sbornik_smirnov-kutachesky

А. М. Смирнов-Кутаческий

Из истории народной сказки. Народная сказка о мачехе и падчерице

Введение Литературоведение и место в нем народной сказки

Смирнов-Кутаческий ссылается на марксистско-ленинскую методологию, позволяющую рассматривать словесность как одну из форм идеологии. Литературоведческое исследование должно признать для себя важным исследование сказочной действительности, показ социальных отношений, выражением которых служит та или иная сказка. Исследователь должен проникнуть в то неведомое царство, в тридесятое государство, где зарождается, вырастает и развивается сказочная история, где формируются специфические сказочные приемы для утверждения известной идеологии.

Трудность сказочного материала в сравнении с другими видами искусства состоит в том, что в нем нет привычных «отправных пунктов» — отношений субъекта и объекта. Международный характер сказки с безличными формами, с миром фантастики заслоняет в ней реальную основу творчества (объект), а отсутствие автора, а часто исполнителя, скрывает образ творца (субъект). Своеобразие специфики сказки состоит в том, что перед нами мир действительности, вся художественная ценность которого заключена в его «нереальности». Итак, сказка — эта до сих пор падчерица литературоведения, таит в себе интересные возможности научной мысли.

Методические принципы исследования сказки. А) Общий литературоведческий принцип.

К. Маркс утверждал значение языка как «практического сознания», как словесно-творческого момента в общении людей. Сказка имеет то же назначение, представляя «практическое сознание» данной общественной среды. Иногда считали сказку способом, «формой мышления древности» (В. Вундт), но этого мало: ее социальная роль не в одном только общем психологическом свойстве, но и в самих фактах, отражениях жизни. Как любое литературное произведение, сказка — голос утверждения или отрицания общественной среды. Всякая идеология закономерна. Поэтому наперед можно сказать, что западно-европейская сказка в художественном отношении отлична от восточной, равно как восточная от всякой другой.

Слабая сторона миграционной теории состояла в том, что ее построения не были обусловлены реальной жизнью: сказочный рассказ был лишен местного облика, функциональная природа фольклора находилась в пренебрежении. Факты фольклора, в том числе и сказка, всегда есть отслоение поэтического содержания какого-либо исторического этапа. Каждая эпоха порождает фольклор своего вида. В XII—XIII вв., при первых шагах буржуазии и расцвете городской культуры, во Франции появилось

fabliaux. У нас эпоха крестьянских войн XVII в. оставила свой след в виде разнообразного песенного творчества, а революция нашей эпохи развернула и упрочила частушку.

Социально-поэтическая основа сказки имеет еще то значение, что от нее зависит всѐ ее художественно-бытовое оформление. Дело в том, что сюжетная основа сказки, в массовом ее выражении, схематичная, международная, беспочвенная. И если бы в этом только была сказка, она была бы не больше как вид аллегории. Сказка дорожит бытовыми подробностями. Наблюдения за игрой этих живых блесток быта, приводит к важному признаку — стилистическому инвентарю произведения, наличию технических средств поэтического выражения в данной среде. Итак, основная методологическая задача в исследовании сказки о мачехе и падчерице — общая литературоведческая — генетическое исследование истории и раскрытие функционального значения.

Б) Специально-фольклористический принцип.

Сказка находится в постоянном движении. Литературное творчество опирается на книгу. Сказка, как всякое творчество фольклора, существует лишь в устном слове, в непрерывной ее передаче, широком людском общении. Импровизационный характер сказки — основа ее эволюции, исторического выражения. Исторически бытующее, это устное слово выковало вековые образы, столь близкие и знакомые, по-разному родные широким народным массам. Вспомним замечание А. М. Горького о том, что эти образы самые лучшие, совершенные ради их всеобщности, ради того, что в них воплотились рацио и интуицио, мысль и чувство этих масс.

