Философия действительности размышления после съезда

– Мераб Константинович, что вы имеетев виду, говоря об отсутствии действительности?

– Представшую на съезде картину яхотел бы рассмотреть с точки зрения мысленного состояния, в котором находятсялюди. Потерю при этом чувства реальности я ни в коей мере не вменяю лицам, аговорю лишь о состояниях. Начнем с того, что многое говорилось на каком-тостранном, искусственном, заморализованном языке, пронизанном агрессивнойвсеобщей обидой на действительность как таковую, то есть в той мере, в какойона осмеливается проявлять себя как действительность, независимо от злых илидобрых намерений лиц и их идеологической, «нравоучительной» принадлежности. Это– нечто насквозьпронизанное какими-то раковыми опухолями, разрушающими и русский, и грузинский,и все национальные языки. Какой-то «воляпюк», нечто вроде «болезненногоэсперанто», обладающего свойствами блокировать, уничтожать саму возможностьоформления и кристаллизации живой мысли, естественных нравственных чувств.

В пространстве этого языка почти нет шансов узнать, чточеловек на самом деле чувствует или каково его действительное положение. Есливоспользоваться выражением Оруэлла, то это действительно «ньюспик», то естьноворечь, представляющая собой двоемыслие. С одной стороны, двоемыслие являетсяпризнаком распада культуры, опустошения ее живого ядра, а с другой– не позволяеткристаллизоваться духовным состояниям человека. А духовное состояние– это всегда то, что являетсяпродуктом какой-то работы и самосознания. Нравственное состояние чувстваотличается от простого чувства тем, что это то же самое чувство, но «узнавшее»себя. Тогда оно – внравственном состоянии. А как может чувство найти себя в духовном состоянии,если оно с самого начала – аэто свойственно «новоречи» – перехваченонравоучительным названием. Ну, скажем, человек, который воевал в Афганистане, ссамого начала назван воином-интернационалистом. Я утверждаю, что само этословообразование и обязанность называть происходящее таким ритуальнообязательным (как, скажем, и «ограниченный контингент советских войск вАфганистане») словосочетанием являются удушением возможности явлению быть тем,что оно есть на самом деле, узнать себя. Ну как, скажите, могут материнскаялюбовь и горе за сына, посланного на войну, выразиться или кристаллизоваться вэтих словах, которыми сын ее с самого начала назван? Не кристаллизовавшись ввосприятии действительности, реальности войны, первоначально искреннеечеловеческое чувство и страдание, естественно, получают заряд отрицательной,порочной энергии, источаемой из псевдоназвания, из парафразы.

Кроме того что этот язык уничтожает сами основы переводаестественного материала чувства в его культурное состояние, он еще ипронизывает все человеческие чувства, мысли, состояния,– пронизывает, повторяю, каким-то слащавым изатемняющим морализаторством…

– Это ваше основное впечатление отсъезда?

– Мое впечатление от съезда– то же, которое давно ужесложилось от наблюдения русской жизни, от самих ее основ. Причем под «русскойжизнью» я не имею в виду этническое явление, а строго определенныйсоциально-политический, бытовой и социально-культурный комплекс, называемый«Россия» и объединяющий самые различные этносы. Теперь– в советском его варианте. Хотя можно сказать,что родиной «советского феномена» является Россия, сам он не является чисторусским. Ведь говорим же мы – «СоветскаяАрмения», «Советская Азия», «Советская Грузия» и т.д.

Так вот, говоря о впечатлении: парадоксально, но именно там,где меньше всего морали в смысле культурного состояния, а не нравственнойпотуги, там чаще всего ищут моральные мотивы и только о них и говорят, поучаютдруг друга, все взывают к доверию, добру, духовности, любви и т.д. «Как же вымне не доверяете?», «Как вы можете меня не любить?», «Ведь я– солдат, детище народа»,«родная армия», «родная прокуратура» и пр. И никто не осмеливается называтьвещи своими именами, ибо его тут же душат требованиями доверия, любви, единенияв каком-то аморфном чувстве, любую попытку противостоять этому воспринимают какоскорбление святынь и моральных чувств советского человека. То есть я хочусказать: никакая мысль не прививается. И это традиционное, хроническоероссийское состояние, которое проявилось и на съезде.

