Социология Массовых коммуникаций / Книги и тексты Социология массовой коммуникации / Социологиявещей

•KHŒJFK‰•O¹Œ IËÌŒGH¹ E ‡IˆFK‰•O¹L •FJKL

циальные сущности определяются по наличию выражений, полный смысл которых может быть уяснен только внутри конкретного потока социальных действий, конкретного социального мира.

Принцип конструктивного порождения

В социальном мире ничто не возникает до тех пор, пока не будет введено в этот мир социальным конструирующим действием человека. Под последним я понимаю действие отнесения данной сущности к определенной категории, например, причисления некоего жеста к разряду приветственных, некой произнесенной словесной формы — к акту вынесения смертного приговора и т. д. Задача данной статьи—попытаться показать, что то же самое верно и относительно куска окрашенной материи, способной служить национальным флагом, и относительно маленьких металлических дисков — монет и т. д. Как подчеркивал Маркс, социальный мир формируется не технологиями, а социальными установлениями, необходимыми для его функционирования, установлениями, обеспечивающими жизнедеятельность этого мира. Правда, в отличие от меня, Маркс полагал, что имеется неисчислимое множество таких социальных установлений, посредством которых определяемая в физических терминах технология может реализовываться людьми в виде промышленной или сельскохозяйственной деятельности, обладающей собственной историей и собственными традициями.

ŽŒJEK‹ LKJKGHŒJF‡HFGK GIO‡HJ‘GHFEOIŠI ŽJIˆŒ‡‡K

Предлагаемое ниже рассмотрение подчинено следующему принципу:

Из простого куска вещества, не обладающего собственной предысторией, материальный предмет способен превращаться в социальный объект благодаря включению его в нарратив.

Подобными объектами наполнены сказки. Нет ничего недопустимого в обращении к народным и другим волшебным сказкам за подходящими примерами и моделями такого рода превращений. Сказки являют собой некую предельно чистую репрезентацию нарративных конвенций, сохраняющихся и в переводе на другой язык, и после литературных переработок,— отчасти, конечно, потому, что эти присущие нашим культурам конвенции всем нам известны. Только ребенок, воспитанный в полной изоляции от мира, никогда не слышал о Белоснежке или Мальчике-с-пальчике. Индийцам были известны истории

121

JI• LKJJŒ

о приключениях Кришны, маори знали истории об обманщике-лов- каче — хотя в наше время они, пожалуй, лучше знакомы со Златовлаской — и т. п. В сказке о Белоснежке в центре внимания находится волшебное зеркало, а в историях о ловкаче — волшебный рыболовный крючок. У меня самого в бумажнике лежит волшебный кусочек пластика. Размышления обо всем этом приводят к обнаружению следующего принципа:

Материальные предметы способны обладать магической силой только в контексте соответствующих нарративов.

Говоря о «магической силе» я имею в виду силу, несвязанную напрямую с физическими свойствами предмета, такими как его форма, текстура, химический состав и т. д. «Магическая сила» состоит в том, чтобы посредством слов развязать войну. Этой же силой обладают определенные кусочки пластика или клочки исписанной (т. е. подписанной мною) бумаги, способные вызвать появление в моем гараже «Мазерати Кватропорте».

Далее я приведу несколько заимствованных из сказок примеров того, как сформулированные выше принципы могут применяться к анализу способов укоренения материальных объектов в нарративе.

Нарративно обусловленные категории:

1.Материальные предметы могут служить носителями смысла в момент повествования и в контексте повествования; таковым носителем является, например, каша в сказке о девочке и трех медведях.

2.В контексте конкретного повествования материальные предметы могут обретать особые свойства, как, например, швейная игла

всказке о спящей царевне.

3.Материальные предметы могут на практике выполнять роли, изначально им не свойственные; например, волосы Рапунцель.

4.Материальные предметы, находясь внутри повествования, могут переходить из одной категории в другую; например, солома в сказке

«Румпельштильцхен» из органической становится металлической.

5.Материальные предметы могут служить препятствиями к совершению надлежащих (с точки зрения повествования) действий; пример башня в сказке о Рапунцель.

