§ 2. Речевая «ошибка» и «неудача»

Типология норм и отступлений от нормы

С понятиями нормы и кодификации тесно связано не менее существенные категории культуры речевого общения – понятия «ненорма», «ошибка» и «неудача». Можно сказать, что данные категории даже не имеют смысла без существования понятия нормы, так как все они, «ошибочные» в разной степени, являются результатом различного рода отступлений от норм, нарушения норм и кодификаций, а потому прежде чем рассматривать вопросы, касающиеся определения того, что есть речевая ошибка, построения типологии речевых ошибок, выяснения соотношения понятий «ошибка» и «неудача», необходимо обратиться к определению собственно понятия нормы, выделить типы норм и дополнить их типологией отступлений от норм.

И снова воспользуемся классификацией норм, разработанной чешским лингвистом А. Едличкой, в которой выделяется три типа норм: нормы формационные (языковые, системные), коммуникативные и стилистические (см. главу 2).

«Формационная норма ограничена языковым компонентом. Она тесно связана с системой языка. Ее отношение к коммуникации характеризуется тем, что ее конституирующими чертами оказываются общественное признание и обязательность в данном языковом, коммуникативном сообществе. Общеобязательность литературной нормы подчеркивается ее кодификацией.

Для коммуникативной нормы определяющим является отношение к процессу коммуникации. Она манифестируется не только языковыми, но и неязыковыми (невербальными) элементами. Обусловлена она прежде всего ситуативными факторами и обстоятельствами. Во отличие от литературных формационных норм коммуникативные нормы не являются кодифицированными.

Стилистические нормы … включают не только языковые элементы, но и отражаются в различных компонентах — тематических, собственно текстовых, тектонических. Они охватываются кодификацией» [Культура русской речи и эффективность общения 1996: 53].

Языковые нормы традиционно классифицируются по уровням языка, и таким образом выделяются нормы произношения и ударения, лексико-фразеологические и грамматические нормы (словообразовательные, морфологические, синтаксические), кроме того, сюда могут быть отнесены нормы орфографические и пунктуационные.

Стилистическая норма обращена к тексту и ее можно определить как «…соответствие текста (относящегося к тому или иному жанру, функциональной разновидности, подсистеме литературного языка) сложившемуся в данной культуре и общественно принятому в данный момент стандарту. Понятие стандарта предполагает наличие определенных ограничений и предпочтений в процессе создания текстов с заданными функционально-коммуникативными характеристиками» [там же: 126]. Функциональная предназначенность текстов обусловливает комплекс стилистических норм внутри каждого типа текста. Эти нормы касаются способов содержательной организации дискурса, отбора всех системных средств для его создания, набора тем, способов передачи информации, структурной организации текста и т.д.

Коммуникативную норму можно рассматривать как «…адекватность коммуникативного процесса ситуации общения, а также его соответствие ценностям, стандартам, регулятивам, существующим в данной культуре» [там же]. Эти стандарты могут быть достаточно жесткими (например, ситуации письменного официально-делового общения) или обладать широким диапазоном варьирования. Выявление и описание этих стандартов, а также создание типологии нарушений стандарта и проведение на этой основе кодификации коммуникативной нормы — перспективное направление исследований в области культуры речи. «Регулирующему воздействию стандарта подвергаются все стороны коммуникативного акта, но важнейшими из них нужно считать следующие: 1) уместность/неуместность речевого акта в данной ситуации общения; 2) эксплицитное/имплицитное, прямое/косвенное выражение интенций; 3) топики и типы представления содержания; 4) способы выражения модуса и пропозиции; 5) паралингвизмы» [там же: 143]. Коммуникативная норма проявляется также в ориентации на ценность и регулятивы, существующие в данной культуре, включая этические нормы и нравственные императивы. Речь идет о некоей культурной рамке общения, выход за пределы которой маркирует дискурс как ненормативный. Эта культурная рамка объемлет все коммуникативное пространство и потому в каждом конкретном случае можно говорить о позитивной или негативной культурной окрашенности общения.

Соотношение трех выделенных типов норм предполагает включение норм языковых и стилистических в норму коммуникативную как более широкую по объему, т.к. она охватывает все стороны процесса коммуникация: и создаваемый участниками акта коммуникации текст и собственно прагматические условия общения.