Причудливая смесь своекорыстного знания: использование словдля прикрытия реальности, незнание и –главное – нежеланиеее знать. Потому что ее знание, конечно же, поставило бы под вопрос этуморализаторскую кашу, когда все смазывается, например, такими словами: «Какможно подумать обо мне плохо, ведь я –советский солдат, сын Родины; как можно подумать, что я– убийца?» Это– совершенно первобытное,дохристианское состояние какого-то магического мышления, где слова и есть якобыреальность. Так что дело не в цензурном запрете слова, а в том, что естькакое-то внутреннее табу, магическое табу на слова. Ведь в магии ониотождествлены с вещами. Это – абсурд,но абсурд, который душит любое человеческое чувство, в том числе, например,национальное. Если оно попало в эту «машину», а машина, как известно, не можетдать о себе отчет, объяснить себя, то оно внутри нее превращается в темные иразделяющие нации страсти.

– Имеется в виду и язык?

– Да, я утверждаю, что эта машинасоздана несколькими десятилетиями разрушения языка и появления вместо негосоветского новоречья, и беда в том, что у людей, оказывающихся лицом к лицу среальностью, это вызывает онемение чувств и восприятий. Формируются люди,которые могут смотреть на предмет и не видеть его, смотреть на человеческоестрадание и не чувствовать его.

В английском языке есть слово «зомби», которое, кстати,очень подходит для определения этого антропологически нового типа. Повнутренней форме этого слова кто-то придумал в английском и слово «намби», ноуже с более точным оттенком для интересующего нас вопроса. «Намб» по-английскизначит – «глухой»,«тупой», «бесчувственный», «онемевший». «Намби», следовательно,– это онемевшие люди, но не всмысле языка, а в смысле онемения или немоты чувств и восприятий. Но ведь поройуже не «намби», а, к примеру, некоторые русские писатели, очень близкие кнароду, попадают под общее влияние, и их мысли и чувства не переходят в стадиюясной мысли, понимания, зрелого, владеющего собой чувства или страсти. В этомслучае живой зародыш восприятия именно своей живостью питает те же самыесловосочетания и ту же страшную машину, которую задействовали «зомби».

«Сознательность», «духовность»– это все из словаря «зомби» или некоеймонгольской орды, которая оккупировала и выжгла пространство страны словами«план», «моральнополитическое единство народа» и тому подобными прелестями,инсценирующими какое-то ритуальное действо вместо реального действия и жизни.Проблема восстановления культуры есть прежде всего проблема восстановленияязыкового пространства и его возможностей, а то, о чем я говорил,– болото; это и есть та самаяудушающая машина, внутри которой люди вообще отказались от чувства реальности.Народные радетели призывают вернуться к действительности народной жизни,защищают ее от пропаганды насилия, пороков, развязанности нравов и т.д., какбудто она уже есть в готовом виде и ее нужно лишь очистить от искажений, причемпоследние обычно связываются с влиянием западной культуры, пронизанной якобыиндивидуализмом. В ответ на это я бы повторил то, что сказал герой известногоромана, который видел эти процессы в самом зарождении,– доктор Живаго. Когда последнего его друзьяупрекали за то, что он оторван от действительности, он в ответ воскликнул: «Всеэто так. Но есть ли в России действительность?» Так вот, я утверждаю: судя потому, что я вижу сквозь эту морализаторскую кашу, душащую любую мысль, этойдействительности нет, реальность просто отменили, испарили ее.

Но ведь существуют объективные законы, по которым все равновсе будет происходить независимо от твоего морализаторства и запрета нанарушение его благолепия, от одергивающих заклинаний. То, что должно произойти,неизбежно произойдет по реальному различию интересов, функций и положениювещей. А так называемые призывы к духовности –они и есть чаще всего выражение состояния людей, которые не знают (и нехотят знать), что существуют объективные отношения. Тем, кто оглушал людей насъезде «державой», я сказал бы, что так же, как не существует действительности,нет и никакой «державы», а есть только державно-ностальгические чувства. А онасама – призрак. Тень. Яне отрицаю, разумеется, сил тени, но это –сила тени.

