Литература Пр2 / Горшков. Русская стилистика. с. 53-68. doc

Глава 3

Текст как феномен употребления языка

Различные подходы к тексту

Слово текст (лат. Textum — ткань; плетеная работа; связь, соединение; от texo, -ere— 1. ткать, плести, сплетать; 2. сла­гать, делать, строить; 3. письменно составлять, сочинять) многозначно. Русские толковые и энциклопедические сло­вари указывают, что оно можеn означать основную часть печатного набора без рисунков, чертежей, подстрочных примечаний и т. п.; слова к музыкальному сочинению (текст песни); отрывок из произведения словесности, предназна­ченный для учебных целей (текст для изложения); типо­графский шрифт, кегль (размер) которого равен 20 пунк­там (7,52 мм).

Но нас, конечно, интересует более общее значение слова текст, которое характеризует его как объект специального изучения ряда наук (языкознания, семиотики, литературо­ведения, философии и др.). Академический семнадцатитом­ный «Словарь современного русского литературного языка» формулирует это значение так: «Сочинённая кем-либо связ­ная речь (напечатанная, написанная или запёчатлённая в памяти), которую можно воспроизвести в том же виде». В академическом четырехтомном «Словаре русского языка» толкование несколько иное: «Слова, предложения в опреде­лённой связи и последовательности, образующие какое-ли­бо высказывание, сочинение, документ и т. д., напечатан-

53

ные, написанные или запёчатлённые в памяти». «Большой энциклопедический словарь» (изд. 2-е, 1997) в интересую­щем нас плане дает два значения: «1. Последовательность предложений, слов (в семиотике — знаков), построенная согласно правилам данного языка, данной знаковой систе­мы и образующая сообщение. 2. Словесное произведение; в художественной литературе — законченное произведение либо его фрагмент, составленный из знаков естественного языка (слов) и сложных эстетических знаков (слагаемых поэтического языка, сюжета, композиции и т. д.)».

Определений текста существует множество. Рассматри­вать их все нет необходимости. Остановимся лишь на глав­ных подходах к тексту, существенных для стилистики.

В семиотике, которая рассматривает «естественный язык» как одну из знаковых систем, стоящую в одном ряду с другими знаковыми системами (математической симво­ликой, языками программирования и т. п.), текст может по­ниматься как «любая семантически организованная после­довательность знаков»¹. Если для изучения именно «знако­вых систем» такое понимание достаточно, то для текста на «естественном языке» оно весьма неполно.

В «лингвистике текста», энергично и даже агрессивно за­явившей о себе в конце 60-х — 70-х годах XX столетия, как мы уже говорили в предыдущей главе, четко проявилось уз­кограмматическое (синтаксическое) понимание текста. На­пример, К. Бринкер предложил ставшее популярным опре­деление, согласно которому текст — это «когерентная по­следовательность предложений»² (лат.cohaerentia — сцепление, связь). Р. Харвег истолковал текст как «последо­вательность предложений, которые связаны друг с другом посредством синтагматической субституции»³ (лат. substitutio — замещение, подстановка).

В нашем языкознании был использован именно этот, «собственно языковедческий», синтаксический, «от предло­жения» подход к тексту. Характерно в этом отношении та­кое высказывание: «Для того же, чтобы текстовая проблема­тика была осознана как собсnвенно языковедческая, нужно было прийти к ней "снизу", от предложения, найдя среди традиционных языковедческих проблем такие, разрешение которых невозможно без выхода за пределы предложе­ния»⁴. При таком подходе проблематика «собственно язы­коведческая» подчеркнуто отделяется от всей филологиче-

54

ской проблематики текста и само языкознание понимается узко, как наука, исследующая только строй языка и не имею­щая отношения к его употреблению. Тем не менее наши лингвисты в большинстве своем продолжают трактовать текст именно с этих позиций. Правда, в качестве «единиц текста» чаще стали рассматривать не предложения, а более крупные синтаксические образования (сверхфразовые единства, прозаические строфы и т. п.), в которые объеди­няются предложения. Не забывают многие наши ученые и того важного обстоятельства, что текст заключает в себе оп­ределенный смысл, содержание. Но всё же синтаксическое понимание текста остается на первом плане. Так, в вышед­шей в 1997 г. уже упоминавшейся «Стилистике текста» Г. Я. Солганик пишет, что текст «можно определить как объ­единенную смысловой и грамматической связью последо­вательность речевых единиц: высказываний, сверхфразо­вых единиц (прозаических строф), фрагментов, разделов и

т. д.»⁵.