Соответственно, невладение какой-либо из норм, незнание нормы приводит к возникновению ошибки. Классическая теория культуры речи к речевым ошибкам относит только случаи нарушения системных (языковых) норм, а потому и типология отступлений от норм строится на их основе. С этой точки зрения выделяются ошибки орфоэпические (например, произношение дэкан, коне[чн].), акцентологические (звОнит, дОговор, квАртал), лексико-фразеологические (например, смешение паронимов типа невежа и невежда, экономический и экономный), грамматические: словообразовательные (лимоновый вместо лимонный), морфологические (например, формы более лучше, им. п. мн. ч. шоферА), синтаксические (например, случаи неверного согласования типа четверо девушек, согласно решения).

Существенно при отступлении от литературной нормы различать так называемую «сильную» и «слабую» ненормативность. Слабо ненормативными будут являться некоторые системно обусловленные факты, широко употребляемые в литературных текстах (в том числе и в разговорной речи), но не имеющие устойчивого нормативного статуса и позитивной кодификаторской оценки (это случаи типа сто грамм, килограмм помидор, самый лучший). К примерам сильной ненормативности относится просторечие в полном объеме (зазря, колидор), а также некоторые системные для литературного языка единицы, традиционно закрепленные в сознании носителей литературного языка как ненормативные (дОговор, звОнит).

Важным признаком отступлений от языковой нормы является также признак «преднамеренности / непреднамеренности» нарушения. Непреднамеренные отступления подразделяются на ошибки и оговорки. Ошибки являются следствием «неосвоенности» нормы говорящим, а оговорки могут появляться вследствие воздействия различного рода факторов, в том числе и психофизического характера.

Преднамеренные отступления от нормы различаются сферой и целями их использования. Так, в художественной литературе ненормативные факты могут употребляются, например, в целях речевой характеристики персонажа или изображаемой социальной среды (ср., например, рассказы М. Зощенко). В обычной, нехудожественной речи преднамеренные отступления от нормы могут допускаться в целях языковой игры. В этих случаях речевая ошибка приобретает статус речевого приема. «Речевые ошибки и речевые приемы объединяются своим отношением к норме языка: и те и другие представляют собой отступление от нормы [Мурзин 1989: 5]; «…операции в области антинормы неоднородны. Одни из них оцениваются говорящими положительно, другие — отрицательно: положительно — те, которые способствуют достижению поставленной прагматической цели, отрицательно те — которые, напротив, мешают достижению такой цели. Первые называются приемами, вторые — ошибками» [там же: 10]. Ошибка — это операция, связанная со сбоями в работе языкового механизма. Главное, что ее отличает от приемов, — это отсутствие целесообразности. Оцениваясь всегда отрицательно, как то, что подлежит устранению из возможных последующих текстов, ошибки противоположны приемам.

«В отличие от приемов, которые служат целям говорящего и подчиняются его воле, ошибки непроизвольны для говорящего. Они находятся как бы в ведении слушающего, именно он оценивает их, выражает свою отрицательную реакцию. Эту реакцию вынужден учитывать говорящий и в ходе текстопорождения «исправлять» свои ошибки [там же: 11].

В целом, соотношение нормы, ненормы (ошибки) и приема в реальной языковой практике является довольно сложным. Иногда факт отступления от нормы служит проявлением творчества в языке и оценивается вполне положительно. «Широко распространенное убеждение, что норма языка с психологической точки зрения является некоторым эталоном, образцом для подражания, не выдерживает критики. Она не может быть эталоном, во-первых, потому, что мы ее не замечаем, когда говорим, она для нас как раз психологически не существует и, во-вторых, потому, что идеально нормативная речь, если таковая возможна должна казаться пресной, чрезвычайно сухой и скучной, ибо в ней нет того, что называют изюминкой, — отступлений от нормы. …ошибка придает речи своего рода «пикантность». Речь наша нуждается столько же в норме, сколько и в отступлениях от нее. Норма и ненорма (а может быть — антинорма), образно говоря, ходят где-то рядом. Мало того, они не просто логически предполагают друг друга. Они фактически слиты друг с другом, и провести между ними более или менее четкую границу не представляется возможным» [там же].