Заметим, что один и тот же класс материальных предметов может выступать в огромном количестве ролей; например, игла может ас-

122

•KHŒJFK‰•O¹Œ IËÌŒGH¹ E ‡IˆFK‰•O¹L •FJKL

социироваться с шитьем, стогом сена, поиском направления, удалением занозы, уколотым пальцем и т. д. Каждой из этих функций может быть придана магическая сила. Еда в таких повествованиях обычно оказывается чем-то весьма опасным (что мы хорошо знаем благодаря Льюису Кэрроллу).

Связки нарратива

Каким образом связаны между собой предметы в повествовании? Вот три очевидных, но не единственно возможных способа связывания.

1.Во многих случаях связь осуществляется в режиме задача—инстру- мент. Повествованием задается некая задача, и этим предопределяется категориальная принадлежность того, что должно служить орудием ее осуществления. Руки для отведения сглаза (Рука Фатимы

висламских странах), гениталии для развлечения (как в «Любовнике леди Чаттерлей»), органы чувств для обнаружения предметов (как в «Копях царя Соломона»), ум для произведения вычислений (как у м-ра Микобера из «Посмертных записок Пиквикского клуба») и т. д.

2.Часто связь определяется социально установленными конвенциями. Например, куски окрашенной материи становятся флагами, одежда — униформой и т. д. Фрагменты раскрашенной материи, идущие на создание флага Union Jack, могли бы быть по иному «расценены» теми, кому надо составить триколор, но для того чтобы роль этих кусков в нарративе была надлежащей, создаваемый предмет должен быть не чем иным, как британским флагом. Например, если группа протестующих собирается сжечь некоторые куски раскрашенной материи, они предпочтут, чтобы сжигаемое было составлено в определенный социально установленный символ, а не являлось бы простыми кусками материи.

3.Во многих случаях задействованными оказываются неформальные обычаи. Например, роль шоколада в историях о гендерных отношениях (вспомним рекламу «Черной магии») отражает «народную мудрость» британских мужчин, касающуюся вкусов и пристрастий женщин.

Контекстуальность выбора того или иного типа связи объектов определяется не только самим нарративом. Это также и культурно обусловленная контекстуальность. (Контекстуальность не определяется нарративом, скорее «если выбор того или иного типа связи опреде-

123

JI• LKJJŒ

ляется характером нарратива, то от культурного контекста, как правило, зависит сама возможность конкретного типа связи». Есть культуры, вовсе не пользующиеся флагами, в других культурах не существует представления о «дурном глазе» как общепризнанной опасности и т. д. А есть и такие культуры, в которых шоколад фигурирует только как соус (mole) к индейке (pavo).

Что такое «объект »?

Все это заставляет нас подвергнуть пересмотру само представление об «объекте», равно как и допущение здравого смысла, согласно которому единство повествования определяется общим характером эпизода. Для того чтобы развить эту мысль нам требуется новое понятие — понятие допустимости (affordance). Оно позволит материальному предмету, определяемому его материальными атрибутами, существовать в качестве не одного, а нескольких социальных объектов, каждый из которых характеризуется особой ролью в повествовании.

GIŒ-¸HI Fµ ŠJK••KHFGF

Логика позволяет нам выбирать из нескольких видов понятий, описывающих свойства материальных предметов с точки зрения их способности вступать в повествование в качестве социальных объектов. Наиболее полезным из них представляется понятие, обозначающее особый тип отношений диспозиции и предложенное психологом Дж. Дж. Гибсоном (1979). Таково понятие допустимости.

Допустимости

Допустимость, как ее понимает сам Гибсон, есть материальное отношение, последствия которого описываются в терминах человеческого мира. Один и тот же материальный предмет может использоваться огромным количеством способов. Каждый из этих способов представляет собой пример допустимости. Допустимости характеризуются простран- ственно-временным расположением, зависящим от утвердившихся идентичностей материальных предметов и социальных ситуаций. Так, пол допускает ходьбу, танцы, размещение мебели; окно допускает вид на озеро, бегство от опасности, подглядывание; нож допускает резание, угрозу, открывание оконного шпингалета и многое другое.

