Письмо тридцать шестое (XXXVI).

Сенека приветствует Луцилия!

Ободри твоего друга, чтобы он всем своим благородным сердцем презирал хулящих его за то, что он избрал безвестность и досуг, что отказался от почётной должности и, хотя мог подняться выше, предпочёл всему покой. С каждым днём им будет всё яснее, что он заключил сделку к своей выгоде. Те, кому завидуют, то и дело меняются: Одних вытесняют, другие падают. Счастье – вещь беспокойная: Оно само себе не даёт ни отдыха, ни срока и на множество ладов тревожит наш ум. Каждого оно заставляет за чем – нибудь гнаться: Одних – за властью, других – за роскошью, первых делая спесивыми, вторых – изнеженными, но губя и тех и этих. «Но ведь некоторые хорошо его переносят». Да, так же, как хмель. Ни за что не позволяй убедить себя, будто счастлив тот, кого многие домогаются, ведь к такому сходятся, словно к озеру, из которого черпают воду и мутят её. «Люди называют его пустодумом и празднолюбцем». Но ведь ты знаешь, что иные говорят всё наоборот и речи их имеют противоположный смысл. Кого они называли счастливым, был ли счастлив? Какая нам забота в том, что некоторым его нрав покажется слишком суровым и угрюмым? Аристон говорил, что предпочитает юношу мрачного весёлому и, на взгляд толпы, любезному. Если молодое вино кажется резким и терпким, оно станет хорошим, а то, что нравится ещё до розлива, оказывается нестойким. Так пусть его зовут угрюмым и считают врагом своему успеху: Со временем эта угрюмость обернётся хорошей стороной. Лишь бы он упорно упражнялся в добродетели и впитывал благородные науки – не те, которыми довольно окропиться, а те, которые душа должна вобрать в себя. Теперь самое время учиться. «Как так? Разве бывает время, когда учиться незачем?». Нет, но если во всяком возрасте прилично заниматься наукой, то не во всяком – идти в обучение. Стыдно и смешно смотреть, как старик берётся за азбуку. В молодости следует копить, а в старости – пользоваться. Чем лучше благодаря тебе станет он, тем больше ты и себе принесёшь пользы. Говорят, что благодеяния самого высокого свойства – их – то и нужно добиваться и оказывать – равно полезны и благодетелю, и благодетельствуемому. Наконец, он уже не в своей воле: Ведь слово дано! Не так стыдно обмануть заимодавцев, разорившись, как обмануть добрую надежду. Чтобы заплатить долги, купцу нужно удачное плавание, земледельцу плодородье возделываемых полей и благоприятная погода, а ему, чтобы расквитаться, нужна только добрая воля. Над нравами человека фортуна не властна. Пусть он исправляет их ради того, чтобы его душа в наибольшем спокойствии могла достичь совершенства, когда уже никаких чувств не вызывают ни прибыли, ни убытки и состоянье её не меняется, как бы ни шли дела, когда человек стоит выше своих обстоятельств, если даже его осыпать всеми общепризнанными благами, и не теряет величия, если случай отнимет у него эти блага, все или отчасти. Если бы он родился в Парфии, то с младенчества натягивал бы лук, если бы в Германии, – то в детстве уже замахивался бы легким копьём, а живи он во времена наших пращуров, ему пришлось бы выучиться скакать верхом и биться врукопашную. Каждого повелительно побуждает к этому воспитание, принятое у его племени. О чём же надо ему размышлять? О том, что помогает нам против любого оружия, против всякого врага, – о презрении к смерти. В ней, несомненно, заключено нечто ужасное, поражающее наши души, от природы наделённые любовью к самим себе, – ведь не было бы нужды готовиться к смерти и собирать силы, если бы мы добровольно стремились к ней по безотчётному побуждению, как стремятся к сохранению жизни. Чтобы в случае надобности возлежать на розах со спокойной душой, учиться не нужно. Закаляются затем, чтобы не посрамить верности под пыткой, чтобы в случае надобности всю ночь простоять на валу в карауле, иногда даже раненым, и не опираться на копьё, потому что едва склонишься хоть на какой – то посох, немедля подкрадывается сон. В смерти нет ничего плохого – ведь должен быть некто, кому было бы от неё плохо. А если в тебе так сильно желание жить дольше, то подумай вот о чём: Ничто исчезающее с наших глаз не уничтожается – всё скрывается в природе, откуда оно появилось и появится снова. Есть перерыв, гибели нет. И смерть, которую мы со страхом отвергаем, прерывает, а не прекращает жизнь. Опять придёт день, когда мы снова явимся на свет, хоть многие отказались бы возвращаться, если б не забывали всё. Позже я растолкую тебе подробнее, что всё, по видимости гибнущее, лишь изменяется. А кому предстоит вернуться, тот должен уходить спокойно. Всмотрись в круговорот вещей, вновь спешащих к прежнему: Ты увидишь, что в этом мире ничто не уничтожается, но только заходит и опять восходит. Лето минует, но следующий год снова приводит его; зима исчезает, но её возвращают зимние месяцы; ночь затмевает солнце, но её немедля прогоняет день. И разнообразное течение звёзд таково, что они повторяют пройденный путь, и пока одна часть неба идёт вверх, другая опускается вниз. Можно уже и кончать, но я прибавлю ещё одно: Ни младенцы, ни дети, ни повредившиеся в уме смерти не боятся – и позор тем, кому разум не даёт такой же безмятежности, какую дарует глупость.

Будь здоров.