В те же годы, когда в «лингвистике текста» формирова­лась и набирала силу узкая, синтаксическая интерпретация текста, в одном из направлений литературоведения, кото­рое получило название «постструктурализм», развивалось очень широкое понимание этого феномена. «Под влиянием теоретиков структурализма и постструктурализма (в облас­ти литературоведения в первую очередь А. Ж. Греймаса, Р. Барта, Ж. Лакана, М. Фуко, Ж. Дерриды и др.), отстаиваю­щих идею панъязыкового характера мышления, сознание человека было отождествлено с письменным текстом как якобы единственным возможным средством его фиксации более или менее достоверным способом. В конечном счете эта идея свелась к тому, что буквально всё стало рассматри­ваться как текст': литература, культура, общество, история и, наконец, сам человек»⁶. Понятие текста было распростра­нено на весь мир, на всё бытие.

(Заметим в скобках: разумеется, такое понимание текста нельзя путать с тезисом, что филологии принадлежит весь человеческий мир, увиденный через текст. Одно дело — по­нимать филологию как «энциклопедию наук», кото­рые через анализ текста стремятся познать весь мир че­ловека, и совсем другое дело — рассматривать мир, бы­тие, человека как текст).

Конечно, если исходить из того, что «текст» изначально значит соединение, связь, а в мире всё связано, то можно при желании бытие уподобить «тексту». Но очевидно, что при таком понимании «текст» совершенно утрачивает признаки конкретного объекта исследования, выступает, по сути дела, лишь как метафора, перемещается из области науки в об­ласть литературной эссеистики и остается только словом, дающим повод для увлекательных умозрительных постро­ений.

Поэтому всеохватные рассуждения постструктуралистов о тексте вряд ли можно рассматривать в том же плане, что и научные (хотя и ограниченные тесными рамками специ­фических исходных положений и задач) трактовки текста в семиотике и «лингвистике текста». В этих направлениях исследования накопились наблюдения и обобщения, кото­рые заслуживают внимания при любом научном подходе к тексту. К тому же в «лингвистике текста» грамматический (синтаксический) подход к тексту постепенно уступает мес­то подходу более широкому (что в итоге может привести к растворению «лингвистики текста» в стилистике текста). Сравните, насколько отличается своей многоплановостью от приведенных выше однолинейных определений К. Бринкера и Р. Харвега определение текста, предложенное И. Р. Гальпериным в книге «Текст как объект лингвистиче­ского исследования»: «Текст — это произведение речетвор-ческого процесса, обладающее завершенностью, объекти­вированное в виде письменного документа, литературно обработанное в соответствии с типом этого документа, произведение, состоящее из названия (заголовка) и ряда особых единиц (сверхфразовых единств), объединенных разными типами лексической, грамматической, логиче­ской, стилистической связи, имеющее определенную целе­направленность и прагматическую установку»⁷.

Очевидно, что это определение гораздо полнее характе­ризует текст, чем определения Бринкера и Харвега. Не бу­дем здесь его подробно рассматривать, потому что нам еще предстоит особый разговор о признаках текста и его опре­делении. Но на одном из моментов остановимся, чтобы в дальнейшем к нему специально не возвращаться. Из опре­деления Гальперина вытекает, что текст может быть «объ­ективирован» только в письменной форме. С этим трудно

56

согласиться. Л. В. Щербе устная форма текста представля­лась вполне естественной⁸. Такой авторитетный ученый как М. М. Бахтин, писал о тексте письменном и устном⁹. Из­вестный специалист в области изучения текста Т. М. Нико­лаева не сомневается в том, что текст может быть устным и письменным¹⁰. Мы также будем исходить из того, что текст может быть не только письменным, но и устным, поскольку, как мы увидим в дальнейшем, главные признаки текста не исключают его реализации в устной форме.

