему ста­ рикашке Фэн Лэ-шаню.

• Фэн Лэ-шаню? Не верю! Ведь он занимает важ­ ный пост в Обществе последователей конфуцианского уче­ ния? Ему скоро шестьдесят, а он собирается взять себе молодую наложницу!

• Ты просто забыл, как в прошлом году их жестоко изругал Фан Цзи-у из Высшего педагогического в «Сту­ денческом приливе» за то, что они опубликовали список актрис и первой поставили Се Юе-цю. Фэн Лэ-шань на все способен — он богат. Завтра он приезжает за Мин- фэн. Мне очень жаль ее. Ведь ей всего семнадцать лет!

• Завтра? Почему я, не знал этого раньше? По­ чему? — Цзюе-хой порывисто встал и бросился из ком­ наты, в отчаянии схватившись за голову и дрожа всем телом.

«Завтра!», «Замуж!», «Наложницей!», «Фэн Лэ-шань!» — Эти слова, как плети, хлестали Цзюе-хоя. Ему казалось, что голова его раскалывается. Выходя из комна­ты, он вдруг услышал отчаянный вопль. Перед ним лежал мир тьмы. Вокруг было тихо. Словно все живое погибло. Куда же ему идти в этом пространстве между безбреж­ным небом и землей? Он бесцельно побрел прочь. Рвал на себе волосы. Бил себя в грудь. Но ничем не мог успо­коить своего сердца. Внезапно его начала мучить еще одна мысль. Его осенила догадка. Мин-фэн приходила к нему, объятая предсмертной мукой, затем, чтобы он спас

261

ее. Она верила в его любовь и любила его, поэтому при­шла, чтобы он сдержал свое слово, защитил ее, вырвал из лап этого бесстыжего Фэн Лэ-шаня. Но чем он помог ей? Ни сочувствием, ни жалостью. Он даже не выслушал ее и выпроводил из комнаты. Теперь она уедет, уедет навсе-гда. Завтра вечером в развратных объятиях она будет горько оплакивать свою искалеченную юность и прокли­нать человека, обманувшего чистую девичью любовь и бросившего ее в пасть к тигру. Эта страшная мысль тер­зала Цзюе-хоя. Он не мог больше ждать. Он должен пойти к ней, пойти и искупить свою вину.

Цзюе-хой добрался до людской и тихонько толкнул дверь. Его встретила кромешная тьма. Он тихо позвал:

— Мин-фэн!

Никто не отозвался. Она, наверное, спала. Цзюе-хой не мог войти и окликнуть ее, потому что там спали и другие служанки. В отчаянии он вернулся к себе и вдруг почувствовал головокружение: комната опрокинулась, и все завертелось у него перед глазами.

А тем временем та, которой были заняты его мысли, находилась вовсе не в людской, а в саду.

Выйдя из комнаты Цзюе-хоя, Мин-фэн поняла, что на этот раз все кончено, надежды больше нет. Но даже те­перь она не сердилась на Цзюе-хоя, а, наоборот, еще сильнее любила его. Она верила в его любовь. Губы горели — это он только что поцеловал их. Ее руки хра­нили тепло — это он только что сжимал их. Поцелуй и пожатие рук служили доказательством его любви, но вме­сте с тем напоминали, что ей суждено потерять эту лю­бовь и уехать к развратному бесстыжему старику. Она никогда больше не увидит Цзюе-хоя. Отныне время станет для нее нескончаемой пыткой. Стоит ли ей цепляться за такую жизнь? За людей, которые не любят ее? И она решилась.

Мин-фэн не вернулась в людскую, а прошла прямо в сад. Всю дорогу она двигалась на ощупь и потратила до­вольно много сил, пока достигла своей цели. Озеро бле­стело в темноте, временами в нем плескалась рыба. Мин-фэн долго стояла на берегу, вспоминая многие собы­тия минувших дней. Картины ее отношений с Цзюе-хоем проплывали перед нею, одна сменяя другую. Постепенно глаза привыкли к темноте, и она смогла различать пред­меты. Каждое дерево, каждая травинка смутно вырисо-

262

вывались перед ней, стали необычайно милы, но она отлично понимала, что должна с ними проститься. Кру­гом было так тихо! Люди спали. Но все они живы и будут жить, только она одна должна умереть.

