5_kniga

— Но он умрет без меня, Барт, — прошептала я. — Я понимаю, что тебе могут быть неприятны наши отношения. Ты не поймешь, да я и сама не понимаю, почему он не может без меня, а я без

него. Нет этому объяснения, кроме долгой памяти о том, как мы с ним оба оказались в страшной ситуации, беспомощные, одинокие. Мы создали себе мир мечты, мы сами себя в него заперли. И теперь, когда нам обоим уже много лет, мы все еще пребываем в этом фантастическом мире. Мы не можем друг без друга и без созданного нами мира. Если мы его лишимся, то погибнем оба.

— Но мама! — страстно бросился ко мне Барт и прижался к моей груди. — Ведь у тебя буду я!

Он взглянул на меня, обхватив руками:

— Я хочу, чтобы душа твоя очистилась, пока не поздно. То, что вы с Крисом совершаете — против правил, установленных Господом и обществом. Отпусти его, мама. Я молю тебя, отпусти его с Богом — пока с кем-нибудь из нас не случилось ничего ужасного. Отпусти своего брата с его братской любовью.

Я отодвинулась от него. Отвела назад рукой

упавшую на лоб прядь. Я чувствовала себя поверженной. Это невозможно — то, о чем он просит.

— Ты хочешь убить меня, Барт?

Он закусил нижнюю губу — детская привычка, которая возвращалась к нему, когда он был взволнован.

— Я не знаю. Иногда мне хочется, чтобы ты умерла. Иногда я ненавижу тебя больше, чем его. Ты так нежно мне улыбаешься, что кажешься ангелом, сердце мое готово выпрыгнуть из груди, и мне больше всего тогда хочется, чтобы ты всегда была такой. Но когда я ложусь спать, то часто во сне меня преследует какой-то шепот, твердящий, что ты — грешница и заслуживаешь смерти. Когда же я представляю себе, что ты мертва и лежишь в земле, глаза мои застилают слезы, а сердце мое разрывается, тело становится тяжелее свинца, и мне кажется, что со мной все кончено: я одинок, мне страшно. Мама, может быть, я сумасшедший? Почему я даже не могу любить без Уверенности, что любовь будет длиться вечно? Почему я не могу забыть о том, что ты совершаешь грех?

Я так надеялся на Мелоди. Она была прекрасна, но потом стала безобразной и толстой. Вечно ныла и надоедала мне жалобами на мой дом. Даже Синди оценила, как я обставил дом, и была благодарна мне. Я возил Мелоди в лучшие рестораны, в театр и кино, чтобы она и думать забыла о Джори. Но она не желала. Она вечно твердит о балете и о том, как он много значит для нее. И только, когда мне это надоело, я понял, что я для нее был просто мужчиной, замещающим Джори, — на самом деле она не любила меня. Она использовала меня только для того, чтобы забыть свою потерю. А теперь она вовсе не похожа на ту девушку, которую я когда-то полюбил. Она хочет жалости, а не любви. Она просто воспользовалась моей любовью, поэтому теперь я даже не могу смотреть на нее. Вздохнув, он продолжал так тихо, что я едва слышала:

— Когда я гляжу на эту шалопайку Синди, я думаю, что когда-то ты выглядела, как она сейчас. И тогда я догадываюсь, почему Крис влюбился в тебя. За это я еще больше ее ненавижу. Она дразнит меня, ты знаешь это. Ее вид заставляет меня думать о пороке, о том грехе родственной

любви, в который впали вы с Крисом. Она разгуливает в своей спальне в одном бикини. А ведь ей хорошо известно, что я проверяю все комнаты перед тем, как лечь спать. Сегодня, например, на ней была такая прозрачная ночная рубашка, что она не скрывала практически ничего. Но она даже не смутилась, встретив меня в таком виде, и позволила себя разглядывать. Джоэл говорит, что она просто потаскуха.

—Тогда не заходи к ней в комнаты, — сказала я, стараясь сохранить спокойствие. — Если не хочешь видеть того, что тебе неприятно, старайся не видеть. А Джоэл — ограниченный, глупый старик. Поколение Синди, Барт, не привыкло к нашим условностям. Они все ходят полуголые. Но ты совершенно прав: она не должна демонстрировать всем свое тело. Я поговорю с ней об этом утром. Ты уверен, что она намеренно выставляла свою наготу?

—А ты сама разве не делала этого намеренно? — мрачно произнес он. — Запертая на чердаке с Крисом, разве ты не показывала ему намеренно свое тело?

Что я могла ответить, чтобы он понял? Он никогда бы не понял.

— Мы все хотим прожить жизнь достойно, Барт. Все это было так давно, что я не хочу даже вспоминать. Я стараюсь забыть. Мне хотелось бы думать, что Крис — мой муж, и не вспоминать, что он мой брат. Мы не должны были иметь общих детей. Разве это недостаточное наказание? Ты не находишь, что стоит нас хоть чуточку пожалеть?

Но Барт покачал головой, и его глаза потемнели.

— Уходи. Ты опять приводишь всякие доводы себе в оправдание. А я снова чувствую ту гадость, которую ощутил, когда все узнал про вас. Я тогда был подростком, и мне необходимо было чувствовать себя и мир чистыми и цельными. Мне и сейчас это необходимо. Именно поэтому я без конца принимаю душ, бреюсь, приказываю слугам убирать, чистить, пылесосить каждый день. Я все время стараюсь отчистить ту грязь, которой ты и Крис запачкали мою жизнь — и не могу!