Возвращаясь к социальным объектам, важно отметить, что они, как правило, обладают множественными допустимостями, что и обу-

124

•KHŒJFK‰•O¹Œ IËÌŒGH¹ E ‡IˆFK‰•O¹L •FJKL

словливает многообразие выполняемых ими ролей в повествовании. Например, игла допускает шитье, и потому ее может взять в руки принцесса, но она также допускает и укол пальца, из-за чего принцесса может оказаться погружена в сказочный сон. Практические допустимости обеспечивают завязку сюжета, подготавливая место для вступления в игру магических или вполне вероятных допустимостей. Пирожные допускают поедание их, но в «Алисе в стране чудес» они также допускают уменьшение и увеличение в размерах.

Множественные контекстуально обусловленные допустимости

Поскольку обычно в любой известной нам истории, содержащей несколько сюжетных линий, параллельно разворачивается не одно, а несколько повествований, материальные предметы, как потенциально социальные объекты, ведут себя в соответствии с моделью Бора, то есть обладают множественными контекстуально обусловленными допустимостями. Я называю их «частицами Бора», потому что подобно допустимостям субатомного уровня они способны обладать противоречивыми качествами или проявлениями, например, на каком-то из уровней могут наблюдаться частицы или волны, но не то и другое в одно и то же время и в одном и том же месте. В каждом случае имеется некое общее описание, полностью математическое для субатомного уровня и полностью физическое для материальных объектов.

HFŽ¹ ¼EINOIŠI OKJJKHFEK

Тип 1. Оба повествования пользуются одной и той же грамматикой, то есть одними и теми же конвенциями, конструирующими сюжетные линии. В нашем примере материальным объектом, вовлеченным в двойное повествование, является металлическое кольцо с кусочками минеральных вкраплений. Предметы этого рода, некогда бывшие широко распространенными, нередко встречаются и в наше время. Их народным названием, используемым в историях, повествующих

оданных объектах, является «обручальное кольцо».

а.Его нарратив: Это будет держать на расстоянии других парней. Деньги у меня есть; по крайней мере, стоит оно меньше, чем лежит сейчас на карточке «Виза». Этим я подтвержу то, что она сказала обо мне вчера вечером. И так далее.

125

JI• LKJJŒ

б. Ее нарратив: Это покажет другим девушкам у меня на работе и кое-кому из родственников, что я могу выйти замуж. Оно дорогое, значит, он воспринимает наши отношения всерьез. И так далее.

Япрекрасно сознаю, что используемые мною в этих нарративах сюжетные линии покажутся многим читателям данной статьи старомодными, нежизненными и даже сексистскими. Я сознаю также, что для огромного количества людей эта «грамматика» все еще актуальна. Данная грамматика обеспечивает единый репертуар для обоих участвующих в этом сплетении персонажей. Каждый прекрасно представляет себе мысли другого по этому поводу, независимо от того, высказывает ли их партнер или нет.

Данное отношение можно представить в виде следующей диаграммы:

Множественные значения металлических колец

Его нарратив: Нм ← грамматика → Её нарратив: Нж

Общее описание объекта

Данный уровень не является уровнем Бора, поскольку и его и ее нарративы, несмотря на то, что они основаны на разных социальных допустимостях указанного металлического предмета, не являются взаимно противоречивыми.

Тип 2. Каждый нарратив основан на собственной «грамматике», а образование пары является следствием общности материального предмета, относительно которого существует возможность единого описания, понятного обоим авторам. Общность описания предмета является общностью того типа, которая существует при описании ка- кого-то вещества как «лекарства». Но за этим описанием может скрываться целый мир различий, так как представления о «лекарствах» или «пилюлях» являются элементами как профессионального, так и непрофессионального дискурсов. Здесь мы приближаемся к имеющейся у Бора модели взаимодополнительности допущений.

а.Медицинский нарратив: Этот полифазный ингибитор будет сдерживать производство серотонина и снижать общий уровень тревожности.

б.Непрофессиональный нарратив: Может быть, эти таблетки помогут мне перестать все время беспокоиться, тревожиться, плакать и т. п.

126

•KHŒJFK‰•O¹Œ IËÌŒGH¹ E ‡IˆFK‰•O¹L •FJKL

То, какие именно отношения наличествуют между двумя названными нарративами в каждый данный момент, вовсе не является очевидным. Будучи объединены в единую историю, они могут оказаться несовместимыми. Так, значения слов «тревожный» и «тревога» в двух этих нарративах могут не совпадать и противоречить друг другу: например, в медицинском нарративе может не оказаться сопряженного с данными словами телесного ощущения.