Все, о чем Мин-фэн могла вспомнить за свои семна­дцать лет, — это побои и брань, слезы, работа на других и любовь, которую теперь предстояло принести в жертву. От жизни она получила гораздо меньше других, она еще так молода и все же должна покинуть этот мир. Завтра, у всех людей есть завтра, а перед пей только кромешная тьма, зловещая, беспредельная, за которой нет будущего. Да, в ее жизни никогда уже не будет завтра. Когда утром на ветках защебечут птички, а утреннее солнце позолотит верхушки деревьев и рассыплет по воде неисчислимые жемчужины своих лучей, она уже навеки закроет глаза и ничего этого не увидит. «Как прекрасен мир!» — думала она. Всю жизнь своим чистым девичьим сердцем она лю­била людей, желала им счастья, не зная отдыха, служила им, никогда и никому не причиняла вреда. У нее, как и у других юных девушек, было красивое лицо, тело из крови и плоти. Почему же люди хотят растоптать ее одну, на­вредить именно ей, не подарят ей ни ласкового взгляда, ни сочувствия? Не нашлось никого, кто, пожалев ее, хотя бы вздохнул. Ей не довелось испытать, что такое красивая одежда, изысканные кушанья, теплая постель. Она покорно сносила страданья, без всяких обид. Нако­нец, она обрела утешение в чистой любви, нашла героя, которому поклонялась. Она была счастлива, считая, что теперь у нее есть кому вверить свою жизнь. Но сегодня, когда решалась ее судьба, все это оказалось лишь при­зрачной мечтой. Любовь Цзюе-хоя не в состоянии спасти ее, наоборот, она только вызвала мучительные воспоми­нания; в будущем, на брачном ложе, ей придется мучить себя этими воспоминаниями, проклинать себя. Ее герой слишком высок для нее, недосягаем, как луна, и, если бы она сейчас выплакала все слезы, ослепла и потеряла голос от рыданий, она все равно не смогла бы быть вместе с ним. Прежде любовь Цзюе-хоя обещала ей много краси­вых надежд, а теперь толкала в черную бездну. Мин-фэн любит жизнь, любит людей, но ворота жизни закрыты перед нею, остался только путь к гибели, четко вырисо­вывающийся впереди. Она в страхе посмотрела на себя.

263

В темноте ей трудно было разглядеть свое тело, но она знала, что оно непорочно. Ей казалось, будто кто-то тол­кает ее на этот путь гибели, и она с жалостью, нежно гладила себя. Незачем больше медлить. Она пристально смотрит на спокойную поверхность озера. Нужно бро­ситься в эту кристально чистую воду, там она найдет надежное убежище. Когда она умрет, ее непорочное тело опустится на дно. Она должна прыгнуть в озеро.

Но еще одна мысль захватывает ее. Мин-фэн останав­ливается. Она не может так умереть, она должна хотя бы еще раз повидать Цзюе-хоя, рассказать ему, что у нее на душе; он, наверное, найдет способ спасти ее. Его поцелуй горит у нее на губах, его лицо колышется перед нею. Цзюе-хой слишком близок и дорог ей, она не в состоянии потерять его. Все, что досталось ей в жизни, — это только его любовь. Неужели она не имеет права на нее? Неужели никогда в жизни она не сможет испытать даже это кро­хотное счастье? Почему, когда все люди остаются жить, она в такие молодые годы должна покинуть мир? Эти во­просы один за другим одолевали ее. Одновременно перед ней смутно возникла картина рая, где множество девушек из богатых семей, одних с нею лет, играют, веселятся, наслаждаются счастьем. Она знала, что это не мираж, — в необъятном мире всюду есть такие счастливые девушки, всюду есть такие сады радости, а ей приходится расста­ваться со своей молодой жизнью. Некому пролить за нее слезу сочувствия или сказать несколько слов в утешение. Она умрет, а в мире, в этом господском доме никто не заметит ее смерти, люди скоро забудут ее, будто она и не жила среди них. «Неужели так ничтожно мое существо­вание?» Горе, переполнявшее ее сердце, не поддавалось описанию.