«Воспроизведение нормы обеспечивает определенную стандартность текста и, следовательно, взаимопонимание говорящих, а производство антинормы делает текст индивидуально-неповторимым и создает определенные предпосылки для развития языка» [там же: 9]. «Поскольку текст ценится нами не за то, что в нем воспроизведено из прежних текстов, а за то новое, что он несет в себе, мы должны утверждать, что ведущей стороной в противоречии норма / антинорма является последняя. Антинорма — движущая сила в текстообразующих процессах. Что касается нормы, то она пассивна, она скорее фон, чем рисунок на картине. Таким образом, мы должны пересмотреть наши привычные представления о норме и ненорме в языке, сделать переоценку ценностей. Говоря об отступлениях от нормы, мы нередко закладываем в этот термин пренебрежительный смысл, и поэтому всякое отступление от нормы отождествлялось с ошибкой, безоговорочно осуждаемой в любое время и при любых обстоятельствах. Между тем и ошибка может быть достаточно привлекательной, не говоря уже о том, что мы называем речевыми приемами» [там же].

«Вообще же речевая ошибка по своей природе двойственна. С одной стороны, она представляет собой реализацию активного, творческого начала, характеризующего коммуникативную деятельность носителя языка. С другой стороны, она может свидетельствовать об ослаблении говорящим контроля за ходом речепроизводства…» [Норман 1989: 14].

То, что понятие речевой ошибки в традиционном понимании охватывает только факты отступления от системных норм, является вполне закономерным, т.к. именно этот тип норм является самым «жестким», строго определяется системой языка, легче поддается кодификации. Функциональный характер стилистической нормы, ее «рекомендательность», а потому и высокая степень вариативности, делают этот тип норм более свободным и, вместе с тем, более «неудобным» для упорядочения, кодификации. «Функционально-стилевые нормы — это нормы реального использования языка в данной сфере общественной жизни и одновременно правила, а также приемы речевого творчества, отвечающие конкретным задачам коммуникативного характера» [Культура русской речи и эффективность общения 1996: 48]. В пределах каждого стиля — своя система норм, своя степень их строгости и свободы, и главным в оценке стиля является фактор коммуникативной целесообразности в конкретной сфере общения, речевой ситуации с учетом целей и задач общения, содержания высказывания, жанра и т.д. (ср. в теории коммуникативных качеств речи такое качество, как уместность). В этом отношении стилевые нормы сближаются с коммуникативными, а потому их можно рассматривать в совокупности — как коммуникативно-стилистические или, если принять во внимание подчиненность стилевых норм нормам коммуникативным, — просто как коммуникативные нормы, и противопоставить их во многих отношениях нормам формационным, языковым.

Таким образом, нарушением коммуникативной нормы будут являться «…немотивированные отступления от коммуникативных стандартов и правил общения как в текстообразовании, так и в поведении. Такими нарушениями могут быть признаны, например, гипертрофированная книжность разговорной речи (или, наоборот, сниженность и фамильярность делового дискурса), отсутствие коммуникативной реакции на приветствие, ложь ради собственной выгоды, публичное оскорбление, вмешательство в разговор других людей без извинения и т.д.» [там же: 149] (то есть, по сути дела, случаи нарушения стилистических, этических норм и постулатов кооперативного общения). «Нарушение коммуникативных норм часто связано с выходом за пределы пространства, очерченного культурной рамкой, с проявлением таких форм социальной жизни и общения, как антикультура, субкультура, полукультура. Типичным образцом антикультуры могут служить многочисленные фрагменты молодежной культуры с ее ценностями, нормами поведения и языком. Субкультура представляет собой конгломерат языковых и культурных субстандартов — от просторечия до ценностей и стереотипов «мещанской» культуры. Полукультура — результат неполного «вхождения» в культуру при общей ориентации на культурные стандарты высшей культурной страты» [там же].

