Письмо восемьдесят четвёртое (lxxxiv).

Сенека приветствует Луцилия!

Те поездки, что прогоняют мою вялость, полезны, я думаю, и для здоровья, и для занятий. Почему они полезны для здоровья, ты видишь сам: Если пристрастье к наукам делает меня ленивым и мешает заботиться о теле, то так я упражняюсь хоть за чужой счёт. А почему они полезны для занятий, я тебе объясню. Ведь я не перестаю читать, а это, по – моему, необходимо – во – первых, чтобы не довольствоваться самим собой, во – вторых, чтобы, зная исследованное другими, судить о найденном и думать о том, что ещё нужно найти. Чтение питает ум и даёт утомлённому занятиями отдохнуть за другим занятием. Нельзя только писать или только читать: Одно из этих дел удручает и отнимает силы (я имею в виду перо), второе рассеивает и расслабляет. Нужно в свой черёд переходить от одного к другому и одно другим умерять, чтобы собранное за чтением наше перо превращало в нечто существенное. Как говорится, мы должны подражать пчёлам, которые странствуют в поисках медоносных цветов, а потом складывают принесённое в соты, где оно и переваривается в мёд, и, как сказано у нашего Вергилия: «Собирают текучий мёд и соты свои наполняют сладким нектаром». О пчёлах точно не известно, то ли сок, извлекаемый ими из цветов, есть готовый мёд, то ли они придают собранному сладость некой примесью и свойством своего дыхания. Некоторые полагают, что их уменье – не делать мёд, а собирать его, и говорят, что у индусов мёд находят в листьях тростника, где он родится либо как роса, благодаря тамошнему климату, либо как сладкий и густой сок самого тростника, и что в наших травах есть та же сила, только не столь явная и заметная, а рождённые для того живые существа выискивают и копят такой сок. Другие думают, что собранное пчёлами с самых нежных трав и цветов превращается в новое вещество благодаря особым приправам и смешиванию, не без некого, так сказать, бродила, которое и сливает разное воедино. Но, чтобы мне не отвлечься от нашего предмета, скажу, что и мы должны подражать пчёлам: Вычитанное из разных книг разделять, потому что порознь всё сохраняется лучше, а потом, употребив всё тщание и все способности ума, слить разные пробы и добиться единого вкуса, так что, даже если будет видно, откуда что – то взято, оно должно выглядеть иным, нежели там, откуда было взято. Ведь то же самое в нашем теле делает без нашего старанья сама природа. Съеденная пища лишь обременяет желудок, покуда остаётся, какой была, и плавает в нём твёрдыми кусками; только изменившись, превращается она в силу и в кровь. Пусть то же самое будет и со всем, что питает наш ум: Нельзя, чтобы почерпнутое оставалось нетронутым и потому чужим. Его нужно переварить, иначе это будет пища для памяти, а не для ума. Будем верны тому, с чем согласны, усвоим его так, чтобы из многого возникло одно, как из отдельных чисел получается одно, если меньшие разрознённые количества обнимет один подсчёт. То же пусть сделает и наша душа: Всё, что помогло ей, пусть она скроет и показывает лишь то, чего сама добилась в итоге. А если и появится в тебе сходство с кем – нибудь, кого восхищение подняло в твоих глазах, я хочу, чтобы ты походил на него, как сын, а не как портрет, ведь портрет мёртв. «Что же, нельзя будет понять, чьей речи ты подражаешь, чьим доводам, чьим мыслям?». Я думаю, порой и не поймёшь этого тогда, когда великий ум придаёт свой чекан всему, что пожелал взять от любого образца, и приведёт всё к единству. Разве ты не видел, как много голосов в хоре? И все они сливаются в единый звук. Есть в хоре голоса высокие, есть низкие, есть средние, сопровождают их флейты, но отдельные голоса скрыты, явно слышен голос всех. Я говорю о хоре, какой был известен старым философам. Во время наших состязаний больше певцов, чем когда – то бывало зрителей в театре, все проходы заполнены рядами поющих, скамьи окружены трубачами, с подмостков звучат флейты и органы всех родов, и из разноголосицы возникает стройность. То же самое хочу я видеть и в нашей душе: Пусть она вместит много искусств, много наставлений, много примеров из разных веков, но пусть всё это придёт в согласие. Ты спросишь, как этого можно достичь? Постоянным вниманием, не делая ничего иначе, как по совету разума. Если ты захочешь его послушаться, он тебе скажет: «Немедля оставь всё, за чем гоняются; оставь богатства – они или опасны для владельца, или обременительны. Оставь наслажденья, и телесные, и духовные, – они изнеживают и расслабляют. Оставь поиски почестей – это вещь спесивая, пустая и непостоянная, ей нет конца, она всегда в тревоге, не видно ли кого впереди, нет ли кого за плечами, всегда мучится завистью, и притом двойной. Видишь, как несчастен человек, если и тот, кому завидуют, завидует тоже. Видишь ты эти дома вельмож, эти пороги, у которых шумно ссорятся пришедшие на поклон? Ты натерпишься оскорблений, чтобы войти, а ещё больше – когда войдёшь. Иди мимо лестниц богачей и вознесённых насыпями прихожих: Там ты будешь стоять не только над кручей, но и на скользком месте. Лучше направь шаг сюда, к мудрости: Стремись к её покою, к её изобилию! В делах человеческих ко всему, что на первый взгляд возвышается только над совсем уж низким, ведут крутые и трудные подступы. Неровною дорогой взбираются к вершине почестей. А если тебе угодно будет взойти на эту высоту, до которой не подняться фортуне, ты увидишь всё почитаемое самым высоким у своих ног, хоть подъём твой будет пологим.

Будь здоров.