О филологическом подходе к тексту

Стилистика — филологическая дисциплина, поэтому воп­рос о филологическом подходе к тексту выделим особо. Ка­залось бы, здесь нет проблем: ведь текст — «исходная ре­альность филологии», и можно ожидать, что эта реальность подробно охарактеризована во всех своих аспектах. Одна­ко в действительности дело обстоит сложнее. Во-первых, филология (и как некогда единая наука, и как совокупность филологических наук) долгое время не столько исследовала сам текст, сколько черпала из него различные сведения и факты. Во-вторых, когда в науке проявился пристальный интерес к тексту как таковому, сказалась разобщенность языкознания и литературоведения и наличие различных направлений внутри этих наук. И эти направления, если так можно выразиться, «разобрали» текст по своим интересам. Кому что интересно (или кто что может), тот то и изучает. Так что даже возникает вопрос: а существует ли (и сущест­вовал ли) филолологический, а не «собственно лингвисти­ческий», не семиотический, не беспредметно-эссеистиче-ский подход к тексту? Мне кажется, что на этот вопрос, не­смотря на весь разнобой в современных трактовках текста, возможен положительный ответ.

Вернемся к высказыванию Л. В. Щербы, к которому мы уже обращались в связи с вопросом о трех уровнях иссле­дования языка и которое имели в виду, когда говорили о возможности устной формы текста. Напомню, что в извест­ной статье «О трояком аспекте языковых явлений и об экс-

57

перименте в языкознании» Щерба «совокупность всего го­воримого и понимаемого в определенной конкретной обстановке в ту или другую эпоху жизни данной общест­венной группы» охарактеризовал как «языковой материал» и сделал важное разъяснение, что «на языке лингвистов это «тексты» (которые, к сожалению, обыкновенно бывают ли­шены вышеупомянутой обстановки); в представлении Л. В. Щербы это «литература, рукописи, книги»¹¹. Это выска­зывание свидетельствует, что издавна в широком филоло­гическом понимании текст — это произведение словеснос­ти (разумеется, речь идет не только о произведении худо­жественной словесности, но и о любом «произведении речетворческого процесса», «высказывании», «сообщении», обладающем определенными признаками, о которых раз­говор впереди).

Далее, из понимания текста как произведения словеснос­ти (а такое понимание вполне естественно и не может вы­звать разумных возражений) непреложно вытекает, что текст, даже если рассматривать его только с точки зрения синтаксической организации, никак нельзя считать едини­цей языкового строя. Ведь «все языковые величины, кото­рыми мы оперируем в словаре и грамматике (т. е. единицы языкового строя. — А/!), будучи концептами, в непо­средственном опыте (ни в психологическом, ни в физиологическом) нам вовсе не даны», а тексты как раз да­ны в непосредственном опыте, они, по терминологии Щер­бы, выступают как «языковой материал», из которого «вы­водятся» единицы языкового строя¹².

Итак, в исходе наших рассуждений о подходе к тексту с филологических позиций намечаются два очевидных, мож­но даже сказать банальных (но тем не менее иногда как бы «забываемых» исследователями), положения:

1. Текст в общефилологическом плане выступает как произведение словесности.

2. Текст представляет собой феномен (явление) употреб­- ления языка.

Эти два положения, конечно, не составляют определения текста, это именно исходные положения, на которые мы будем опираться в нашей характеристике признаков текста, чтобы затем перейти к его определению.

58

Признаки текста

М. Н. Кожина, имея в виду связность, целостность, структуру текста, подтекст, справедливо заметила: «Все эти катего­рии — пусть отчасти не в той терминологии — давно из­вестны даже традиционной стилистике, не говоря уже о функциональной»¹³. Тем не менее надо признать, что осо­бое внимание к этим и другим характеризующим текст ка­тегориям было проявлено в «лингвистике текста» и работах семиотического толка. Как и во всякой сложной и к тому же относительно новой области исследований, в определении количества и толкованиях сущности признаков текста нет решений, которые можно было бы считать окончательны­ми. Однако названо несколько признаков, в достоверности которых трудно усомниться, хотя их интерпретация и мо­жет быть несколько различной.

Ю. М. Лотман писал: «В основу понятия текста, видимо, удобно будет положить следующие определения.