Образ угнетенной падчерицы, в конечном итоге оправданной, счастливой, отражает то же усилие народных масс выйти через мир чаяний и ожиданий к новой лучшей жизни. Итак, исследование сказки двоякое: литературоведческое, поскольку сказка есть творчество литературное, одна из форм идеологии, и специально-фольклористическое, поскольку сказка есть народное устное творчество.

Два главных методических приема.

А) Метод имманентного исследования.

Это, прежде всего, метод текстуального анализа материала. Если фольклор представляет собой материал, сложный по своему строению, часто с наслоениями и переработками, то непосредственное рассмотрение текста имеет здесь особое значение. Этот метод можно назвать новым в исследовании сказки. При исследовании сказки с первых шагов господствовал синтетический метод, особенности которого в том, что он схватывал самое общее, основное, игнорируя индивидуальные выражения.

На этом была основана, будучи первым опытом изучения народного творчества, мифологическая теория. Но и в миграционной теории видны те

же приемы1. В силу такой методологии не было поступательнотекстуального изучения материала: исследователи всегда имели в виду и пользовались схемой сюжета и мотива. Даже в классических работах его нет. В книге M. R. Cox‘а «Cinderella» представлено несколько сот вариантов нашей темы, всѐ текстуальное, характерное пропадает здесь в условном схематизированном изложении. На этих же позициях схематизма, пренебрежительного отношения к сказочной конкретности стоят работы финской школы2. Быть может, причиной этого была скудость материала. По мере его расширения, скопления однородного, топографически связанного и приуроченного, обнаруживается прямая необходимость разностороннего текстуального его рассмотрения. Текст в целом, как он вышел из уст рассказчика, — вот подлинный материал исследования. Осмысление содержания самого материала, всех его подробностей даст направление работе. Можно натолкнуться на миф и на заимствование сюжета, на разные историко-культурные источники. Однако в этом виде текстуальный анализ является только внешней стороной дела. За ним открывается выражение творчества жизни в тесном, узком кругу материала. Через него мы входим в реальный мир жизни, породившей данное творчество.

Б) Диахронический метод.

Тот факт, что в фольклорном материале мы имеем дело не только с конкретно-историческим содержанием, но и с традиционным, говорит о том, что фольклор носит в себе следы давних эпох, храня их в виде пережитков, часто весьма живучих. Стадиальные состояния с господствующим содержанием быта и идеологии оставили свой отпечаток на движении поэтической мысли последующих времен. Сказка о мачехе и падчерице как факт исторического народного творчества, освещая жизнь из ранних стадий человеческого общежития, несет в себе пережитки древней культуры.

Сказка о мачехе и падчерице в научных исследованиях.

Сказка о мачехе и падчерице не раз привлекала к себе внимание исследователей. Однако, за исключением Р. М. Волкова, никто не подвергал всестороннему исследованию ее содержание и форму. Особенность большинства исследований старого времени состоит в том, что они связаны принципами господствовавших теорий. Они анализируют материал не столько по существу, сколько как выражение известных теоретических понятий. Поэтому преобладающее исследование старого времени — генетическое.

1См.: Потанин Г. Н. Восточные параллели к русским сказкам // Этнографическое обозрение. 1891. № 1. С. 137—167.

2См.: Смирнов-Кутаческий А. М. Современное положение вопроса о русской народной сказке и задачи ее научной разработки (Читано в заседании Отделения этнографии имп. Рус. геогр. об-ва ) // Известия императорского Русского географического общества. 1911. Т. 47, вып. 7—10. С. 371—387. То же: Отд. отт. СПб., 1911. 17 с.