Я уж не говорю о том, что нет и империи. Это– те же самые «ловушки», окоторых я говорил, те, которые уничтожают в своем пространстве любые возможныесемена и почву для кристаллизации социального развития, поиска вариантов,альтернатив, новых форм бытия и т.д. Все дело в том, что это– совершенно особая «империя»,империя не русского народа, а посредством русского народа.

– Но ведь народ России живет не лучше,чем, к примеру, мы…

– Именно в этом дело. Народ в центре«империи» живет не лучше, чем народ ее окраин. Он может быть даже болееугнетен, но в представлении других народов причины этого угнетения переносятсяна него самого в силу непроясненности и темноты его чувств, в силу свойственногоему отрицания индивидуальных начал культуры и бытия, инстинктивного, косногоотрицания всего иностранного, западного и –самое главное – егоподатливости этой машине, в силу отсутствия в нем иммунитета против действиятоталитарных структур сознания.

Русские писатели, к примеру Распутин, Астафьев, пытаютсяостановить этот поток, борясь со всеми иностранными или модернистскими«затеями» и вызывая заклинаниями традиционную духовность народной жизни иуклада. Но ведь за всеми этими словами –все то же фокусническое устранение реальности. И я искренне не понимаю ихотел бы спросить у этих людей лично: исходная боль– она у русского народа такая же, как и у других,а может быть, и сильнее, и мне абсолютно понятна, созвучна, но неужели они нечувствуют в своих призывах, в приказной сознательности и благолепии знакомуюпеснь «монгольских» или «космических» пришельцев? Как может их мыслительный,нравственный слух не улавливать этого? Ведь именно с таким языком и через негопроникали в нравственность, духовность народа все разрушительные процессы, инечего здесь обвинять, скажем, промышленность, ибо нет никакой промышленности,как нет державы, нет действительности. России свойственно иметь все недостаткисовременных явлений, не имея их преимуществ, т.е. самих этих явлений. Онаиспытала на себе все порочные последствия и недостатки индустриализации, неимея самой индустриализации (а не просто большие заводы, дающие большой вал). ВРоссии не существует крупной промышленности в европейском смысле этого слова.Есть все отрицательные следствия урбанизации, но нет городов, нет феномена«урбис» и т.д.

Совершенно противоположные, исключающие друг друга вещираздирают наши души, ибо мы пытаемся жить вне мыслительной традиции, вне мысли,т.е. в отмененной реальности. Двигаясь по магнитным линиям языковых ловушек,социальных ловушек, идеологических ловушек, реальные эмоции, например, женщины,переживающей за сына, воевавшего в Афганистане, выражаются готовностью публичнораспять единственного человека, который пытался остановить убийство ее сына, ибить поклоны человеку, который послал ее ребенка на смерть. Что за реальностьтакая? (Я имею в виду эпизод с академиком Сахаровым на съезде.)

Или взять, к примеру, слово «план». О каком плане идет речь,когда используется словосочетание «перевыполнить план»? План, которыйперевыполняют, не есть план. Мы видим внеплановую анархию и тут же пытаемся«лечить» ее планом, который эту анархию породил. Если планом регулируются труд,зарплата, нормативы и к тому же возможно изменение этих нормативов взависимости от перевыполнения плана, или, как выражаются экономисты, «отдостигнутого», то становится совершенно ясно, что никакое это не планированиекак экономическая категория, а просто внеэкономический механизм принуждения,больше ничего.

Но вернемся к исходному пункту и допустим, что я ничегоэтого не говорил, и в простоте девичьей попытаемся оперировать словом «план» итаким образом что-нибудь понять…Ничего не сможем понять, но превратимся в злобных кретинов, которые ненавидятвсех окружающих, если у них есть что-нибудь такое, чего нет у тебя. Что-нибудь«неподеленное». Это основное чувство, гуляющее сейчас по всем пространствам.Если не мне, то никому. У меня нет –не хочу, чтобы было у моего соседа. Так ведь? Вот что получается.