1. Выраженность. Текст зафиксирован в определенных знаках и в этом смысле противостоит внетекстовым струк­- турам. Для художественной литературы это в первую оче­- редь выраженность текста знаками естественного языка. Выраженность в противопоставлении невыраженности за­- ставляет рассматривать текст как реализацию некоторой системы, ее материальное воплощение. В десоссюровской антиномии языка и речи текст всегда будет принадлежать области речи. <...>

2. Отграниченностъ. Тексту присуща ограниченность. В этом отношении текст противостоит, с одной стороны, всем материально воплощенным знакам, не входящим в его состав, по принципу включённости — невключённости. С другой стороны, он противостоит всем структурам с невы­- деленным признаком границы — например, и структуре ес­- тественных языков, и безграничности ("открытости") их речевых текстов. <... >

3. Структурность. Текст не представляет собой простую последовательность знаков в промежутке между двумя внешними границами. Тексту присуща внутренняя органи­- зация, превращающая его на синтагматическом уровне в структурное целое»¹⁴.

Три указанных признака несомненно являются опреде­ляющими для текста. Обратим особое внимание на истол-

59

кование первого из них. Признание выраженности текста предопределяет его понимание как феномена (явления) употребления языка («реализации некоторой системы, ее материального воплощения»). Настойчиво возвращаться к положению о тексте как феномене употребления языка нас заставляет сформулированное на начальном этапе разви­тия «лингвистики текста» и широко распространившееся у нас толкование текста как синтаксической единицы высше­го иерархического порядка, то есть единицы языкового строя. При таком подходе только и остается, что анализи­ровать связи предложений и объединений предложений (сверхфразовых единств) в тексте. Конечно, эти связи могут быть предметом «стилистики языковых единиц», для кото­рой они — один из видов возможного стилистического ис­пользования синтаксических ресурсов (порядок слов, типы предложений, связи между частями сложного предложения и т. п.).

Подход к тексту как феномену употребления языка раз­двигает границы и изменяет содержание и круг традицион­ных стилистических тем. В сфере стилистики текста неиз­бежно оказываются такие вопросы, как содержание текста и его языковое выражение, возможность различного сло­весного выражения одной темы, языковая композиция текс­та, словесные средства выражения образа автора и образа рассказчика, приемы субъективации авторского повество­вания, языковые построения с установкой на изображение «чужого слова» и многие другие, более частные, вопросы, вытекающие из названных.

Теперь скажем коротко о двух других признаках текста, указанных в приведенной цитате. Признак отграниченнос-ти текста очевиден, но истолкован (как это вообще свойст­венно работам, в которых «естественный язык» рассматри­вается в семиотических категориях) несколько усложнение. Попробуем подойти к этому вопросу проще. Отграничен-ность предполагает границы. Каковы границы текста? На­чало и конец. От чего начало и конец отделяют (отграни­чивают) текст? От других текстов и от всех языковых еди­ниц, которые не вошли в данный текст. Но языковые единицы, которые не вошли в данный текст, вошли в ка­кие-либо другие тексты — иначе как бы мы узнали о их су­ществовании? По поводу противопоставленности текста «всем структурам с невыделенным признаком границы —

60

например, и структуре естественных языков, и безгранич­ности («открытости») их речевых текстов» заметим следую­щее. Если текст однозначно отнесен к «области р е ч и», то вызывает сомнение правомерность соотнесения текста со «структурой естественных я з ы к о в». Что касается отграниченности отдельного текста от безграничности всей совокупности текстов, то она, как говорится, имеет место. Но ведь безграничность, о которой идет речь, это безграничность множества текстов, каждый из которых имеет свои границы. Так что отграниченность текста в са­мом общем виде можно понимать так отграниченность каждого конкретного текста от всех других конкретных текстов.

Текст, разумеется, определенным образом устроен, орга­низован, и эту организацию можно назвать структурно­стью. Структура текста очень сложна, и особо говорить о ней мы будем в одной из заключительных глав «Стилистики текста». Пока же отметим, что одним из существенных при­знаков текста, подпадающих под более широкое понятие структурности, является его композиционная завершён­ность.

Нельзя не отметить, что среди бесспорно существенных признаков текста Лотманом не назван признак, который свидетельствовал бы о содержании (или, как сейчас часто говорят и пишут, информативности) текста. Может быть, ав­тор счел упоминание о содержании текста в связи с пере­числением его признаков избыточным, потому что в той же книге несколько выше заметил: «Проблема значений — од­на из основных для всех наук семиотического цикла. В ко­нечном итоге, целью изучения любой знаковой системы яв­ляется определение ее содержания»¹⁵. Мы не будем пола­гаться на то, что наличие в тексте содержания само собой разумеется, и добавим к трем рассмотренным признакам еще один: текст заключает в себе определенное содержание (информацию). Выдерживая единую словообразователь­ную модель в названиях признаков текста (существитель­ные на -ость), этот признак можно обозначить как содер­жательность, или информативность.