Висследованиях отношений между пациентами, специалистами

игруппами поддержки, проведенных на материале синдрома Туретта, Гамильтон показал (информация почерпнута из личного общения), как грамматика медицинского нарратива проникает в грамматику нарратива непрофессионалов. Это двухэтапный процесс. Начинается он с того, что две группы непрофессионалов знакомятся с нейрофизиологическим описанием причин таких проявлений болезни, как тик и сквернословие, и оно вытесняет из их сознания непрофессиональные описания. Позже представление о наследуемой предрасположенности к этому заболеванию еще дальше увело группы непрофессионалов от тех изначальных непрофессиональных описаний, на основе которых Жиль де Туретт разработал собственные критерии диагностики данной болезни. Пропасть между профессиональными и непрофессиональными описаниями расширилась настолько, что некоторые теперь могут ставить себе диагноз «синдром Туретта», исходя исключительно из наследственности, даже если он или она никогда не имели стандартных симптомов. Таким образом, третий элемент данной структуры, так сказать, materia medica, оказался связан

сдвойным нарративом сложным и неоднозначным образом, потому что изменилась сама грамматика. Допустим, что в данном случае все дело в серотонине, но по мере того как он включается в социальный мир в качестве социального вещества, его грамматика начинает влиять на строение общего контекста нарратива, делая его средством объяснения тиков как симптомов синдрома Туретта.

Данная структура представлена в виде диаграммы:

Противоположные значения Маленьких Круглых Предметов

Тики: Грамматика 1

127

JI• LKJJŒ

Исследования Гамильтона показали, что по мере того как «тики» утрачивали свою некогда центральную роль в семантике синдрома Туретта, грамматика медицинской истории начинала все больше использоваться вовлеченными в повествование сторонами — пациентами, группами поддержки и профессиональными медиками3.

ŽJFIJFHŒH¹ OKJJKHFEK

В случае с синдромом Туретта мы имеем дело с примером, иллюстрирующим способность технической грамматики вытеснять грамматику непрофессиональную. К тому же это иллюстрация того, как неустойчивы повседневные описания экстраординарных материальных феноменов. В случаях же, когда сущности являются не материальными, а дискурсивными, такими как болезнь Альцгеймера, порядок приоритетности непрофессиональной и профессиональной грамматик недавно был перевернут некоторыми исследователями (Sabat, 1994). Но в большинстве контекстов, втягивающих предметы в нарративы, сохраняется тенденция приоритетности технических грамматик. Эту тенденцию можно проследить в телепрограммах по садоводству и кулинарии.

GJFHŒJFF F¼ŒOHF¸OI‡HF OKJJKHFEIE

Всякий раз, когда мы размышляем над значениями «одного и того же», перед нами возникают два взаимосвязанных вопроса, касающихся идентичности. По каким критериям определяем мы сохранение во времени идентичности каких-либо сущностей? Каковы критерии определения того, чтó перед нами: одинаковое или различное? Различные смыслы «одинакового», передаваемые в английском одним словом, в испанском обозначаются двумя словами «igual» и «mismo». Идентичное в обоих языках передается одинаково: «identical» — «identico».

Когда мы распознаем продолжение или следующий эпизод той же истории? Когда история начинается и когда оканчивается? Является ли последующее другой или все той же историей? Является ли «Возвращение Джедая» той же историей, что и «Звездные войны»? Крите-

3 Народная мудрость гласит, что большие дозы приема анальгетиков могут привести к смертельному исходу. Я слышал, что при помощи тайленола невозможно совершить самоубийство, потому что в каждой капсуле находится ничтожно малое количество рвотного вещества, если же проглотить смертельную дозу, то оно вызовет рвоту.

128

•KHŒJFK‰•O¹Œ IËÌŒGH¹ E ‡IˆFK‰•O¹L •FJKL

рием распознавания здесь могут служить функции, предложенные Проппом (Propp, 1986 [1925]). Конец истории наступает по прохождении порядка 30 функций; в этом случае, даже при сохранении того же набора персонажей, с возвращением к первой функции Проппа начинается новая история (отсутствие одного из членов семьи).