Слезы опять застлали ей глаза. Она не могла дер­жаться на ногах и села прямо на землю. Ей послышалось, будто кто-то зовет: «Мин-фэн». Это был его голос, она знала и, перестав плакать, прислушалась, но вокруг по-прежнему было тихо. Человеческие голоса умерли. Она мечтала еще раз услышать знакомый голос, но тщетно. Теперь Мин-фэн поняла все. Он не мог прийти к ней сюда. Стена, разделяющая их, существует вечно. Он при­надлежит к другому обществу. У него свое будущее, свои дела. Ему суждено сделаться великим человеком. Она не может тащить его к себе и мешать ему. Она должна

264

оставить его. Его существование гораздо важнее, чём ее жизнь. Мин-фэн не может позволить ему жертвовать всем ради того, чтобы спасти ее. Нужно уйти из его жизни, уйти навсегда. Она должна пожертвовать своей любовью, иного выхода нет. Он для нее дороже всего, она готова принести себя в жертву. Она все решила. Внезапно острая боль сдавила сердце. Она схватилась за грудь, но боль не утихла. Мин-фэн сидела на берегу и тоскливо смотрела в темноту. Она думала о нем одном. Печальная улыбка скользнула по се лицу, а на глазах навернулись слезы.

Потом, не в силах больше ни о чем думать, она нето­ропливо, поднялась, нежным и печальным голосом по­звала: «Цзюе-хой!» — и бросилась в озеро.

Спокойная поверхность воды всколыхнулась, послы­шался громкий всплеск, отзвуки которого еще долго дро­жали в тихом ночном воздухе. Над водой раздалось не­сколько жалобных стонов, едва слышных, но заполнив­ших собой всю темную ночь. Вскоре вода в озере снова стала спокойной. Только в воздухе еще долго плыли отголоски стонов, как будто сад тихо плакал,

27

Цзюе-хой всю ночь не мог уснуть и на другое утро встал поздно, и хотя они с Цзюе-минем очень спешили в колледж, но все-таки опоздали на десять с лишним минут.

В аудитории раздавался голос тощего долговязого господина Чжу, преподавателя английского языка: он читал вслух отрывок из «Воскресения». Цзюе-хой, как и все остальные студенты, внимательно слушал его объ­яснения и был готов ответить на любой вопрос. Но, ко­нечно, он не мог целиком отдаться книге и не думать о Мин-фэн, а когда вспоминал о ней, сердце его сжи­малось. Не потому, что он решил спасти Мин-фэн. Нет, после ночи мучительных раздумий он был готов отка­заться от девушки. Мысль об этом причиняла ему боль, но приходилось сдерживаться. Два обстоятельства по­могали ему оправдать себя: во-первых, самоотверженная преданность юноши в служении обществу и, во-вторых, — мелкобуржуазное самолюбие.

265

Скоро занятия кончились. На обратном пути Цзюе-хоя снова преследовали самые противоречивые мысли. Он не мог произнести ни слова и выглядел жалким. Цзюе-минь догадывался, что у брата какая-то сердечная тайна, но не досаждал ему расспросами.

Наконец, они пришли домой и у вторых ворот встрети-лись с паланкином Фэна, прибывшим за невестой в со­провождении двух слуг; из паланкина доносился жалоб­ный плач и, хотя он был еле слышен, он проник в сердце Цзюе-хоя. Юноша не разобрал, чей это голос, но был уверен, что любимый человек уезжает, уезжает навеки.

Паланкин удалился, во дворе остались служанки, слуги и несколько носильщиков. Столпившись, они о чем-то беседовали. Цзюе-хой твердо знал, что они гово­рят о Мин-фэн, он даже не осмелился взглянуть на них и быстро прошел в дом вместе с Цзюе-минем.

Их встретил печальный голос:

• Вы сегодня так рано? — спросил Цзянь-юнь; горе оставило след на его осунувшемся лице. Он стоял на ступенях и беседовал с Цзюе-синем. Заметив подо­ шедших к ним братьев, Цзюе-синь молча повернулся и прошел в коридор, направляясь к себе в комнату.

• Последнее время мы всегда так возвращаемся, по­ сле полудня у нас только одно занятие, ведь скоро экза­ мены, — приветливо ответил Цзюе-минь. Он заметно по­ добрел к Цзянь-юню.

Цзянь-юнь прошел вместе с братьями в их комнату, сел в глубокое кресло и вздохнул.

• Цзянь-юнь, почему ты всегда такой невеселый? — спросил Цзюе-минь. Цзюе-хой, бросив книги на стол, лег на кровать, не желая ни с кем разговаривать.