С понятием речевой ошибки тесно связано понятие коммуникативной неудачи, хотя эти категории разводятся лингвистами не всегда. Например, О. В. Кукушкина, исследуя «…особенности текста, которые воспринимаются как неоправданное отступление от стандартного способа осмысления и описания объектов действительности; от норм употребления языковых единиц», для обозначения подобного рода случаев использует термин «речевая неудача», мотивируя свой выбор тем, что использование термина «неудача» «…позволяет выстроить родовидовой ряд «нарушение» — «неудача» — «ошибка», где термин нарушение можно использовать для обозначения любого отступления от стандарта, в том числе и оправданного, вызывающего положительную реакцию адресата (ср. стилистические приемы). Термин «неудача» удобно использовать для обозначения неоправданных отступлений, вызывающих отрицательную реакцию разной степени силы (от «так нельзя» до «было бы лучше»). Термин «ошибка» в этом случае может обозначать те виды неудач, при которых отклонение от нормы носит грубый характер» [Кукушкина 1998: 10]. В частности, В.З. Демьянков, анализируя ошибки продуцирования и понимания текста, суммирует существующие в литературе основания классификации ошибок в речи, выделяя по ряду оснований такие типы ошибок, которые традиционно трактуются как коммуникативные неудачи (см., например, группу ошибок, выделяемую в подпунктах с заглавием «Непонятность, непонятливость, непонятость» и «Ошибки понимания» [Демьянков 1989: 28 и далее]). Но, думается, понятия речевой ошибки и неудачи полезно разграничивать, т.к. «неудача» является более «глобальной» категорией, определяющей ход коммуникативного акта в целом, в сравнении с «ошибкой», которая не всегда может привести к неудаче.

О коммуникативной неудаче можно говорить тогда, когда «…общение не приносит желаемого и прогнозируемого его участниками результата, т.е. когда не удается достичь тех целей и реализовать те ожидания, с которыми коммуниканты (или один из них) вступают в дискурс. Конкретное содержание коммуникативных неудач многообразно. Это, например, непонимание или неверное понимание одним участником общения другого, отсутствие прогнозируемой реакции (или негативная реакция со стороны партнера), изменение когнитивного или эмоционального состояния у адресата в нежелательном для субъекта направлении, отсутствие интереса к общению у одного из его участников и т.д.» [Культура русской речи 1998: 149].

Схожую трактовку понятия коммуникативной неудачи дают и О.П. Ермакова и Е.А. Земская: «Коммуникативной неудачей мы называем полное или частичное непонимание высказывания партнером коммуникации, т.е. неосуществление или неполное осуществление коммуникативного намерения говорящего. … Нам представляется целесообразным относить к коммуникативной неудаче и возникающий в процессе общения не предусмотренный говорящим нежелательный эмоциональный эффект: обида, раздражение, изумление. Именно в этом побочном эффекте в живом общении часто и выражается взаимное непонимание партнеров коммуникации» [Ермакова, Земская 1993: 31], хотя эти исследователи делают особый акцент на чисто языковых причинах коммуникативных неудач, оставляя в стороне многие неязыковые.

Коммуникативные неудачи могут носить явный и скрытый характер. При явной коммуникативной неудаче собеседник сигнализирует об этом фразами типа «Я вас не понимаю…», «Что вы имели в виду…» и т.п. При скрытой коммуникативной неудаче общение развивается внешне гладко, но при этом слушающий понимает говорящего не адекватно его намерению и это остается не выявленным в ходе разговора.

Очевидно, что речевая ошибка — лишь одна из возможных причин, способных привести к коммуникативной неудаче. Так, например, языковые ошибки (равно как и стилистические), могут привести к речевой неудаче, если искажают или затемняют смысл высказывания (ср., например, такие ошибки, как неверное словоупотребление, речевая недостаточность, двусмысленность, возникающая при употреблении многозначных слов или неправильном построении синтаксических конструкций и т.п.), вызывая тем самым непонимание или неверное понимание у слушающего. Если же искажения смысла не происходит, то слушающий может подобные ошибки просто игнорировать, а привести к неудаче они могут тогда, когда выступают в сочетании с какими-либо другими факторами, значимыми в ходе общения (например, если грубые речевые ошибки допускает учитель-словесник, журналист или политик, то это, скорее всего, вызовет негативную реакцию у слушателя, и может вызвать недоверие к говорящему, его общей и профессиональной компетентности. Кроме того, в подобных случаях слушающий может начать следить за формой выражения, совершенно, таким образом, не обращая внимания на само содержание сообщения).