В каком случае две истории, различающиеся по какому-то критерию, тем не менее составляют единую историю? Является ли «Анна Каренина» более или менее той же самой историей, что и «Мадам Бовари»? Леви-Стросс пользовался бинарными оппозициями и формальными преобразованиями моделей оппозиции для того чтобы показать, что разные на первый взгляд повествования, в сущности, представляли собой одну и ту же историю. В этом смысле истории Анны

иЭммы одинаковы. Обе отличаются от истории «Гордости и предубеждения», а все три они отличаются от «Ромео и Джульетты».

Зачем нам понадобилось это отступление? Если материальные предметы становятся социальными объектами в той степени, в какой они включены в нарративы, тогда ответ на вопрос о том, является ли данный объект тем же самым или другим, зависит от того, та же ли это история или другая и в каком смысле она та же или другая. Если кто-то захочет спросить: «каково значение моста как социального объекта?» потребуется выяснить, перекинут ли мост через Сену или через реку Квай.

Теперь нам следует вернуться и соотнести высказанные выше соображения с важным понятием допустимости. Предположим, что материальный предмет как социальный объект являет собой совокупность тех его допустимостей, которые предоставляет вмещающий его нарратив своим персонажам. Это положение может служить общей методологической формулой «вписывания» материальных объектов

иструктур в микросоциологию.

Другой пример: как тюремные стены, удерживающие заключенных внутри, могут быть поняты социологически? Из предыдущих рассуждений можно сделать вывод о том, что общего ответа на этот вопрос не существует. Ответ зависит от сюжетной линии. Для того, кто считает себя несправедливо заключенным, тюремные стены—это препятствия возвращению во внешний мир. Для того, кто чувствует себя в тюрьме беженцем, «те же самые» материальные стены служат защитой от опасного внешнего мира. Данное наблюдение весьма банально, но его удивительно часто не принимают во внимание. Даже Фуко (1986) не обнаруживает полного понимания этого аспекта. Окна Паноптикона всегда допускают наблюдение за узниками и никогда—возможность заключенного посмотреть на других представителей рода человеческого.

129

JI• LKJJŒ

ŽJŒ¼Œ‰¹ HJKO‡ºIJ•KˆFF

До сих пор в нашем обсуждении обходился стороной вопрос о пределах (пределы не могут сдерживать трансформацию) трансформации материального предмета в символической системе. Способно ли что угодно становиться чем угодно? В представлениях о мире, присущих тибетцам и грекам времен Гомера, горы Эверест и Олимп являлись обителями богов. Подошли бы на эту роль рынок в Лазе или пляж в Пирее? Ни первому, ни второму не присуща та недоступность и представительность, которые делают горы пригодными для выполнения именно этой символической роли. Данные сущности обладают некими материальными атрибутами, которые одновременно предполагают использование их в качестве социальных объектов и ограничивают характер этого использования. В знаменитом исследовании Бурдье (1973), посвященном кабильскому дому4, упоминание о выражении, наделяющем сексуальным значением покоящуюся на раздвоенном окончании центральной колонны несущую балку, выглядит совершенно уместным. Материальные качества предмета ограничивают возможности его использования в местных социальных нарративах.

Вэтом вопросе требуется особая осторожность. Сам выбор чего-то

вкачестве индивидуальных сущностей, в качестве свойств, важных для естественно-научного исследования, есть продукт определенной системы верований. По замечанию Гудмэна (1978), даже наше представление о Вселенной как составленной из отдельных звезд покоится на конвенции, заставляющей нас видеть небесные тела связанными между собой именно этим, а не каким-то иным образом. Верно, однако, и то, что данная конвенция явится средством столь однозначной дифференциации классов сущностей только в том случае, если это позволяет наличная материальная демаркация сущего. Так, океан допускает (afford) различение внутри себя течений, но отнюдь не звезд. Коль скоро, представляя себе небеса, человек ищет на них созвездия, а значит, и звезды, это предопределяет возможности дальнейшего развития нарратива. Наблюдавшие за звездами древние арабы находили на небе не те же самые созвездия, что и древние греки, вовлеченные в иной нарратив, но, при всех различиях, у тех и других имелась общая образная основа, на которую, правда, налагались не совпадающие нарративные значения. И в наше время тó, что для ряда жителей Северного полушария является Орионом,

4 См.: Бурдье П. (2001). Дом, или Перевернутый мирxП. Бурдье. Практический

смысл. СПб.: Алетейя — Прим. перев.

130