• Слишком много горя в человеческой жизни! — пе­ чально покачал головой Цзянь-юнь.

• Ты то о весне скорбишь, то печалишься об осени. — Цзюе-минь хотел съязвить, но, вспомнив, как Цзянь-юнь часто повторял: «Вероятно, причина в слабом здоровье или в том, что я рано потерял родителей», — он попра­ вился: — Тебе надо немного рассеяться, нельзя же ду­ мать только о печальных событиях.

• Слишком много горя, слишком много! — повторял Цзянь-юнь, будто не слыша Цзюе-миня. — Я случайно за­ шел к вам и увидел, как ее сажают в паланкин, слышал ее

266 .

плач, видел, как она сопротивлялась. Я выплакал все свои слезы. Ведь это все-таки человек. Почему же ее дарят кому-то, как неодушевленный предмет?..

• О ком ты говоришь? О Мин-фэн? — растроганно спросил Цзюе-минь.

• О Мин-фэн? — поднял глаза Цзянь-юнь и с возму­ щением продолжал. — Я говорю о Вань-эр; только что отправили паланкин, разве вы не встретили его?

• Вань-эр? Значит, Мин-фэн не выдали замуж? — обрадовался Цзюе-хой и приподнялся на кровати.

• Мин-фэн... — Цзянь-юнь осекся, посмотрел на Цзюе-хоя своим отсутствующим взглядом и тихо доба­ вил: — Пожалуй, ее судьба сложилась немного лучше, чем у Вань-эр... Она утопилась в озере.

• Как? Мин-фэн покончила с собой? — в ужасе за­ кричал Цзюе-хой; он вскочил с кровати, в отчаянии схва­ тился за голову и широкими шагами принялся ходить по комнате.

• Так говорят. Уже вытащили труп. Сам я еще не видел. Мне кажется, что ее конец трагичен, но она, на- верное, более счастлива, чем Вань-эр...

• О, я понимаю! Из-за того, что Мин-фэн покончила с собою, дед велел отправить вместо нее Вань-эр. Так или иначе, но, по мнению деда, служанка — не человек, он может подарить ее кому заблагорассудится... А Мин-фэн, оказывается, женщина сильного характера, вот она и по- ступила так, — с негодованием и сожалением сказал Цзюе-минь.

• Но из-за нее несчастье постигло Вань-эр, — про­ должал Цзянь-юнь. — Любой бы заплакал, увидев, как она отчаянно сопротивлялась. Думаю, что и ее ждет участь Мин-фэн. Все произошло слишком неожиданно. Она сама даже не предполагала. Разве они согласятся отпустить ее?..

• Никогда не подумал бы, что дед так жесток. Одна погибла, а он тут же посылает вместо нее другую, К чему так расправляться о хорошими девушками? — негодовал Цзюе-минь.

— Скажи мне, при каких обстоятельствах покончила с собой Мин-фэн? — спросил Цзюе-хой. Мрачный, он вдруг подошел к Цзянь-юню, схватил его за локоть и принялся ожесточенно трясти.

267

Цзянь-юнь испуганно посмотрел на него, недоумевая, чем он так встревожен, но все так же растроганно ответил:

— Не знаю. Этого, наверное, никто не знает. Говорят, старый Чжао обнаружил в озере труп, позвал людей; и они вытащили ее из воды, вот и все... Слишком много горя в этой жизни... в этом мире.

Цзюе-хой пристально вглядывался в осунувшееся лицо Цзянь-юня, искаженное бесконечными страданиями. Его собственное лицо оставалось бесстрастным. Вдруг он резко оттолкнул руку Цзянь-юня и, ничего не сказав, выбежал из комнаты, оставив Цзюе-миня и Цзянь-юня одних.

• Что с ним? — тревожно спросил Цзянь-юнь.

• Теперь я начинаю догадываться, — сказал себе Цзюе-минь, подтверждая свою догадку кивком головы.

— Ты догадываешься, а я ничего не понимаю. — Цзянь-юнь опустил голову и с растерянным видом стал перебирать что-то в памяти; он всегда был таким робким и скромным.

— Разве ты не видишь, что во всем виновата лю­ бовь! — сердито сказал Цзюе-минь.

Ответа не последовало. В комнате наступило тягост­ное молчание. Вдруг за окном послышались шаги; каза­лось, ноги ступали по человеческому сердцу.