Когда начинаешь анализировать, то называешь вещи своимиименами, а если перестаешь называть, так как имена эти оскорбительны длявозвышенных чувств или идейных иллюзий, тогда ты –уже жертва существующей реальности, слепая, глухая жертва, то естьисточник зла будет заключен уже в тебе самом. И тогда действительно это империязла, если ее питают такие вот субъекты, в которых чувства и мысли производятсяпо тем законам, которые я пытался описать. И пытаться противопоставить какую-топредполагаемую народную нравственность, как будто она есть, действительностьнародной жизни, как будто она есть, какому-то «современному отклонению» в видепотребительской и массовой культуры (вменяемой чаще всего зарубежному влиянию)могут лишь носители совершенно невежественной и косной силы, не знающей себя,какие бы добрые намерения ни были у людей и что бы при этом они о себе нидумали. Они могут сколько угодно защищать свой народ и любить его, но вдействительности они его, на мой взгляд, предают, потому что все те продукты,которые называются «современной цивилизацией», есть продукты длительногоисторического развития и действия личных начал культурной жизни, индивидуальныхначал.

Советский феномен, который питается живыми силамироссийского и всех других народов, распространяется и на Грузию. Потому что это– жидкость похлещеждановской, она изнутри, из-под черепа проникает в сами источникиволеизъявления и оформления мысли. Прежде мы знали, что можно, конечно, запретитьвысказывать мысли и чувства, но нельзя запретить чувствовать по-своему. На этомвся классическая культура основана. Но опытXX века показал, что можновторгнуться и в сами источники мыслей и чувств, подрубить саму возможностьмысли, саму возможность чувствовать по-своему, и я приводил примеры этому. Таквот эта жидкость, что похлеще ждановской, ходит по всему советскому пространству,а это очень опасно не только для русской, но и для всех национальных культур.

С тех самых пор, как существует евангелическая точкаотсчета, с тех пор, как существует мировая история, существует одна простаязакономерность:реальнаякультура идуховность человеческая не могут быть ограничены тем этническим материалом, вкотором они выполняются. Любая социальная или национальная общность, как бы онани была велика, даже если бы она была единственной, все равно оставалась бычастностью, отдельностью, а не универсальностью. Так вот, эти личностныеначала, которые именно на универсальное «зацеплены», являются и условияминормального существования и полноценного, живого функционирования чертнационального характера. Герцен когда-то, в сороковых годахXIXв., говорил, что еще лет сто такогодеспотизма, и мы потеряем лучшие черты русского национального характера. Этисто лет прошли, и я должен сказать, что во многом это предсказание сбылось.Почему? Потому что мысль его состояла в том, что никакой национальный характерне может сохраниться и существовать в своих лучших качествах без действияличностных начал в общественной жизни и культуре.

Так вот, наши национальные культуры подвергаются именно этойопасности. Если истребить в нации личностные начала, которые вненациональны,являются историческими началами человека как такового, независимо от егоэтнической принадлежности, то лучшие черты нации исчезнут. А между тем этооснова любой духовности, ибо суть ее в том, что выше родины всегда стоит истина(это, кстати, христианская заповедь); лишь личность способна– превыше всего– искать ее и в последнейпрямоте высказывать. Я истину ставлю выше моей родины, и у меня возникаетвопрос: многие ли грузины способны поставить истину выше видимого интересасвоей родины? А если не могут, то они плохие христиане.

– Мераб Константинович, как высчитаете, могла бы Грузия существовать самостоятельно?

