Шпоры по истории искусств / 36.Феофан Грек и Андрей Рублев

36.Феофан Грек и Андрей Рублев.

ФЕОФАН ГРЕК

(около 1340 — около 1410)

Богоматерь Донская. Икона. XIV в. Государственная Третьяковская галерея, Москва.

Богоматерь из деисусного чина

Когда в 90-х гг. XIV в. в Москве по­явился знаменитый византийский художник Феофан Гречин (в ис­кусствоведении его обычно называ­ют Греком), здесь уже сложились новые животворные традиции, что позволило ведущим столичным мас­терам избежать подражания замор­скому изографу. Местные живопис­цы благодаря Феофану получили возможность познакомиться с ви­зантийским искусством в испол­нении не рядового мастера-ре­месленника, а гения, для которого, казалось, не было ничего невоз­можного. Впрочем, нельзя забы­вать, что Феофан Грек к этому вре­мени уже около двух десятилетий (если не больше) прожил на Руси, ставшей для него второй родиной. Он прибыл в Новгород Великий или с греческой депутацией, или с русским купеческим караваном ещё в давние времена московско-твер­ских распрей. А позднее пересёк Русь с запада на восток и трудился в Нижнем Новгороде, а может быть, и в каких-то других городах. За это время он должен был, вероятно, впитать в своё творчество образы и идеи новой художественной культу­ры, которую имел возможность изу­чить во всей её разнокрасочности. Однако это только облегчало кон­такты и делало их особенно плодо­творными.

Феофан воспитал в Москве груп­пу талантливых учеников, факти­чески стал главной фигурой в худо­жественной жизни русской столицы конца XIV — начала XV в. К сожале­нию, иконы, достоверно созданные самим Феофаном или его ученика­ми, неизвестны, хотя ему приписы­валось (и приписывается до сих пор) немало первоклассных произ­ведений. Например, монументаль­ный образ Петра и Павла, «Преобра­жение» из Спасского собора в Переславле-Залесском, «Богоматерь Донская» с «Успением» на обороте из Успенского собора в Коломне.

Иконостас Благовещенского со­бора Московского Кремля (точнее, деисусный чин) до последнего вре­мени считался самым достоверным произведением Феофана Грека в Москве. Однако сейчас эта точка зрения оспаривается. Сомнительно, что изначально иконостас при­надлежал Благовещенскому собору, расписанному в 1405 г. Феофаном, Прохором с Городца и Андреем Рублёвым, а стилистически иконы заметно отличаются от фресок ви­зантийца в Новгороде.

РУССКИЙ ВЫСОКИЙ ИКОНОСТАС

Алтарная часть русских храмов до XIV в., по-видимому, отделя­лась от помещения для молящихся низкой деревянной или камен­ной преградой, украшенной помимо стоявших внизу образов Хри­ста и Богоматери и различных местных святынь одним-двумя рядами икон: поясным, обычно семифигурным деисусным чином и изображениями двенадцати главных христианских праздников. Алтарь с его настенной живописью оставался при этом открытым взору молящегося. Новый иконостас, в становлении которого большую роль сыграли Феофан Грек, Андрей Рублёв и их помощ­ники, представлял собой высокую непроницаемую стену, отделяв­шую восточную часть церкви от центральной. Сами иконы пре­терпели при этом значительные изменения. Во-первых, они существенно увеличились в размерах, и повлияла на это новая ико­нография деисусного чина, вызвавшая коренную ломку его про­порций. Высота деисусных икон в иконостасе Благовещенского собора превысила два метра. Во-вторых, постепенно стало уве­личиваться число рядов. К деисусному и праздничному рядам при­бавился пророческий чин — ряд икон с изображениями библей­ских пророков. Наконец, увеличилось и количество икон, формировавших каждый ряд. Так на протяжении второй полови­ны XIV — начала XV в. сложился высокий иконостас с его осо­бой иконографией и композицией, с его многообразной и слож­ной символикой, актуальным мировоззренческим содержанием. Это было явление в целом национально русское, рождённое по­требностями развития русской культуры. «Стоячий деисус» бла­говещенского типа уже вмещал в себя тот оригинальный идейный и духовный контекст, который отличал древнерусские чины от ви­зантийских и южнославянских. В последних Христу помимо Бо­гоматери, Иоанна Предтечи и архангелов предстояли апостолы. В Благовещенском иконостасе за апостолами Петром и Павлом выросли фигуры Отцев Церкви — Василия Великого, Иоанна Зла­тоуста, а также мучеников Георгия и Дмитрия, написанные рус­скими мастерами. В иконостасе начала звучать идея всеобщего предстояния Вседержителю, идея Вселенской Церкви, включав­шей в число своих членов и молившихся в храме людей.