Наиболее посчастливилось сказке в отношении мифологического толкования. Первый толчок мифологическим объяснениям дал Анджело де Губернатис3. С его точки зрения, образ Сандрильоны отражает миф об Авроре-заре. Падчерица — это утренняя заря, Афродита, из тьмы безвестности являющаяся к свету, к жизни. Показательны в этом отношении толкования А. Н. Афанасьева: «Злая мачеха-зима держит в своей власти зама- рашку-попелушку Весну, Деву-Солнце». «Зимнее солнце, что мачехино сердце», — ссылается он в подтверждение на народную пословицу4. Однако произвольность этих объяснений очевидна даже из самой неточности сравнений, так как в одном случае мачеха является зимой, а в другом — солнцем. Или, приведя эпизод сжигания коровки, параллельно нашим сказкам, где корову обыкновенно зарезают, А. Н. Афанасьев говорит: «Поражаемая молнией корова-туча сгорает в грозовом пламени, а из пепла, т. е. из паров, которые поднимаются вслед за появившимся дождем, образуются облака»5.

К тому же типу искусственного толкования должны быть отнесены взгляды A. Ploix‘а6. Он спрашивает: «Почему героиня сказок принцесса?»

— И отвечает: «Она божественного происхождения. Если она и не божественного происхождения, то красота ее неземная». А мачеха, по нему, — лицо мифологическое, демонической природы. Здесь, по его мнению, сказывается влияние язычества: враждебное существо имело эпитет, который сделался именем свекрови-мачехи, объясняет он вслед за М. Мюллером. Характеристику Бабы-яги как мифологического существа встречаем и у А. А. Потебни7. Еще одно мифологическое толкование предлагает Г. Гюссон: Сандрильона — это образ «счастливой судьбы». Он это видит в восточном названии и в эпизоде потерянного и найденного башмачка как знаке возобновления счастья.

Менее популярна была сказка о мачехе и падчерице у представителей миграционной теории. В большинстве случаев мы встречаем у них указание на всемирную распространенность сюжетов. Так А. Н. Веселовский отмечает широкое распространение их на востоке у гуннов и монголов8. М. Драгоманов производит ряд сближений восточного и западного фольклора данной темы, указывая блуждающий характер ее от

3Gubernatis A. Storia della novelline popolari. Milano, 1883. P. 122.

4Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. М., 1898. Т. 1. С. 788.

5Там же. С. 576.

6Ploix A. Le surnaturie dans les contes populaires. Paris, 1891. P. 26.

7Потебня А. О мифологическом значении некоторых обрядов и поверий. М., 1865.

С. 110—120.

8Веселовский А. Н. Из истории романа и повести. М., 1886. С. 95.

Индии до Атлантического океана9. Большую ценность имеет работа Е. В. Аничковой10.

Антропологическая школа в русских материалах выразилась в двух статьях Е. Н. Елеонской. Первая из них посвящена Косоручке11, культу почитания воды, ее животворной, очистительной силе: этот пережиток, слабо освещенный в наших рассказах, заглушен религиозными тенденциями книжных повестей. Во второй статье Е. Н. Елеонская привлекает этнографический материал верований, связанных с почитанием кукол у древних

египтян, у современных азиатских народов, отмечая архаический характер сказки12.

Особое место в ряду исследований о мачехе и падчерице занимает работа Г. Cox‘а «Cinderella» (London, 1895). В книге собрано более 300 ва-

риантов, имеется систематизация, таблицы. Материалы представлены в трех типах сюжетов: а) «стеклянный башмачок»; б) свиной кожушок; в) суд короля мира. Но работа эта оказывается скорее указателем, вспомогательным пособием, чем самостоятельным исследованием.

Следует сказать о работе Р. М. Волкова по сюжетосложению сказки. Он применяет формальный метод. Не считаясь ни с тематикой, ни с фабулой, он рассматривает сюжет как «постоянный сплав мотивов, характерный для данной сказки»: «Установить сказочную форму, сказочный стиль можно почти с математической точностью». Сюжет сказки у Р. Волкова разлагается на мотивы, обозначаемые цифрами и буквами. Например, преследование мачехой падчерицы А1, попытки извести ее А2, спасение падчерицы от гибели С1, ее торжество над врагами С2. Подводя итог, Р. Волков дает такую формулу для сказки о мачехе и падчерице: C IA A2 C C2— BI C3 C4. В конце концов, Р. Волков устанавливает 11 редакций, а в заключении приходит к следующему: «Всѐ означенное позволяет говорить об одном общем сюжете о невинно гонимых, который де факто сводится к схеме, общей для всех рассмотренных схем»13. Работа Р. М. Волкова вызвала осуждение: указывалось на механический принцип исследования, на пренебрежение индивидуальным стилевым выражением сказки14.