Даже в объятиях Криса я не могла найти успокоения. Сон не приходил. Наконец, я

задремала. И тут же вскочила, услышав отдаленные крики. Второй раз за ночь выскочив из постели, я побежала в направлении криков.

По полу длинного коридора ползла Мелоди, а я в растерянности смотрела на нее. На ней была белая ночная рубашка, снизу, как мне показалось, отороченная неровными красными полосами. Она ползла и стонала, а мне чудилось, что я все еще сплю. Длинные волосы ее были всклокочены, на лбу выступили капли пота, а за ней тянулся по полу кровавый след!

Она безумным взором взглянула на меня и, узнав, простонала:

— Кэти, у меня начались роды…

Она закричала, затем ее глаза медленно-медленно закатились — с ней сделался обморок.

Я кинулась к Крису, потрясла его за плечо. Он проснулся, потер сонные глаза.

—Мелоди! — прокричала я. — У нее начались роды! А сейчас она лежит на полу в холле, вся в крови!

—Не волнуйся, — успокоил он меня, выскакивая

из постели и надевая халат. — Первые роды проходят медленно, иногда даже слишком.

Однако у него в глазах было беспокойство, будто он мысленно подсчитывал, сколько времени уже прошло с начала родов.

— У меня в чемоданчике есть все, что надо, — и он начал собирать одеяла, чистые простыни, полотенца.

У него все еще был цел тот чемоданчик с медицинским инструментом, который он получил по окончании медицинского колледжа. Он хранил его все годы, как святыню.

—Если у нее кровотечение, как ты говоришь, значит, нет времени на то, чтобы ехать в госпиталь. Теперь все, что требуется от тебя — это вскипятить воду. Во всех фильмах акушеры требуют кипяченой горячей воды.

—Мы не в кино, Крис! — нетерпеливо закричала я, полагая, что он просто хочет устранить меня.

Мы почти бегом дошли до Мелоди, и он наклонился над нею.

— Я знаю. Но я был бы рад, если бы ты сделала

еще что-нибудь, кроме того, чтобы бегать здесь и кричать. Отойди, Кэтрин, — уже почти грубо приказал он.

Он поднял Мелоди, и в его руках она казалась легче перышка, хотя ее живот возвышался, как гора. Войдя в ее комнату, он уложил Мелоди на кровать, подсунул под нее подушки и попросил меня принести побольше полотенец и простыней.

— Двигайся, Кэтрин, двигайся! Положение ребенка говорит о том, что роды идут. Головка опустилась, и он продвигается вперед. Беги, Кэтрин! Мне надо простерилизовать некоторые инструменты. Неужели, черт побери, нельзя было сказать мне, что у нее начались схватки? Пока мы все веселились и радовались подаркам, у нее уже начались схватки. И она ничего никому не сказала. Что, черт возьми, происходит со всеми в этом доме? Все, что нужно было — это предупредить нас!

Еще до того, как он закончил эту тираду, предназначенную больше для себя самого, чем для меня, я уже летела по коридору, затем вниз по лестнице — на кухню, чтобы поставить на огонь

чайник. И все время с беспокойством думала о том, что Мелоди, скорее всего, хотела этим наказать себя и нас. А может быть, она даже желала смерти своему ребенку, чтобы не возвращаться в Нью-Йорк с мужем-паралитиком и ребенком, по существу, лишенным отца.

Когда глядишь непрерывно на чайник, он никак не закипает. Тысячи ужасных мыслей пронеслись у меня в мозгу, пока я глядела на воду, ожидая появления хоть единого пузырька. Что там делает Крис? Может быть, разбудить Джори и сказать ему? Почему Мелоди так поступила? Может быть, она — человек, схожий с Бартом, и сама себе придумывает наказание за грехи? После того, как прошел, как мне показалось, целый час, вода закипела. С парящим чайником в руках я поднялась по лестнице, потом снова спустилась вниз, пока воды не стало достаточно.

Крис устроил Мелоди в полусидячем положении, подложив ей под спину подушки. Ноги ее были широко раздвинуты, под колени тоже были подложены подушки. Кровь текла из нее. Крис положил вокруг Мелоди полотенца, простыни и все, что мог собрать, чтобы промокать кровь.

— Я не могу остановить кровотечение, — озабоченно проговорил он. — Меня пугает мысль, что ребенок может захлебнуться кровью. Кэти, — кивнул он мне, — надень резиновые перчатки и возьми в моем чемоданчике щипцы. Будешь извлекать из кипятка и подавать мне инструменты, когда я тебе скажу.

Я кивнула, страшно испуганная тем, что не вспомню названий инструментов, потому что много лет прошло с тех пор, как Крис называл мне их.

—Просыпайся, Мелоди, — Крис слегка похлопал ее по Щекам. — Мне нужна твоя помощь.

—Кэти, намочи тряпку в холодной воде, — обратился он ко мне. — Положи ей на лоб, чтобы она очнулась и смогла тужиться: надо поскорее выдавить ребенка наружу.

Действительно, как только я положила ей на лоб холодную тряпку, Мелоди вернулась в реальность, наполненную болью, и начала яростно отталкивать Криса, стремясь закрыть свою наготу.

— Не дерись со мной, — по-отцовски ласково