Синхронно-диахронная диффузность

Едва ли не самым трудно уловимым признаком окказиона­лизма является его синхронно-диахронная диффузность, сущность которой заключается в местонахождении окказионального слова в точке пересечения синхронной и диахронной осей координат язы­ковой системы. Поэтому окказионализм является живым вопло­щением связи между синхронией и диахронией.

Языковеды уже не раз указывали на неразрывную связь син­хронии с диахронией. «Язык существует, развиваясь, изменяясь во времени, а функционировать он может, лишь оставаясь неиз­менным. Это положение известно в языкознании как парадокс Ш. Балли или парадокс соссюровской дихотомии синхронии и диа­хронии. Возникает этот парадокс вследствие отрыва друг от друга и противопоставления друг другу двух указанных аспектов языка. Языковеды преодолевают его, говоря, что нельзя отрывать друг от друга и резко противопоставлять синхронию и диахронию. Рабочий принцип, основанный на таком разрешении парадокса, заключается в том, что нужно постоянно помнить и постоянно подчеркивать то положение, что каждая языковая единица в одно и то же время результат диахронического генезиса и результат синхронического функционирования системы. Иначе говоря, для объяснения настоящего мы широко привлекаем прошлое, объяс­няем настоящее прошлым»¹.

Подлинная жизнь окказионализма в речи — это его «одномоментность», его одновременное рождение и употребление как единственная форма его функционального существования — без последующих актов воспроизведения. Окказионализмы и синхрон­ны, и диахронны. Синхронны потому, что, подобно обычным кано­ническим словам в их системном отношении друг с другом, окка­зионализмы ассоциативно связаны с ними словообразовательными, семантическими, грамматическими и другими отношениями и потому-то в речи, в самом процессе общения, творятся из уже существующих морфем и понимаются носителями языка; иначе говоря, в функциональном отношении окказиональное слово «не растягивается» по глубине диахронного среза, в отличие от обыч­ного слова, которое воспроизводится как одно и то же слово в раз­ные отрезки времени его исторической жизни. Диахронны потому, что окказионализмы, будучи фактами чисто речевыми и невоспро­изводимыми, в самих актах своего рождения включаются в линейную цепочку временной последовательности других речевых актов — актов, протяженных во времени. Таким образом, акт рождения окказионального слова (диахронный момент) и акт его функционального сосуществования с другими окказионализмами и прежде всего каноническими словами (синхронный момент) — одновременны, одномоментны.

Каноническое слово, как известно, может быть раздельно подвергнуто двум аспектам рассмотрения — синхронному и диахронному.

Поясним на примере. В советские годы появилось слово бетонщик, которое закрепилось в языке и в течение определенного исторического времени реально живет в форме многократных раз­новременных актов своего воспроизведения. Это — диахронный аспект. С другой стороны, то же самое слово бетонщик в каждый данный момент непосредственного своего речевого общения в язы­ковом сознании носителя языка ассоциируется как слово произ­водное, выводимое от слова бетон. При этом в сущности неважно, как в действительности это слово было образовано при его первом появлении. (Последнее обстоятельство и объясняет нали­чие фактов переразложения, декорреляции и т. п., в которых как раз и заключено расхождение между исторически подлинным характером образования слова и его синхронной словообразова­тельной квалификацией.) Главное здесь — каким это слово ассо­циируется и представляется носителям языка теперь, в момент ре­чи. Это — синхронный аспект.

Поэтому, когда мы говорим: «Образуйте от слова бетон посредством суффикса -щик другое слово» и нам называют в каче­стве ответа слово бетонщик, то все это представляет собой не что иное, как лишь синхронную имитацию образования этого слова, а не подлинную картину его исторического создания, поскольку бетонщик уже давно, задолго до данного момента речи, живет в языке. Ср., однако, такие рассуждения: «...надо прежде всего осознать ошибочность распространенного мнения о том, что слова будто бы образуются в процессе речи... В действительности произ­водные слова не образуются в речи, мы употребляем слова, уже существующие в языке»². Нам представляется, что в этом рассуж­дении содержится сразу две неточности. Во-первых, окказиональ­ные слова (а это тоже слова!) образуются только в речи в самом прямом смысле, т. е. «по ходу речи». Во-вторых, что касается производных слов языка (канонических слов), то в диахронном аспекте — в своей реальной исторической жизни — они также обра­зуются (впервые возникают) только в речи и в этом смысле принципиально ничем не отличаются от окказиональных слов. И лишь с синхронной точки зрения производные канонические слова представляются как вторичные, мотивированные, выводимые по отношению к своим производящим словам. Как непроизвод­ные, так и производные канонические слова с синхронной точки зрения не образуются в самом процессе речи, а воспроизводятся как готовые.