9Драгоманов М. Корделия-замарашка // Вестник Европы. 1884. № 11.

10Аничкова Е. В. Опыт критического разбора происхождения пушкинской сказки «О Царе Салтане» // Язык и литература. 1927. Т. 2. Вып. 2. С. 92—138.

11Елеонская Е. Н. Некоторые замечания о русских народных сказках // Этнографическое обозрение. 1908. № 4.

12Елеонская Е. Н. Сказки о Василисе Прекрасной // Этнографическое обозрение. 1906. № 3—4.

13Волков Р. М. Сказка. Разыскания по сюжетосложению народной сказки. Т. I: Сказка

великорусская, украинская, белорусская. [Одесса]: Госиздат Украины, 1924. С. 221.

14 См.: Савченко С. В. [Рец.] // Этнографiчний вiстник. 1925. №1; Шор Р. [Рец.] // Печать и революция. 1924. № 5.

Тема о мачехе и падчерице явилась развитием работы «Систематический указатель тем и вариантов русской народной сказки»15. Отправным пунктом стал русский, украинский, белорусский материал. Но он вызвал необходимость раскрыть более широкие социальные перспективы и более глубокие корни сказки путем сопоставления с западноевропейскими и восточными сюжетами. В 1928 г. сочинение было принято к напечатанию.

Исследование распадается на следующие главы: 1 «Женский вопрос как историческая проблема»; 2 «Из истории семьи»; 3 «Семья в условиях рабовладельческих отношений и место в них сказки о мачехе и падчерице»; 4 «Сказка о мачехе и падчерице в отражениях первобытной идеологии»; 5 «Сказка о мачехе и падчерице в системе идеологических воззрений феодальной эпохи»; 6 «Сказка о мачехе и падчерице в обстановке феодального быта»; 7 «Народная сказка о мачехе и падчерице в художественной литературе».

Глава первая. Женский вопрос как историческая проблема

Женский вопрос — подлинно историческая проблема: «Заслугой наших исследователей является окончательное рассеяние химеры о некогда свободном положении женщин»16. «Женщина при какой угодно демо-

кратии останется „домашней рабыней― при капитализме», — замечает В. И. Ленин17.

В каждую эпоху в связи с изменением общественных условий, особенно в связи с революционными движениями, с новой силой женский вопрос привлекает к себе общественное внимание. Так, французская революция XVIII в. оставила яркий след своими «декларациями прав женщин» и «Петициями женщин третьего сословия», а революция 1848 г. проповедью женской «эмансипации». Интересно отметить, никогда не выдвигался рядом вопрос о мужчине. Никому в голову не приходит, например, говорить — «мужчина и социализм» параллельно с книгой А. Дебеля «Женщина и социализм». Всякое подобное участие женщины подчеркивается как нечто особое, заслуживающее внимания, как бы оправдывающее женщину, поднимающее ее на высоту. Все подобные декларации двойственны. С одной стороны, в них дань уважения женщине, с другой — утверждение в ней низшего, сравнительно с мужчиной типа, нарушение в подобных фактах привычных норм ее поведения. Основная линия исторического движения «женского вопроса» дана в формуле «равенство с мужчиной».

Известно изречение давности, связываемое с авторитетом Аристотеля, что «женщина — это просто несовершенный, неполноценный человек»,

15См. прим. 6 к вступительной заметке.

16Харузин Н. Н. Этнография. Вып. II. Семья и род / Ред. В. Н. Харузина. СПб., 1903.

С. 4.

17Ленин В. И. Собр. соч. Т. 19. С. 272.