– Безусловно. Да, экономика ееразвалена, но она развалена и так –и вместе, и отдельно. И ставить вопрос так, что она не могла бы бытьсамостоятельной, суверенной по этой причине, неправильно. Это ложная постановкавопроса. Действительная проблема в том, чтобы свободно располагать собой всвоем труде. Так что высказывание Ильи Чавчавадзе «располагать собой» оченьточно и прекрасно, только мы уже забыли о нем. А он был человеком европейскойориентации, и даже пребывание внутри России –автономное пребывание – длянего имело смысл лишь как путь к воссоединению с Европой. Тем самым выполнялосьбы историческое предназначение Грузии, а оно –европейское в силу того характера, какой имело наше первохристианство.Это – задано, и от этойсудьбы не уйти. Так же, как грузин не может не хотеть быть свободным инезависимым в государственном отношении. Мы можем погибнуть, но если мы есть,мы эту судьбу должны выполнить. В этом –наше предназначение. Оно, кстати, закреплено и в свойствах национальногохарактера в той мере, в какой они оживляются христианскими, личностныминачалами нашей культуры. Правда, мера эта на сегодняшний день не слишкомвелика, потому что мы еще не реализовали их в современном государственном игражданском строении.

Это – дефазированноесостояние: перед нами нерешенные задачи создания независимой национальнойгосударственности накладываются на задачу превращения нации в современную,цивилизованную, т.е. в общество свободных производителей, не связанных никакимиличными зависимостями, привилегиями и внешними авторитетами.

Вернусь к задаче экономической самостоятельности.

В современном смысле она означает простую вещь. Это– возможность и способностьсвободного труда, то есть самому понимать свое дело, вести его сообразно своемупониманию и смыслу. Когда говорят «экономическая независимость», не имеют ввиду какое-либо государство, которое само себя снабжало бы и кормило,– такого вообще не существуетв современном мире. Когда говорится о независимости и самостоятельности всовременном смысле этого слова, то есть в смысле новоевропейского общества,имеется в виду только одно: без какого-либо внешнего насилия или внеделовых критериевиметь право самому понимать свое дело, выбирать вид и форму своего труда ивести его сообразно со смыслом, а не по каким-либо привходящим соображениям инавязанным показателям. Вот о чем идет речь. Заблуждаются обе стороны, ведущиедискуссию об «экономической независимости», сопровождаемой ложной борьбойтеней. Это тени борются одна с другой, а человеческий разум не может рассеиватьтени, он не создан для этого, он может бороться лишь с реальным противником.Если он будет слишком усердно бороться с тенями, принимая их за реальность, тосам себя разрушит.

Речь идет прежде всего о том, чтобы превратиться всовременную, цивилизованную нацию. Быть свободным– значит иметь силу и способность быть свободным.Эту силу можно создать и оставаясь внутри Советского Союза, на месте, кирпичикза кирпичиком. Тем более что существует ресурс солидарности– то же самое надо делатьлитовцам, русским и другим, вместе с кем мы живем в составе Союза. Этопредполагает целый период нравственного и умственного перерождения,перевоссоздания и совершенствования самого себя. В конкретных делах веди себякак свободный человек – ибудешь свободен.

Свобода – этосила на реализацию своего собственного понимания, своего «так вижу– и не могу иначе», это– наличие каких-то мускулов,навыков, умения жить в гражданском обществе, умения и силы независимости. Этоне просто эмоции и своеволие, это взрослое состояние. Нужно стать взрослыми,ибо только взрослый может быть независимым, а не ребенок. Даже если он знаетэти слова и будет их выкрикивать. Ведь самые страшные случаи деспотизма иразвязывания массовой истерии происходят именно в тех странах, где детейиспользуют в политических целях, как это было в Ливане, Палестине, Иране… Они губили себя, позволяяманипулировать детьми и вооружать их. А дети очень жестоко играют в эти игры– ведь они совершеннонеконкретны, они не понимают, что такое убийство. Для них все это абстракции,вырезанные из бумаги солдатики.

– Так, значит, следующим должен статьэтап взросления? Правильно я вас поняла?

– Взрослеть надо. То есть не детскимистрастями и представлениями играть, а иметь силу на мысль, на труд свободы иистории, на независимое, достойное поведение во всем, начиная с мелочей.