В числе признаков текста часто называют связность, цельность, упорядоченность. К последнему обычно добав­ляют «или структурность». Если упорядоченность выступает как синоним структурности, то связность и цельность могут

61

входить в понятие структурности как более общее. Так что нет нужды говорить о четырех признаках: связности, цель­ности, упорядоченности, структурности. Все их можно рас­сматривать как один признак упорядоченности, или струк­турности.

В семнадцатитомном академическом «Словаре совре­менного русского литературного языка» указан признак текста, который не часто упоминается в специальной лите­ратуре: воспроизводимость. Действительно, текст воспроиз­водим. Если он написан или напечатан, это вопросов не вы­зывает. Но если текст выражен в устной форме? Ведь его воспроизведение может оказаться неточным, неполным и т. п.? Да, но и при воспроизведении письменного или пе­чатного текста могут быть неточности, ошибки, пропуски, замены и т. п. Важно, что текст, выраженный в письменной или устной форме, принципиально возможно «вос­произвести в том же виде».

Есть у текста и еще один важный признак. Поскольку текст в общефилологическом плане выступает как произ­ведение словесности, он соотносим с жанрами художест­венной и нехудожественной словесности. Здесь, как и в слу­чае воспроизводимости текста, могут быть вопросы. Дей­ствительно, если текст представляет собой повесть, рассказ, стихотворение, очерк, статью, реферат, автобиографию, от­чет, докладную записку и т. п., то вопрос о его принадлеж­ности к одному из жанров словесности вряд ли возникнет. Но если речь идет об объявлении типа «Продается велоси­пед» или надписи типа «Вход»? Какой здесь жанр? И тексты ли это?

Здесь мы подошли к важному вопросу о том, в какой сте­пени все перечисленные выше признаки свойственны всем текстам и обязателен ли для каждого текста пол­ный набор этих признаков? Будем рассуждать так. В каждом явлении можно представить себе некое ядро, основу, центр, затем — основную массу, основное поле и, наконец, — пе­риферию. На периферии признаки явления могут оказаться частично размытыми или представленными неполно. Но это ни в коей мере не ставит под сомнение признаки явле­ния в его основной массе, в его типичных проявлениях.

Вот с этих позиций и рассмотрим «Продается велосипед» и «Вход». В теории словесности подходящий для них жанр может быть и не обозначен. Но объявления, вывески, над-

62

писи (а теперь еще и реклама) — распространенные и мно­гократно реализуемые типы сообщений (скажем пока так). Почему же не говорить о них как о жанрах (хотя бы и ус­ловно)? А главное: ведь основная-то масса текстов соотно­сится с жанрами художественной и нехудожественной сло­весности вполне четко. Теперь о других признаках текста в сообщениях «Продается велосипед» и «Вход». Конечно, при филологическом подходе, которого мы придерживаемся, затруднительно говорить об упорядоченности, особенно о композиционной завершенности сообщения, состоящего из одного слова, хотя в науке и высказывалась мысль, что слово — это «концентрированное предложение»¹⁶. А при семиотическом подходе и вне такого понимания слово мо­жет рассматриваться как «семантически организованная последовательность знаков», то есть текст. Но для нас важ­нее другое. Пусть в сообщениях «Продается велосипед» и «Вход» признак упорядоченности, композиционной завер­шенности редуцирован, а применение к ним понятия жанра непривычно. Зато им в полной мере присущи такие при­знаки, как выраженность, отграниченность, информатив­ность, воспроизводимость, что и позволяет рассматривать их как тексты.

Таким образом, тексты в смысле их протяженности и сложности строения очень различны — от вывески-слова до романа-эпопеи. Тем не менее все они имеют ряд общих признаков.

Определение текста

Опираясь на перечисленные признаки, попробуем сформу­лировать наше определение текста. Определение, понятно, не может состоять из механического перечисления призна­ков. Их надо так расположить и так сформулировать, чтобы получилось логически и грамматически связное предложе­ние. Но прежде чем приступить к формулировке нашего оп­ределения текста, надо сделать одно существенное замеча­ние.