сохраненное в идиоме французского языка — мужчина l‘homme (человек), а женщина femme. Народная сказка о мачехе и падчерице в своем историческом развитии выполняла свою роль в судьбе вопроса освобождения женщин.

Глава вторая. Из истории первобытной семьи

Прочно установленным является наличие следующих стадий развития семьи: кровнородственная семья, семья пуналуа, семья парная и моногамная семья. Уже в первобытной семье, где запрещаются браки в восходящей линии — отца и дочери, сына и матери, устанавливается тенденция определенного типа кровных связей в среде одного поколения: кровнородственная семья. Возникают чувства обособленности, ревности, усиленные растущим значением всяких табу, запретов, и одновременно всѐ больше выделяется и осознается значение связей по материнской линии. Инстинктивный страх в связи с этим осознанием кровных связей представляет система родства пуналуа. Смысл пуналуа в утверждении господствующего понятия «материнского начала». Оно коррегируется еще больше принципом экзогамности, то есть разрешение браков только вне своего рода. Инстинктивное чувство материнского родства-завистимости приобретает значение власти-авторитета матери рода.

Новейшие исследования подтвердили, что матриархат предшествовал патриархату. Причем наряду с фактами смены матриархата патриархатом, не обнаружено до сих пор ни одного случая обратного перехода18. Особенное внимание исследователя привлекают женские статуэтки, найденные в раскопках верхнего палеолита Франции, Германии, Бельгии, Италии, Австрии, у нас — под Иркутском. По месту находок (грот Ориньяк во Франции), они носят название ориньякской эпохи.

Другой такой страницей являются лингвистические исследования академика Н. Я. Марра (языковая политика яфетической теории и удмуртский язык). Яфетическая теория ставит задачей вскрыть древнейшие стадии в истории языка. По этой теории звуковая речь человека далеко не первичное явление. Ей предшествовал длительный период языка жестов. От конкретности обозначений путем жестов язык переходит к более обобщенным обозначениям космического свойства. К таким названиям, по Н. Я. Марру, относятся названия коллектива, названия своего и чужого тотема, обозначение явлений природы, среди этих обобщенных образов появляется и символический образ женщины. Специальный образ, в котором особенно глубоко осмысливается женское начало — это Иштарь, «богиня

18 Ефименко П. С. Материалы по этнографии русского населения Архангельской губер-

нии. М., 1874. Ч. 2. Отд. «Сказки». С. 225—237.

матриархальной Афроевразии»19. Иштарь восходит (по Н. Я. Марру) к условной семантической тройке «рука, вода, женщина».

Патриархат складывается из отрицания матриархальной семьи. Исследователи указывают ряд причин, обусловивших этот переход: усиление признания отцовства (Авраам родил Исаака); утверждение собственнических начал, перенесенных из круга хозяйственных отношений в семейные; начало рабовладельчества и, в связи с этим, покупка жен. Важным фактом

впроцессе изменения семьи является расширение значения социальных связей.

Сказка о мачехе и падчерице связана с историей матриархальной и патриархальной семьи. Образ матери выступает в типичной роли главенствующего материнского начала. В ее любви к своей родной дочери настойчиво проглядывает это кровное родство. Этим родовым кровным началом,

всущности, определяется вся физиономия мачехи. Она — мать. Вместе с тем это образ властной силы. Она главное лицо в доме. Но весь смысл сказки в снижении основного образа, в отвержении этого господствующего материнского строя. Сказка построена на экзогамности отношений. Композиция ее раскрывается в двух основных линиях: род отца и род матери, которые при этом не только различны, но и враждебно обособлены, даже биологически различны: у мачехи дочери «одноглазка» и «трехглазка», а сама она — как ведьма».