Один из первых философских трактатов в истории человечества– это написанная на египетскомпапирусе «Беседа человека, утомленного жизнью, со своей душой». Человекбеседует со своей душой и доказывает ей, что мир плох, и поэтому он долженпокончить с собой (и тем самым быстрее воссоединиться с высшим миром). Это сочетаниесамовлюбленности с самоуничтожением –изначальная структура так называемого мирового зла, зла, котороезаключено в самом человеке, и в этом случае всякая философия есть философия,отвечающая на проблему самоубийства. И вот человек говорит своей душе, чтохочет «перескочить» наверх путем самоубийства, на что душа отвечает: наверху– так же, как внизу. То естьниз должен быть так развит, чтобы на него можно было опереть весь верх.Наверху, в небесах, нет ничего такого, что не вырастало бы из плоти, в самомнизу.

И нечего говорить, что плохо. Если плохо, то потому, что тыне развил земную жизнь, не сделал ее такой, чтобы она могла нести на себе верх,а там наверху – то жесамое, что и на Земле.

Это очень древняя мудрость; она известна уже около трехтысячелетий, и не мешало бы нам о ней вспомнить. Ведь и мы хотим перескочитьчерез труд свободы, через бремя развития самого себя, но это невозможно. Нужнорешиться на труд жизни, ибо только это и есть свобода; решиться в истории, вреальности, и в малых делах, и в больших.

История есть драма свободы; там нет никаких гарантий, какнет и никакого самого посебе движущего ее механизма. Это драма свободы, гдекаждая точка окружена хаосом. Если не будет напряжения труда, то естьнапряжения свободы, требующей труда, то ты с этой исторической точки падаешь вбездну, которая окружает все точки, и не где-нибудь там, в небе или под Землей,а здесь, на Земле. Поэтому и «царство Божие» –в нас самих, а не где-нибудь еще, во внешнем пространстве или в будущейотдаленной эпохе, и апокалипсис –это апокалипсис каждой минуты. Он –повсюду, он вот сейчас нас с вами окружает, и мы с высоты порядка нашейбеседы, если потеряем ее напряжение, окажемся в его власти, в пасти дьявола, адьявол играет нами, когда мы не мыслим точно. Достаточно лишь потерять этуэнергию мысли, максимально доступного человеку напряжения всех его сил…

Мысль «держится», пока мы думаем о ней, говорим ивысказываем ее. Дьявол же играет нами, когда мы рассеянны, когда мы не отдаемсебе отчета в своих чувствах, мыслях и положении. Но реальность-то продолжаетсуществовать, и если мы этого не узнаем, она скажет о себе ударом по нашемутемечку. Страшные идолы страсти, почвы и крови закрывают мир, скрывая тайныепути порядка, и оторваться от этих идолов и встать на светлые пути мысли,порядка и гармонии очень трудно. Но нужно, иначе можно выпасть из истории винертную, злую энтропию, т.е. после некоторых драматических событий, которые мыназываем «апокалипсисом», мы можем оказаться в состоянии безразличного косногохаоса, в котором не будет никакого лица, в том числе– национального. А если мало людей в нацииспособно быть свободными, – ау нас их, очевидно, мало, – толицо нации стирается. Вот о чем идет речь. И если мы этого не осознаем,– а дело это, конечно, преждевсего интеллигенции (напоминать об этом себе и другим– это ее обязанность),– то грош нам цена.

Нужно высвободить этот тайный божественный образ, но задачатут современная – онасостоит ведь и в том, чтобы люди стали способны к современному труду. Не будетэтого – нация выродится.Внешне это будет выражаться в событиях, казалось бы, с этим не связанных,– в демографическом ослаблениинации, появлении большого числа лиц другой национальности на ее территории, а вдействительности эти явления будут просто внешней символикой нашего больноговнутреннего состояния.

Так что дела обстоят гораздо серьезнее и опаснее, чем думаютнаши радикалы. И вообще, я думаю, нет деления на радикалов и либералов– это псевдоделение, сколькобы ни говорили. Свет сам по себе настолько радикален, что есть лишь деление насветлых и темных, то есть разумных и неразумных –«гониэри» и «угоно» – по-грузинскиэто звучит лучше, чем по-русски.

Записала Эка Ахалкаци