§ 12. Кодирующая функция метафор (метафора и код)

Обладая высокой компрессией смысла, метафора мо­жет играть роль кода при обозначении военных операций, учений, программ действий различных инстанций и служб. Например: “Уроки “Бури в пустыне” (Красная Звезда. 1991. 17 мая). “Добро сильнее зла. Лишнее тому подтвержде­ние — операция “Гром”. “Гром”, который не грянул благо­даря таланту и выучке чекистов, милиционеров, авиаторов, всех людей доброй воли” (Правда. 1989. 3 янв.).

С точки зрения лингвистической интерпретации коди­рующая функция метафор оказывается весьма сложной. Дей­ствительно, если брать энциклопедический аспект слов, то нельзя не заметить, что любое, не только образное слово кодирует всю сумму знаний о предмете. Высокая инфор­мативность метафоры способствует хорошему кодированию и хорошему сохранению кода, тем не менее кодирующую функцию не следует трактовать расширительно, ставя знак равенства между кодирующей и кумулятивной функцией, функцией накопления знаний.

Специфика кодирующей функции видна при сопостав­лении ее с конспиративной функцией. В обоих случаях име­ет место утаивание информации, но в арго такое утаивание должно быть в принципе нешифруемым, непонятным другим людям, тогда как при кодировании шифр к метафоре лежит как бы на поверхности. Мы скрываем нечто, кодируем, но прежде всего для себя прекрасно понимая, что обратный процесс, декодирование, особых затруднений не вызовет. Более того, мы заботимся о том, чтобы таких затруднении и не возникало.

Истоки кодирующей функции метафор находим в глубокой древности. “Специфический для народных плачей древ­ний закон табуирования обусловливает использование мно­гих названий растении в качестве устойчивых метафоричес­ких замещений при упоминании оплакиваемого!” (“Климас, 1989).

Соперником метафоры в её кодирующей функции явля­ется местоимение 3-го лица он, которое до сих пор исполь­зуется как универсальный эквивалент любого табу. В про­изведении В.Астафьева “Затеси” приводится рассказ сиби­ряка о свержении памятника:

“— Однажды, — рассказывал старый сибирский капитан (кондовые сибиряки избегают называть собственным именем дьявола и всякую нечистую силу — с тайным, коро­бящим душу трепетом употребляя слово “он”), — темной осенней ночью, нарастив пять буксирных тросов, набросили стальную петлю на “него”, рабочий буксир городского пор­та, откомандированный на эту работу, сронил “его” с поста­мента, сволок на середину реки”.

При сильном и неоднозначном оценочном компоненте переносного значения слова местоимение он оказывается выигрышнее любой метафоры.

Процессы кодирования и декодирования смысла наблю­даются и в эвфемизмах. Эвфемизмы иногда трактуют рас­ширительно как троп, состоящий в непрямом, прикрытом, вежливом, смягчающем обозначении какого-либо предмета или явления... Он в почтенном возрасте вм. Он стар; Он по­роха не выдумает вм. Он неумен (Ахманова, 1969). Противоположное понятие “дисфемизм” — троп, состоящий в замене естественного в данном контексте обозначения какого-либо предмета более вульгарным, фамильярным или грубым.

Если принять такую интерпретацию терминов, то воз­никает много вопросов: что считать естественным в данном контексте обозначением? Так ли уж одинаковы слова и выражения стар — в почтенном возрасте, неумен — пороха не выдумает, чтобы замену левого компонента правым счи­тать не более чем тропом, художественным приемом, эвфе­мизмом? Далее, если признать такую, расширительную, трактовку терминов “эвфемизм” и “дисфемизм”, то при ана­лизе художественных произведений возникает вопрос: где кончается тот или иной троп и начинается обычный текст? В комедии Гоголя “Ревизор” все действующие лица говорят или подчеркнутыми эвфемизмами, или дисфемизмами.

Хлестаков: Как бы я желал, сударыня, быть вашим платочком, чтобы обнимать вашу лилейную шейку.

Марья Антоновна: Я совсем не понимаю, о чем вы говорите: какой-то платочек... Сегодня какая странная погода!

Городничий: Что, голубчики, как поживаете? как товар идет ваш? Что, самоварники, аршинники, жаловаться? Архиплуты, протобестии, надувайлы морские! Жаловаться? Что? Много взяли! Вот, думают, так в тюрьму его и засадят!.. Знаете ли вы, семь чертей и одна ведьма вам в зубы, что…

Наконец, если вежливое, приглушенное, деликатное обозначение считать эвфемизмом, т.е. заменой слов менее деликатных, то грош цена такой вежливости и деликатности.

Все эти соображения нацеливают нас на иную трактов­ку термина “эвфемизм”. Под эвфемизмом будем понимать непрямое обозначение таких предметов или явлений, кото­рые по соображениям приличия не могут быть названы свои­ми прямыми именами. В эвфемизмах проявляется кодирую­щая функция метафорических выражений: “ночная ваза”, “комбинат бытовых услуг”, “удобства”. Метафоры-эвфемиз­мы встречаются и в художественной литературе.

“Но от внезапного удовольствия или чего-либо другого ребенок вдруг повел себя нехорошо.

— Ах, боже мой! — вскрикнула жена Леницына, — он вам испортил весь фрак!” ...—Может ли что испортить ребе­нок в это золотое время своего возраста! — повторял он [Чичиков]; а в то же время думал: “Да ведь как бестия, волки б его съели, метко обделал, канальчонок проклятый!” (Н.В. Гоголь. Мертвые души).

Кодирующая функция метафор проявляется не только в эвфемизмах. Существует особая форма, в которой коди­рующие свойства метафор представлены особенно ярко. Это заглавия художественных произведений. “Верно найденное название книги, даже рассказа, — пишет А.И. Солжени­цын, — никак не случайно, оно есть — часть души и сути, оно сроднено, и сменить название - уже ранить вещь”. Кстати, само название очерков литературной жизни — великолепная пословица-метафора, как нельзя лучше кодирующая огромное и многоплановое содержание очерков. <…>

Кодирование информации в заголовке нередко строится по формуле “метафора + метонимия”: “Мертвые души” Н.В. Гоголя, “Деревянные кони” Ф. Абрамова, “Сирень” Ю.На­гибина.

<…> В исследованиях лингвис­тов не случайно позиция заглавия, эпиграфа, зачина и кон­цовки названа сильной позицией в тексте, и если в этих позициях удачно употреблены метафоры, то эти метафоры развивают в себе кодирующие свойства.

Подытоживая все сказанное, попробуем утрировать, уси­лить то противоречие, которое наблюдается в данном пара­графе между идеей о кодирующей роли метафоры и ее текстовой аргументацией.

В названиях военных операций, в заглавиях произведе­ний вместо метафоры мы часто сталкиваемся с метонимией чистой воды: операция “Кавказ”, повесть Д.Гранина “Картина”. В табуированном языке соперником метафоры исста­ри было местоимение он. Эвфемизмы тоже состоят отнюдь не из одних метафор. Означает ли это необоснованность вы­деления данной функции? Полагаем, что не означает. Мета­фора не просто сочетается с другими способами озаглав­ливать, табуирования, сокрытия смысла — она дает прин­ципиально иную (по сравнению с той же метонимией) схе­му кодирования и декодирования смысла, почему и возмож­но в одном и том же слове сочетание, соединение метафори­ческого и метонимического кодов.