В большинстве рассмотренных нами (и нерассмотрен­ных тоже) определений текста в качестве ключевого слова выступает последовательность. Чаще всего речь идет о последовательности предложений или сверхфразовых

63

единств, реже — слов, иногда — фрагментов, разделов и т. п. Но, во-первых, о последовательности предложений и сверх­фразовых единств можно говорить только по отношению к текстам более или менее пространным. Во-вторых, и про­странные тексты организуются не столько последователь­ностью предложений, сколько «динамическим развертыва­нием словесных рядов» (В. В. Виноградов), о которых спе­циально будем говорить в главе о языковой (словесной) композиции текста. В-третьих, последовательность, линей­ность расположения в тексте любых языковых единиц — лишь внешний показатель. На самом деле текст многоме­рен; языковые единицы располагаются в нем по различным «осям», образуют словесные ряды отнюдь не по признаку контактного линейного расположения, а по семантиче­ским, эмоционально-экспрессивным, функциональным и другим подобным признакам.

Поэтому не случайно, очевидно, в определении И. Р. Гальперина и в определении художественного текста в «Большом энциклопедическом словаре» появляется поня­тие не последовательности, а произведения («произведение речетворческого процесса» у Гальперина, «словесное про­изведение» в Словаре). Это ближе к истине, чем последова­тельность, но, пожалуй, слишком обширно по значению. Ка­кое же слово или словосочетание выбрать нам в качестве ключевого для определения текста? Вспомним: Г. О. Вино­кур считал, что предметом стилистики, изучающей упо­требление языка (а оно представлено в текстах), является соединение «отдельных членов языковой структуры в одно и качественно новое целое». В. В. Виноградов постоянно го­ворит о художественном произведении как о «художествен­ном целом». Слово целое в значении существительного сло­вари определяют как «нечто единое, нераздельное». Это более определенно характеризует текст, чем «последова­тельность». Попробуем использовать при определении текста в качестве ключевого словосочетание словесное це­лое.

А теперь вернемся к признакам, которые должны войти в определение текста. Перечислим их еще раз, но располо­жим не в том порядке, в каком рассматривали выше, а в том, в каком их удобно включить в определение текста: 1) вы­раженность, 2) упорядоченность, или структурность, 3) за­вершённость, 4) содержательность, или информативность,

64

5) соотносимость с одним из жанров художественной или нехудожественной словесности, 6) ограниченность и 7) воспроизводимость.

Итак, текст — это (1) выраженное в письменной или устной форме (2) упорядоченное и (3) завершённое сло­весное целое, (4) заключающее в себе определённое содержание, (5) соотносимое с одним из жанров художест­венной или нехудожественной словесности, (6) отграни­ченное от других подобных целых и (7) в случае необхо­димости воспроизводимое в том же виде.

О текстах художественных и нехудожественных

В отечественной филологии изучение текста началось задолго до того, как возникла «лингвистика текста» и сти­листика текста и рассуждения о тексте стали широко рас­пространенными. Правда, тогда говорили не о тексте, а о произведении. Эта традиция существовала долго. В. В. Виноградов обычно говорил и писал о произведении (литературном, словесном), гораздо реже упоминая текст. Но суть дела была всё же в исследовании текста. Начало на­учного изучения литературного произведения (текста) со стороны его языковой организации можно связать с рабо­той К. С. Аксакова «Ломоносов в истории русской литера­туры и русского языка» (М., 1846). В дальнейшем к изучению языка литературных произведений обращались многие вы­дающиеся русские филологи. Причем внимание их сосре­доточивалось преимущественно на художествен­ных литературных произведениях. Постепенно возникла такая отрасль языкознания (а точнее — филологии), как «язык художественных произведений», «язык художествен­ной литературы», становление и развитие которой в на­ибольшей степени связано с именем В. В. Виноградова.

В области изучения языка художественных произведе­ний (текстов) был накоплен немалый опыт. Вырабатыва­лись пути и приемы исследования, определялись подлежа­щие изучению категории. При этом ученым казалось, что они наблюдают явления, характерные только для художест­венных произведений, что художественный текст принци-