Самым важным нововведением в общий замысел деисуса бла­говещенского типа (т. е. в рост) явилось изменение иконографии его центрального персонажа. На смену Христу, облачённому в вишнёвый хитон с золотым клавом и синий или зеленоватый гиматий, пришёл образ, который в литературе принято называть «Спасом в силах». Это изображение Христа как Вседержителя и Судьи на будущем всеобщем суде и Царя Небесного Иерусали­ма. Благодаря особенностям художественного решения образ «Спаса в силах» сразу приковывал к себе внимание зрителя. Во всю длину и ширину иконного поля художник писал наложенные друг на друга ромб и четырёхугольник интенсивного красного цве­та (символы «славы» Спаса, «славы» Троицы), пересечённые тём­ным сине-зелёным овалом с «небесными силами».

Деисус Благовещенского собора независимо от того, кто руководил его созданием, — важное явление в истории древнерусского искусства. Это первый дошедший до нашего времени деисус, в котором фигуры святых изображены не по пояс, а во весь рост. С него начинается реаль­ная история так называемого рус­ского высокого иконостаса.

Первые семь икон праздничного ряда, а также икона Георгия в деисусе традиционно связывались с име­нем величайшего художника Древ­ней Руси Андрея Рублёва. Однако неясная история этого иконного комплекса позволяет современным исследователям оспаривать участие Рублёва в его создании. По-видимо­му, категорически настаивать на лю­бом решении вопроса пока невоз­можно. Тем не менее ясно одно: если бы даже Андрей Рублёв не ка­сался своей кистью благовещенских икон, последние так или иначе ха­рактеризуют ту реальную, художественную и духовную среду, в которой происходили творческое созрева­ние и развитие гениального русского мастера, и восходят к его компо­зиционным образцам.

АНДРЕЙ РУБЛЁВ

(около 1360 — около 1430)

Благовещение. XV в. Государственная Третьяковская галерея, Москва.

О жизни Андрея Рублёва известно очень немного. Предполагают, что он родился около 1360 г. Однако первое известие о нём относится только к 1405 г. Летописная запись, рассказывающая об участии Андрея Рублёва в росписи Благовещенского собора, называет художника «черне­цом» (следовательно, Андрей — это его монашеское имя), но принял ли он постриг юношей или зрелым му­жем, неизвестно. Рублёв стал иноком, а затем соборным старцем Спасо-Андроникова монастыря.

В науке давно уже сложилось мнение о великом живописце как об искон­но московском художнике. Но если признать, что Рублёв принимал участие в создании Благовещенско­го иконостаса (а иконостас этот не московского происхождения), то данное убеждение будет поставлено под сомнение. Если же прибавить, что немногочисленные дошедшие до нас памятники дорублёвской московской живописи не обнаружи­вают родства с произведениями ху­дожника, то эти сомнения ещё более усилятся и в конце концов заставят предположить, что жизнь Рублёва складывалась как-то иначе. Мастер он, по-видимому, не московский и в столице великого княжения поя­вился где-то между 1399 и 1405 it. Уточнить место его рождения и на­чало творческой биографии пока не представляется возможным. Он мог приехать со старцем Прохором из поволжского Городца, мог быть тверичем, ростовцем, вологжанином или уроженцем какой-либо окраины московской земли. В Москву Рублёв прибыл скорее всего уже зрелым и признанным мастером, искусство которого впитало в себя тради­ции разнообразных художествен­ных школ (и прежде всего сред­нерусских). Если всё это так, то единственная сохранившаяся ра­бота домосковского периода, при­надлежащая кисти гениального иконописца, - левая часть икон праздничного ряда современного Благовещенского иконостаса напряжённо вспыхивает красный цвет, радостный и тревожный одновременно.

Вскоре после 1410 г. Андрей Руб­лёв и его верный товарищ Даниил в содружестве с неизвестными нам иконописцами создают небывало монументальный иконостас в Ус­пенском соборе во Владимире. Он состоял из трёх рядов, общая высо­та которых достигала почти шести метров. Ничего подобного Москов­ская Русь не знала не только до это­го, но и многие годы спустя. Влади­мирский иконостас надолго стал образцом для подражания.