Поэтому важными для успешности / неуспешности дискурса оказываются зачастую прагматические условия общения. Термин прагматика в широком смысле охватывает весь комплекс явлений и обусловливающих их факторов, связанных с говорящим субъектом, адресатом, их взаимодействием в коммуникации, ситуацией общения. Таким образом, релевантными для процесса коммуникации, его успешности и эффективности, оказываются такие характеристики говорящего: 1) явные и скрытые цели высказывания; 2) речевая тактика и типы речевого поведения; 3) установка говорящего, или прагматическое значение высказывания: косвенные смыслы высказывания, намеки, иносказание и т. п.; 4) прагматические пресуппозиции: оценка говорящим общего фонда знаний, конкретной информированности, интересов, мнений и взглядов, психологического состояния, особенностей характера и способности понимания адресата; 5) отношение говорящего к тому, что он сообщает: а) оценка содержания высказывания (его истинность или ложность, ирония, многозначительность, несерьезность и пр.); б) организация высказывания в соответствии с тем, чему в сообщении придается наибольшее значение и т.д.; слушающего: 1) интерпретация речи, в том числе правила вывода косвенных и скрытых смыслов из прямого значения высказывания; в этих правилах учитывается контекст, прагматическая ситуация и пресуппозиции, а также цели, с которыми говорящий может сознательно отступать от принятых постулатов общения; 2) воздействие высказывания на адресата: расширение информированности адресата; изменение в эмоциональном состоянии, взглядах и оценках адресата; влияние на совершаемые им действия; эстетический эффект и т.п.; 3) типы речевого реагирования на полученный стимул (прямые и косвенные реакции, например, способы уклонения от прямого ответа на вопрос); отношений между участниками коммуникации: 1) формы речевого общения (информативный диалог, дружеская беседа, спор, ссора и т. п.); 2) социально-этикетная сторона речи (формы обращения, стиль общения); 3) соотношение между участниками коммуникации в тех или иных речевых актах (ср., например, просьбу и приказ); ситуации общения: например, влияние речевой ситуации на тематику и формы коммуникации (ср. типичные темы и формы разговоров в гостях, в больницах, на приеме у врача и т. п.) [Арутюнова 1998: 390]. Поэтому результат общения зависит от того, что, где и как сказано, что думалось, предполагалось при говорении (вербальном, невербальном) субъектом речи, что воспринялось, «услышалось» адресатом. Вот примерная иллюстрация диалога, построенного, казалось бы, безошибочно с точки зрения соблюдения норм, но тем не менее имеющего результатом коммуникативную неудачу, причины которой коренятся именно в прагматических условиях протекания коммуникативного акта.

СЫН		МАТЬ
говорит (надводная часть айсберга- беседы) -- Мам, я пойду гулять…	думает, воспринимает (подводная часть) Мне скучно… мой дух томится	говорит -- …	думает, воспринимает, «переводит» Не хочу ничего делать… Мне бы поразвлекаться.
-- …	Не забывай, что ты не свободен.	-- Уроки сделал?	Хорошо тебе… А мне еще стирать.
-- Угу.	Помню, помню, разве ты дашь забыть.	-- …	Смотрел в книгу, а видел фигу…
-- …	Не верю тебе…	-- Вернешься, проверим. Чтоб через час был дома.	Можешь погулять и… подольше, у меня голова болит.
-- Ну, я пошел.	Не надеяться невозможно…	--…	Ты… знаешь, что вовремя я не вернусь, а проверку уроков замнем.
--…	Не забудь, что ты маленький…	Надень куртку, холодно.	Глупыш, я люблю тебя.
-- Не, не холодно. Витька уже без куртки.	Ну когда же ты наконец прекратишь… опеку?	--…	Есть матери и поумнее.
--…	Ты мне надоела…	Надень… Простудишься.	Пускай я не самая умная, но когда-нибудь поймешь…
-- Да не холодно же! Не хочу…	Прости, я не могу выразить это иначе…	--…	Ты мне надоела… Я тебя не люблю.
--…		Что? Ты опять грубишь?

Итак, обратимся к описанию и анализу спектра причин, способных породить коммуникативную неудачу.

Успешность общения и коммуникативные неудачи

Построение типологии коммуникативных неудач всегда дополняется обсуждением критериев успешности общения. Эти категории традиционно находятся в юрисдикции теории речевой деятельности (см., например, типологию коммуникативных неудач и условий успешности общения, разработанную в рамках теории речевых актов [Остин 1986; Серль 1986]).