Н. Н. и Н. В. Харузины считают, что источник родства по матери лежит в тотемизме20. Сочетание экзогамности и тотемизма хорошо представлено в южно-африканской сказке «Jacottet». Две жены; одна убивает детей другой. Та уходит родить к родителям; рожденную девочку называ-

ют Polo (змея, тотем, так как с рождения она одевается кожей водяной змеи)21. Уже в самом имени мачехи — Баба-яга (змея) подчеркивается тотемистический образ. Падчерица находится под покровительством своего тотема, коровки или бычка. Коровка — приданка матери, хранитель-тотем

рода. «О, корова, будь нашей матерью», — молят дети в африканском рассказе22.

Система запретов в отношении тотема: например, запрещение вкушения, а также особое почитание его памяти — популярна в истории тотемизма. Всѐ это ощутимо воспроизводит сказка в сценах обращения падчерицы с коровой, ухода за ней, в разговорах, мольбах, излияниях чувств, получении через ушко чудесно приготовленной пряжи и особенно в трагическом моменте смерти коровы. Мачеха требует зарезать корову — этот момент выдержан во всем правдоподобии древнего ритуала. Так было во

19Марр Н. Я. Иштарь: От богини матриархальной Афревразии до героини-любви феодальной Европы // Яфетический сборник. Т. 5. Л., 1927. С. 125.

20Харузин Н. Н., Харузина В. Н. Этнография. Семья и род. С. 109.

21Contes populaires des Basqontos. Paris, 1895.

22Basset R. Contes populaire de l‘Afrique. Paris, 1903.

всех жертвенных обрядах с тотемом до еврейского богослужения: часть жертвы поедалась присутствующими и жрецами, а часть оставалась неприкосновенной, как жертва Богу.

Существенным фактом для понимания сказки оказываются и хозяй- ственно-бытовые отношения. Сказка несет на себе следы скотоводческого хозяйства. Недаром на падчерице всегда лежит обязанность пасти бычка или овец. Патриархальный строй, установивший хозяйственное положение мужа, владельца скотоводческих богатств, вместе с ним определил место жены или жен в качестве рабочей силы при его хозяйстве. Сказка хранит много черт этого строя, особенно в африканском и азиатском фольклоре.

А сейчас остановим внимание на том виде родства, с которым имеет дело сказка. В описании племени баконго (Африка) читаем: «Что касается дочерей, то они остаются под покровительством матерей до своего замужества»23, а в другом сообщении, что наследство переходит к дочерям, а не к сыновьям. Сказка передает процесс преобладания социальных тенденций над кровнородственными, биологическими.

Глава третья. Семья в условиях рабовладельческих отношений и место в них сказки о мачехе и падчерице

Изменения хозяйственных отношений в смысле утверждения собственности мужчины влекут за собой изменения и в общественных отношениях мужа и жены: вместо древней полиандрии жена или жены рассматриваются теперь как собственность мужа. Азиатский Восток, Индия, острова Полинезии, Африка, мусульманский мир Малой Азии открывают нам множество пережитков этого строя семьи. Зулусская сказка во всей простоте и непосредственности изображает этот быт: «Был однажды один вождь, который имел много жен. Когда их стало много, он взял двух дочерей другого вождя. Одну девушку он поставил великой женой, но другая девушка была в великом горе, ибо и она желала быть великой женщиной»24. Высокие вожди получают от своих вассалов по одной женщине в жены, и так у них собирается до 40 жен25.

Каково положение женщины в полигамной семье? Женщина, пишет Р. П. Авон, на коленях прислуживает мужу, подает ему пищу, питье. Когда муж возвращается домой, он садится на седалище, а жена находится перед ним на коленях со склоненной до земли головой и распростертыми руками; она поднимается лишь тогда, когда муж толкнет ее рукой. Никогда женщина не ест со своим мужем. По смерти мужа жен делят между на-

23Косвен М. О. Матриархат в Западной Африке // Советская этнография. 1934. № 1—2.

С. 76.

24Сказки зулу / Вступ. статья, пер. и примеч. И. Л. Снегирева. М.; Л., 1937. С. 172.

25Токарев С. А. О системе родства у австралийцев // Советская этнография. 1922. № 2.

С. 32.