Указанному выше раздельному, относительно независимому — синхронному и диахронному — рассмотрению окказиональные слова не поддаются и не могут поддаваться в силу неразрывной слитности их синхронной и диахронной жизни. При попытке рас­смотреть окказионализм с синхронной точки зрения он как бы ускользает от нас в диахронную сторону, при попытке же увидеть его с диахронной точки зрения он уходит в противоположную, синхронную сторону. Например, во фразе Ты не делатель, а лишь говоритель окказионализмы делатель и говоритель в диахронически «чистом» своем виде не могут быть представлены в силу их одноразовости и непроизводимости: окказионализмам вообще чужда историческая протяженность их функционирования. Чисто синхронному же (т.е. ассоциативно-функциональному) рассмотрению этих слов мешает неотступно вторгающийся сюда фактор рождения этих слов, т.е. диахронный фактор. Именно в силу своей синхронно-диахронной диффузности, а значит, и лишенности языковой исторической жизни окказиональное слово не может быть названо лексическим неологизмом в собственном значении этого термина.

Синхронно-диахронная диффузность свойственна лишь окка­зиональным словам и чужда словам каноническим, в которых синхронная и диахронная стороны их жизни, а соответственно синхронный и диахронный аспекты их рассмотрения относительно независимы и самостоятельны. Данное положение наглядно под­тверждается такими явлениями, свойственными лишь канониче­ским словам, как опрощение, переразложение, декорреляции и т. п.¹

Какова должна быть синхронно-диахронная интерпретация такого, например, явления, как переразложение? Переразложение (или переинтеграция) — это перемещение границ морфемно-словообразовательного членения слова при сохранении им своей слово­образовательной производности. Например, слово сотрудник в момент своего рождения было образовано посредством префик­сации от слова трудник (в значении «работник, труженик, трудя­щийся»)². В связи с этим слово сотрудник теперь уже стало соотноситься как со своим образующим не со словом трудник, исчезнувшим из языка, а со словом труд. В настоящее время в синхронной словообразовательной интерпретации слово сотруд­ник, является не префиксальным образованием, а префиксально-суффиксальным от слова труд, т.е. имеет вид не как со+ [-(труд—н)+ик], каким оно было в момент своего рождения, а как со+ (труд) + ник, каким оно является теперь.

Какова причина подобных метаморфоз в словообразовательной структуре (а вслед за этим и в словообразовательной интерпрета­ции) одного и того же слова, но в разные периоды его историче­ской жизни? Причина здесь — в относительной независимости и самостоятельности синхронных и диахронных ассоциаций слово­образовательного строения какого-либо слова. По мере истори­чески постепенного угасания в языке слова трудник как слова живого соответственно постепенно возникали и закреплялись в языковом сознании ассоциативно-словообразовательные связи у слова сотрудник со словом труд как со своим ближайшим род­ственным словом, представляющимся уже теперь как образую­щим — вопреки исторической правде его подлинного образования.

Налицо словообразовательное противоречие между синхронией и диахронией в слове сотрудник. Проявления этих противоречий не беспредельны — они строго ограничены кругом ассоциаций лишь с родственными (однокорневыми или одноосновными) сло­вами. Как только по тем или иным причинам у производного слова исчезают родственные слова или утрачиваются с ними живые словообразовательные ассоциации как со словами род­ственными, а вместе с тем и как образующими (ср.: ушат и уши, чан и дощаной, окно и око), то оно вообще утрачивает способ­ность к словообразовательной интерпретации, деэтимологизуется и подлежит уже этимологической характеристике¹.

Процессы опрощения, переразложения, декорреляции совер­шенно чужды окказиональному слову именно потому, что, изъятое из синхронно-диахронных отношений, оно не испытывает противо­речий между диахронной жизнью (в принципе отсутствующей у него) и синхронным функционированием.

Например, опрощенный окказионализм вообще немыслим уже хотя бы потому, что все окказионализмы в словообразовательном отношении являются обязательно производными словами.

Синхрония и диахрония — это два коррелята. Поскольку же окказионализмы лишены диахронной жизни, постольку им нельзя приписывать и синхронное существование.

Относительно независимое существование синхронии и диа­хронии в каноническом слове — одно из проявлений нарушения симметричности дуализма языкового знака, о чем впервые со всей убедительностью высказался С.Карцевский в противовес беском­промиссно-схематическим дилеммам Соссюра, построенным по принципу «либо—либо»: либо статика—либо динамика, либо синхрония—либо диахрония². Такая неподвижно-мертвая, инерт­ная контрастность свойственна лишь искусственным, неразвиваю­щимся системам, к которым язык как раз и не относится.

Каноническое слово (которое является языковым знаком), живя раздвоенной — синхронной и диахронной — жизнью, вместе с тем сохраняет свое единство и цельность определенной лексиче­ской единицы, т. е. сохраняет динамическое тождество самому себе на протяжении определенного исторического отрезка време­ни. В этом — диалектически противоречивая сущность реальной неразрывности и единства между синхронией и диахронией слова как лексической единицы языка. Не признавая соссюровской дилеммы «либо статика—либо динамика», С. Карцевский писал: «Если бы знаки были неподвижны и каждый из них выполнял только одну функцию, язык стал бы простым собранием этикеток. Но также невозможно представить себе язык, знаки которого были бы подвижны до такой степени, что они ничего бы не значили за пределами конкретных ситуаций. Из этого следует, что природа лингвистического знака должна быть неизменной и подвижной одновременно». И далее: «...чистое и простое противоположение ведет к хаосу и не может служить основанием для системы. Истинная дифференциация (например, синхрония и диахрония, канонические слова и окказиональные слова.—А. Л.) предпола­гает одновременные сходства и различия. Мыслимые явления образуют ряды, основанные на общем элементе, и противополага­ются только внутри этих рядов».