Такая характеристика коммуникативного акта, как успешность, предполагает наличие двух измерений процесса общения — эффективности и оптимальности. Эффективным можно назвать такой речевой акт, в котором осуществлены цели инициатора общения и достигнуто согласие между говорящими. Как можно заметить, недостаточность одного этого параметра для определения успешности речевого взаимодействия обусловлена тем, что он не определяет характера средств достижения цели, а между тем это чрезвычайно важно: можно добиться от собеседника желаемого путем насилия, угрозы или использования более высокого социального положения, и, таким образом, успешность одной стороны будет оборачиваться поражением, ущемлением интересов другой. Поэтому критерий эффективности необходимо дополняется критерием оптимальности дискурса, предполагающим реализацию как намерений говорящего, так и ожиданий, потребностей адресата.

Условия успешности речевого взаимодействия традиционно определяются различного рода постулатами общения, соблюдение которых позволяет с большей долей вероятности прогнозировать благоприятный для сторон исход коммуникативного акта. Для описания этих условий чаще всего используют известные постулаты кооперативного общения Г. Грайса, включающие четыре категории: 1. Категория Количества, связанная с количеством информации, которое необходимо передать. Она включает два постулата: а) твое высказывание не должно содержать меньше информации, чем требуется; б) твое высказывание не должно содержать больше информации, чем требуется. 2. Категория Качества, содержащая требование истинности высказывания и включающая два постулата: а) не говори того, что ты считаешь ложным; б) не говори того, для чего у тебя нет достаточных оснований. 3. Категория Отношения, представленная одним постулатом — не отклоняйся от темы. 4. Категория Способа, которая соотнесена не с тем, что говорится, а с тем, как говорится и выражающая общее требование «Выражайся ясно», реализованное в постулатах: а) избегай непонятных выражений; б) избегай неоднозначности; в) избегай ненужного многословия; г) будь организован. Эти постулаты являются наиболее общими, базовыми для выделения и/или конкретизации других условий успешности дискурса.

Следует отметить, что эти постулаты успешности общения регулируют далеко не весь массив осуществляемых коммуникативных актов, а только те из них, которые осуществляются при соблюдении так называемой кооперативной стратегии взаимодействия, в рамках которой протекают «…разные типы информативных и интерпретативных диалогов; например, сообщение информации; выяснение истинного положения вещей…» и т.п.

Но наряду с принципом кооперации в общении довольно часто действует и «принцип соперничества», причиной реализации которого выступают «…социальные и психологические различия между людьми, наличие объективных политических, социальных, национальных, бытовых и других противоречий» [Культура русской речи и эффективность общения 1996: 143], приводящие, в свою очередь, к возникновению коммуникативных конфликтов, т.е. к взаимодействию по сценарию, характерному для осуществления некооперативных стратегий общения. Таким образом, то, что диалог ведется с использованием некооперативной стратегии, можно заключить тогда, когда в основе него лежит «…нарушение правил речевого общения — доброжелательного сотрудничества, искренности, соблюдения «кодекса» доверия, например: конфликты, ссоры, перебранки, претензии, угрозы, проявление агрессии, злобы, ирония, лукавство, ложь, уклонение от ответа» [Культура русской речи 1998: 73-74].

Поэтому постулаты Грайса, по сути дела, представляют собой «идеальные» требования, соблюдение которых позволяет квалифицировать дискурс не только как успешный, но в первую очередь как нормативный, отвечающий коммуникативным нормам общения. Безусловно, реальный коммуникативный акт может быть лишь в той или иной степени приближенным к этим идеальным параметрам, поэтому справедливым будет утверждение, что «…постулаты общения, разработанные Грайсом и широко обсуждаемые в современной коммуникативной лингвистике, в реальном общении постоянно игнорируются. Говорящие часто не бывают краткими и достаточно информативными, при этом они могут говорить лишнее, не всегда говорят правду, не всегда говорят ясно, избегая двусмысленностей, а нередко говорят одно, желая дать понять совсем другое» [Ермакова, Земская 1993: 35]. И все же грубое нарушение этих постулатов, как правило, выводит коммуникативный акт за рамки нормативности.

Кроме того, постулаты Грайса (и большинство выделяемых другими исследователями подобных правил, условий успешности общения) действенны только применительно к информативному типу общения, и никак не могут выступать как регуляторы общения фатического типа. Поэтому принимать их во внимание и рассматривать в качестве регуляторов успешности дискурса мы можем только с учетом указанных ограничений.