Через некоторое время Цзяпь-юнь медленно поднял голову и растерянным взглядом обвел комнату, бормоча себе под нос:

— Я... понимаю... понимаю... — Его голос дрожал. Цзюе-минь встал, походил по комнате, потом снова

сел у стола. Перевел взгляд на Цзянь-юня. Их глаза встретились. Каждый из них прочел у другого невеселые мысли. Цзянь-юнь снова опустил голову.

— Все из-за любви, — с горечью проговорил Цзюе- минь. — Теперь мне понятны отношения между Цзюе-хоем и Мин-фэн. У меня и раньше возникали подозрения.. . Кто мог подумать, что наступит такая развязка? Я и не думал, что у Мин-фэн решительный характер. .. Как ее жаль! Она была хорошей девушкой. Родись она в бога­ той семье... — Цзюе-минь, казалось, не мог говорить дальше, он боролся с самим собой, через несколько минут он так же возбужденно продолжал: — Это все любовь.. . Вот и Цзюе-синь за последнее время сильно похудел, он очень страдает... Тут тоже виновата любовь... Лю­ бовь!.. Она, по-моему, должна дарить людям счастье,

268

зачем же она приносит им так много страданий? .. — Его голос опять дрогнул, и на глазах навернулись слезы; Цзюе-минь подумал о себе и чуть не заплакал о своем будущем. Оно представлялось ему мрачным. Он помнил о том, как сложилась жизнь старшего брата.

Цзянь-юнь не знал, в чем причина горя Цзюе-миня, считая, что оно вызвано только сочувствием, но эти слова напомнили ему и о собственных невзгодах. В его жизни больше, чем у кого-либо другого, было горя, он так нуждался в сочувствии и долго не мог. найти никого, кто бы выслушал его жалобы. Он всегда считал себя слиш­ком ничтожным, неприспособленным, хуже других. Он жил исключительно скромно, всегда искренне относился к людям, а ему неизменно платили презрением и равно­душием. Иногда он встречал чье-либо сочувствие, но оно было внешним, скудным, однако ему казалось, что и этого он недостоин. Зная в детстве лишь пинки и унижения, он не роптал на жизнь и спокойно, или даже можно ска­зать бестрепетно, сносил презрение и равнодушие. В та­ком состоянии он жил уже много лет.

Сейчас ему представился случай открыть свою душу. Это не жалоба, он просто признается в своем горе, причи­ненном несчастной любовью, которое он прячет уже много лет, человеку, щедро наделенному сочувствием и способ­ному понять его. Ему казалось, что Цзюе-минь является именно таким человеком, потому что сегодня он увидел, как чуток Цзюе-минь к чужим несчастьям, к чужому горю. И вот долго копившиеся в сердце слова, превратив­шись в какую-то силу, начали подталкивать его. После нескольких робких попыток, Цзянь-юнь, наконец, начал:

— Цзюе-минь, я хочу поговорить с тобой, только не знаю, стоят ли мои дела того, чтобы утруждать тебя. — Он помолчал, робко посмотрел на Цзюе-миня, но, встре­тив его приветливый взгляд, набрался храбрости и про­должал: — Не знаю почему, но после этой тяжелой болезни я часто думаю о смерти. Конечно, лучше уме­реть, чем жить, как живу я, и все-таки я немного боюсь смерти. Подумай, жизнь так тосклива, но ведь неиз­вестно, что будет, когда я умру. Никто не поплачет обо мне, никто не навестит меня. Один-одинешенек, всегда один-одинешенек... Тоска... Мне было очень приятно, когда вы навещали меня во время моей болезни, Я ни­когда не забуду об этом, я так благодарен вам...

269

• Стоит ли говорить о таких пустяках! — Цзюе-миню стало неловко, и он хотел перевести разговор на другую тему.

• Нет, я непременно скажу. Цзюе-минь, если вся моя жизнь стоит твоего сочувствия, ты обещаешь мне после моей смерти каждый год, весной и осенью, приходить на мою могилу? — Цзянь-юнь умолк, стараясь сдержать слезы.

• Почему ты говоришь только о таких невеселых ве­ щах, неужели, по-твоему, у нас и без того недостаточно горя? — Пусть это был упрек, но голос Цзюе-миня был удивительно ласковым и поэтому не мог помешать Цзянь-юню говорить дальше.