Окказиональные слова с их беспретенциозностью в отношении вхождения в язык и вместе с тем принципиальной возможностью стать с течением времени единицами языка являются своего рода снятием диалектического противоречия, существующего между синхронией и диахронией в пределах «слова вообще» как лекси­ческой единицы.

Однако не следует забывать и об асимметричности словесного знака в его собственно функциональном, синхронном плане: «кон­текстуальная мимикрия» канонического слова поразительна. Кано­ническое слово с «опорным», «стержневым», внетекстовым значе­нием имеет способность использовать его как знак для выражения целого ряда актуальных, речевых значений, определяемых бес­конечно меняющимися конкретными ситуациями общения и в определенной мере выходящих за пределы этого «опорного» значения. С острой наблюдательностью С. Карцевский отметил:

«Обозначающее (звучание) и обозначаемое (функция) постоянно скользят по наклонной плоскости реальности. Каждое выходит из рамок, назначенных для него партнером: обозначающее стре­мится обладать иными функциями, нежели его собственная; обо­значаемое стремится к тому, чтобы выразить себя иными сред­ствами, нежели его собственный знак»¹. Поэтому нет и быть не может постоянного, стандартно-однозначного соответствия между «звучанием» и «значением» в каноническом слове в процессе его синхронного функционирования в речи.

Таким образом, асимметрический дуализм канонического слова как языкового знака обнаруживается как в диахронном, так и в синхронном плане. Окказиональное же слово, в силу его одноразовости, невоспроизводимости и других уже называвшихся свойств, такого «асимметрического расщепления» между звуча­нием и значением не знает, являясь уникальным семиотическим знаком в необратимо совершающемся и постоянно творимом речевом процессе.

Предлагаемая нами синхронно-диахронная интерпретация окказиональных слов представляет собой опыт их характеристики в «чистом» проявлении, не осложненном тенденциями перехода из речи в язык: имеются в виду лишь те случаи, когда окказиона­лизм навсегда так и остается в своем окказиональном статусе. Окказиональное словотворчество В.Маяковского хорошо иллю­стрирует эти случаи: из всех его многочисленных окказиональных слов ни одно так и не вошло в язык, оставшись в сфере индиви­дуальной речи.

Но как объяснить сравнительно редко наблюдающиеся случаи перехода окказиональных слов в обычные, канонические слова? Синхронно-диахронная интерпретация окказионализмов не противоречит этим фактам и, так сказать, не закрывает окказио­нализмам путей их проникновения из речи в язык.

Письмо как графическая форма передачи и фиксации речи вуалирует подлинную природу жизни окказионализма, но оно в немалой степени способствует и его «популяризации», более интенсивной повторяемости, которая при определенных обстоя­тельствах (например, при необходимости в новых номинациях), может перерасти в воспроизводимость. Как только в повторяе­мости окказионального слова возникает хотя бы намек на его воспроизводимость (т.е. когда его употребление становится более самостоятельным и уже не связывается с целями его экспрессив­ной цитации), как только это слово начинает становиться уже более или менее отстаивающимся или стандартизующимся знаком определенного смысла и значения, в нем начинает уже просве­чивать диахроническая жизнь, с возникновением которой появ­ляются и свойства синхронных функциональных синтагматиче­ских и парадигматических ассоциаций,— слово, таким образом, из окказионального постепенно превращается в каноническое.

В качестве примера можно было бы назвать такие слова, как сиюминутный и сиюминутность, функционирование которых в со­временных газетно-публицистических стилях граничит между их очень слабо выраженной воспроизводимостью и их все более адаптирующимся, становящимся все более привычным окказио­нальным цитированием.

Оба эти слова помещены в словаре-справочнике «Новые слова и значения» (М., 1971, с. 435—436) и иллюстрированы многочис­ленными примерами: «литература «сиюминутного» факта («Лит. газета», 25 января 1966 г.), сиюминутными импровизациями («Правда», 15 января 1967 г.), «сиюминутность» музыкально-ли­тературных передач («Лит. газета», 25 марта 1965 г.) и др.² Но это отнюдь не значит, что данные слова стали несомненными фак­тами языка, так как эти слова в настоящее время еще сохраняют налет окказиональных значений. К тому же данный словарь, как сказано в пояснениях к нему (см. с. 3—15), «не ставит перед собой нормативных задач» и потому включает не только уже вошедшие в общее пользование новые (появившиеся в 60-е годы XX в.) слова, но и входящие в него.