Однако всё же самые выдающиеся произведения мастера связаны с другим городом. В 1918 г. в дровя­ном сарае близ Успенского собора в Звенигороде были обнаружены три иконы — «Спас», «Архангел Ми­хаил» и «Апостол Павел», известные с тех пор под названием Звениго­родского чина. Они входили когда-то в состав девятифигурного деисусного чина, написанного Андреем Рублёвым в начале XV в. для дворцо­вой звенигородской церкви князя Юрия Дмитриевича. Звенигород­ский чин принадлежал к самому распространённому даже в XV сто­летии типу деисусных компози­ций — полуфигурному (поясному).

«Троица» — самая совершенная среди сохранившихся икон Андрея Рублёва и самое прекрасное творе­ние древнерусской живописи — бы­ла написана мастером, по предполо­жениям специалистов, в первой четверти XV столетия. С давних вре­мён укоренилось мнение, что Рублёв создавал её для иконостаса каменно­го соборного храма Троице-Сергиева монастыря. Однако дошедшие до наших дней документы свидетельст­вуют, что икону подарил монастырю Иван Грозный в XVI в. А в царские руки «Троица» попала, очевидно, после московского пожара 1547 г. Первоначально «Троица» входила в состав иконостаса Успенского собо­ра на Городке в Звенигороде, т. е. в один иконный ансамбль со Звениго­родским чином; в этом убеждают её размеры.

В древнерусском искусстве су­ществовал канон пропорций, позво­лявший гармонично «вписывать» произведения живописи в интерьер храма. Канон этот пока мало изучен, он был достаточно гибок и подви­жен, постоянно нарушался появле­нием в церкви икон, перенесённых из других мест. Но он существовал. Например, высота иконы местного ряда (нижнего в иконостасе) долж­на была быть меньше длины храма в десять раз. Высота местной иконы могла быть также отложена во внут­реннем пространстве церкви между западными дверями и полукружием центральной апсиды десять раз. Именно таково было отношение высоты «Троицы» к длине звениго­родского храма. Такие же размеры имели более поздние местные ико­ны, создававшиеся для Успенского собора на Городке.

ТРОИЦКИЙ ИКОНОСТАС

Жизнь самого известного русского иконописца Анд­рея Рублёва была исполнена подвижнического труда. Слава о Рублёве разнеслась по русским землям ещё при его жизни, но летописи и жития довольно скупо упоминают его имя. Иконописцы из артели Рублёва и Даниила создали в каменном соборе Троице-Сергиева монастыря дошедший до нашего времени прекрас­ный трёхъярусный иконостас, в котором великому мас­теру принадлежат скорее всего общий замысел и иконографические образцы композиций. В Троицком иконостасе сказали своё слово ученики и продолжа­тели Рублёва, которым предстояло воплощать, нести дальше идейные и художественные заветы своего на­ставника, развивать отдельные мотивы и стороны его творчества.

Одна из лучших икон деисусного чина иконоста­са — «Дмитрий Солунский». Она покоряет совершен­ством своего рисунка и лирическим толкованием об­раза, которое было свойственно только Рублёву. Красота и выразительность лика юного великомучени­ка заставляют вспомнить лучшие создания великого мастера и позволяют предположить, что он мог быть знаменщиком этой иконы, т. е. художником, создавав­шим рисунок будущей композиции, когда над ней ра­ботали несколько человек; роль знаменщика была глав­ной и самой ответственной.

Мотив кругового движения — средство художественного выра­жения единства ангелов, а индиви­дуальность каждой фигуры мастер подчёркивает позой, жестом, поло­жением в иконном пространстве, наконец — цветом.

С именем Андрея Рублёва связан са­мый высокий взлёт в истории древ­нерусского изобразительного ис­кусства. Рублёв был тем гениальным мастером, который создал свой собственный оригинальный стиль, бесконечно совершенный, глубоко русский по своей сущности и худо­жественному выражению (хотя и многим обязанный достижениям Византии), но вместе с тем благо­родной простотой заставляющий вспомнить искусство античности. Стиль Рублёва, линейный и колорис­тический строй его икон, вопло­щавший гармонию и красоту, сло­жившийся в его творчестве новый эстетический идеал определили ли­цо московской школы живописи. Андрей Рублёв умер, вероятно, в 1430 г. и похоронен в московском Спасо-Андрониковом монастыре. Однако рублёвским традициям предстояла долгая жизнь в русской художественной культуре.